Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп
– Предлагаю тебе откровенность в обмен на откровенность, – ответил купец. – Я назову тебе имя, а ты расскажешь, что такое ты строишь и для чего. Люди говорят, что ты безумен, но я не могу поверить в то, что безумны все твои дети, и жены их, и жена твоя тоже безумна. У вас есть какая-то цель и строите вы неспроста. Удовлетвори мое любопытство, и я удовлетворю твое.
– Я строю Ковчег, потому что такова воля Божья! – ответил Ной. – Больше я ничего не могу сказать тебе, Гидвон.
– Тогда и я ничего не скажу тебе! – хохотнул кузнец. – Впрочем, нет, погоди-ка, я скажу кое-что, чтобы разжечь твое любопытство как следует. Знай же, Ной, что убийцу соседа твоего Ирада, ты видишь каждый день!
«Значит это все-таки Хам? – подумал Ной. – Или Иафет? Или Гидвон лжет, стараясь лишить меня самообладания, чтобы я проболтался?»
Недоверие отразилось на его лице столь явственно, что было замечено Гидвоном.
– Пойдем к наковальне, – сказал он и первым, по своему обыкновению идти всегда первым, вошел в кузницу.
Остановившись у наковальни, Гидвон положил правую ладонь на нее и громко провозгласил:
– Клянусь своим ремеслом, что сказал тебе правду, Ной – убийца соседа твоего Ирада каждый день перед глазами твоими! И пусть силы покинут меня вместе с умением, если я солгал!
«И пусть силы покинут меня вместе с умением, если я солгал! – звучало в ушах Ноя, пока он ждал Эмзару и Хама возле кузницы. – И пусть силы покинут меня вместе с умением, если я солгал!»
Невозможно, чтобы обладатель ремесла поклялся бы этой клятвой ложно. Невозможно, чтобы Гидвон не дорожил ремеслом своим! Нет, кузнец сказал правду, точнее – половину правды. Сказал и ушел, давая понять, что не скажет больше ни слова.
Ной не мог сказать про потоп, ведь Бог доверяет тайну тому, кому хочет доверить, и не доверяет тому, кому доверять не хочет. Как можно идти наперекор Его воле? К тому же, Гидвон не поверил бы в потоп, если бы узнал… В такое можно поверить, только если услышишь от Господа или от человека, которому доверяешь безгранично.
«Сегодня же, как только вернусь домой, поговорю с домочадцами, – решил Ной. – Шесть дней впереди, и за это время я должен узнать правду, чего бы мне это ни стоило! Узнать, чтобы ни в коем случае не допустить убийцу в Ковчег! Кем бы он ни оказался!»
Произнести, даже про себя: «Кем бы он ни оказался!» было очень трудно. Ной прекрасно понимал, что выполнить будет еще труднее, но он знал, что Бог насылает потоп для того, чтобы очистить мир от скверны, и не мог допустить, чтобы часть этой скверны оказалась в Ковчеге среди достойных спасения.
«Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…»
«Но если Господу было угодно заключить со мной договор, – подумал Ной, – то не означает ли это, что никто из семейства моего не может запятнать себя таким тяжким грехом, как убийство?.. Нет, не означает, ибо это может стать еще одним испытанием моей веры и моей верности! Господи, дай мне сил выдержать испытания, которые ты посылаешь мне!»
Эмзара и Хам застали Ноя молящимся.
Окончив молитву, Ной встал, отряхнул колени от пыли и спросил Хама, державшего в руках поднос с угощением, завернутым в чистый кусок полотна, отбеленный так, что он, казалось, светился в вечерней темноте:
– Крепко ли твое намерение, сын мой?
– Крепче не бывает, отец! – ответил Хам. Ответил хорошо, как должно отвечать о важном, не сразу ответил, а чуть помедлив, словно спрашивая себя еще раз.
– Тогда пошли, – сказал Ной, изгоняя из сердца всю печаль, а из головы все думы, ибо сватам положено быть веселыми и беззаботными, иначе не видать им удачи, как собственных затылков.
Сватовство, скоропалительное по сути и позднее по времени прихода сватов, оказалось удачным. Гишара, видимо извещенная Хамом через какого-нибудь посыльного, ждала их, одевшись в свои лучшие одежды, не новые, но опрятные. В ее небольшом доме царила такая чистота, что, войдя, Эмзара одобрительно хмыкнула. Ной, хорошо знал свою жену, отнес это хмыканье к числу высших похвал.
К принесенному угощению Гишара ничего не добавила, но сама отведала от всякого яства – и от сладких, пропитанных медом, лепешек, испеченных Эмзарой, и от смокв, и от груш, и от фиников, и от орехов. Но, тем не менее, Ной спросил ее, согласна ли она стать женой Хама. Гишара ответила, что согласна, тогда Ной попросил ее и Хама взяться за руки и благословил их, произнеся все положенные благословения, а затем их благословила Эмзара. Хам хотел прямо сейчас увести Гишару домой, но она воспротивилась, сказав, что ей надо собрать свои вещи, а это долго, и что жену полагается вводить в дом при свете дня, а не под покровом ночи, ибо недаром говорится, что жены ходят днем, а блудницы ночью. На это нечего было возразить, и решили, что завтра утром Хам возьмет Сима и они вместе придут за Гишарой. «Только ты, смотри, не передумай за ночь», – сказал Хам на прощанье Гишаре. «Раз согласилась, то никогда уже не передумаю», – ответила та.
Обратно шли молча, каждый думал о своем.
Ной смотрел вокруг и не узнавал хорошо знакомых мест, несмотря на то, что луна светила ярко и видно было хорошо и далеко. Очертания построек были знакомыми, и деревья росли на тех же самых местах, но ощущение было таким, что все вокруг – другое. Чужое, незнакомое, настораживающее… Когда-то Ной ходил, не оглядываясь по сторонам, выбирая из всех путей кратчайший. Теперь же приходилось часто оглядываться – не притаился ли сбоку грабитель, не крадется ли позади недобрый человек, а путь выбирать с таким расчетом, чтобы избегать глухих мест. Это делалось по привычке, потому что и в людных местах никому уже не было ни до кого никакого дела. Если грабили или даже убивали, окружающие не вмешивались. Не только потому, что сами были заняты чем-то неблаговидным, хотя про благовидные занятия, казалось, все давно позабыли, но и потому, что никто не хотел никому помогать бескорыстно.
Почти никто… В одном месте Хам громким криком прогнал двоих негодяев, напавших на человека, тащившего на спине большой, тяжелый, судя по виду мешок. Грабители бросились в одну сторону, а спасенный, тоже испугавшись окрика, бросил мешок и побежал в другую, видно, совесть его тоже была не очень-то чистой. Хам хотел посмотреть, что лежит в мешке, но Ной сказал: «Не надо»– и он передумал.
«Бедный мир, – думал Ной. – Несчастные люди… Неужели не чувствуют они, что настали последние дни? Неужели не боятся кары за грехи свои? Неужели им не хочется очистить душу свою раскаянием? Разве так может быть, чтобы душа не жаждала спасения?»
Мысли были одними и теми же, давними, притершимися друг к другу, словно камни на речном дне. Мысли были из тех, на которые не будет ответа, сколько не думай, потому что есть вещи, которые каждый должен решать сам для себя. Нельзя насильно напоить вола, если тот не хочет пить. Нельзя насильно привести человека к спасению, если он не хочет спастись.
– А я скажу так, – уже у ворот дома сказала Эмзара, словно прочитав мысли мужа. – Есть ягоды, годные в пищу, и есть ядовитые. По виду они одинаковы, но разница между ними огромна. Так же и с людьми. Разве можно сравнивать человека, который не творит зла по природе своей, и того, который не творит зла, потому что боится кары. У каждого свой страх, кто-то боится погубить душу, кто-то боится оказаться на плахе за убийство, но убить не боится. Господь милостив и не карает сразу, давая любому грешнику время одуматься. Поэтому и говорят недалекие, скудные умом: «Нет никакого Высшего суда – вот я сделал дурное и не был наказан, значит, сделаю еще». Другие смотрят на них и говорят: «Он делает так и не бывает наказан, я тоже сделаю так». Плох тот, чья добродетель опирается не на веру, а на страх!
– Истинно так, – подтвердил Ной. – Я вижу, но я не могу понять…
Войдя в дом, Ной, немного утоливший голод во время сватовства (обычай предписывает угощающему непременно отведывать от угощения своего, чтобы видели все, что оно не отравлено), сказал встретившей их Шеве, чтобы все собрались в трапезной, а сам пошел совершить омовение и переодеться в чистые одежды. Можно было бы омыться и переодеться после того, но Ною хотелось сделать это сейчас, как будто вода могла смыть все плохое не только с тела, но и с души.
Глава 19
Тайна Иафета
Ной пришел, когда все домочадцы уже собрались за длинным столом (только сейчас стол был пуст), и сел на свое место во главе его.
– Времени мало, – сказал он, обводя собравшихся взглядом. – Времени мало, и пора бы нам поговорить начистоту, ничего не утаивая. Но прежде поздравим нашего Хама с удачным сватовством. Всего одна ночь осталась до того, как приведет он в дом жену!
