Александр Тургенев - Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772 - 1863.
Родители детей, дети родителей не дозволяли себе, может быть—не смели прижать к сердцу друг друга, говорить со всею откровенностию души, по чувствам сердца, забыть на минуту ненавистный, мучительный, противуестественный устав этикета двора! Отец и мать, говоря с детьми, употребляли титул „ваше высочество"; дети отвечали тем-же, и свидание родителей с детьми было более вынужденным до уставу этикета; жеманным, холодным визитом, более походило на посещение великими князьями кого-либо из бояр, вельмож Екатерины, однако-же немного императрицею любимых и уважаемых.
Старший сын, Александр, должен был весть великую княгиню, мать свою, не оставляя шляпы, к столу; Константин вел кого-либо из дам придворных, и редко кого-либо другую,—как фрейлину Катерину Ивановну Нелидову.
При отъезде великих князей, родители были обязаны провожать детей до передней комнаты....
Как объяснить следующия слова Екатерины, публично ею на бале сказанныя. Она страстно любила внука своего, Александра; великий князь Александр танцовал в это время. Окружавшие ее дамы и кавалеры наперерыв, кто как умел, превозносили всякий шаг, каждое движение тела, каждое па великаго князя похвалами, хотя Александр Павлович не отличался грацией, и в искусстве танцев от Пика, танцовальнаго своего учителя, стоял, конечно, не ближе как Пекин от Петербурга. Государыня на похвалы, вокруг нея звучавшия, вздохнув, изволила отозваться:
— „Он хорош, мил как ангел! да прост как мать!"
Непростительная, укорительнейшая неосторожность, несоображение того, какия гибельныя следствия могли иметь сказанныя слова ею для великаго князя Александра Павловича, котораго она предназначила в самодержцы обширнейшаго царства своего.
Человек, приобвыкший думать и размышлять, следя события и происшествия, последовавшия со дня воцарения Александра до эпохи одоления им Наполеона, по строгому обзору и зрелому обсуждению увидит сколь много бедственнаго для России, противодействующаго Александру, посеяли произнесенныя слова повелительницею Севера, в минуту забывчивости, в изъявлении (несправедливаго) неблаговоления ея к великой княгине Марии Феодоровне, с которою, конечно, не могла Екатерина гармонировать, как свет с тьмою не могут быть в соединении. Но вымолвленное слово, как птичка, высвободившаяся из западни, назад не воротится.
LII.
При всех дворах, всюду, на одну умную голову в XVIII считали сотни по три пустых глупых голов, которыя (разумею эти последния головы) находились в числе царедворцев не по уму и достоинствам, но по рождению, связям родства, богатству. Везде видели в XVIII веке при дворах людей, одетых в золотые кафтаны, обвешанных орденами, которые, будучи без связей родства, титула сиятельства, богатства, были бы неспособны глину мять на горшки; при дворе же (в старину) едва ли было когда либо возможным найти одну умную голову между тысячею голов природных князей, графов, знатных бояр и богачей. Во времена княжений работали умом, действовали дьяки, окольничьи, незнатнаго происхождения, не княжеские детки. Адашев, при Иоанне, был постельничий—должность, в которую определяли большею частию бедных сирот дворянских. При Алексее Михайловиче окольничий его, Овчина, правая рука государева, был не из рода княжескаго. При Петре—Меншиков из блинников; Румянцев — из рядовых солдат; Бороздин — из писарей военной канцелярии; Остерман—сын пастора и т. п.
При Екатерине первый секретный, немногим известный, деловой человек был актер Федор Волков, может быть первый основатель всего величия императрицы. Он, во время переворота при восшествии ея на трон, действовал умом; прочие, как-то: главные, Орловы, кн. Барятинский, Теплов—действовали физическою силою, в случае надобности, и горлом привлекая других в общий заговор.
Екатерина, воцарившись, предложила Фед. Григ. Волкову быть кабинет-министром ея, возлагала на него орден Св. Андрея Первозваннаго. Волков от всего отказался и просил государыню обезпечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться об обеде, одежде, о найме квартиры, когда нужно, чтобы давали ему экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельем и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и все прочия к тому принадлежности от двора, с ея кухни, и точно все такое, что подают на стол ея величеству; экипаж, какой ему заблагоразсудится потребовать.
Волков, по восшествии ея на трон, жил не долго; всегда имел он доступ в кабинет к государыне без доклада; никогда более не приказывал подавать обеда себе, как на три человека: у него было два друга, с которыми почти всякий день обедал. Редко требовал для себя экипаж и не чаще бирал, и не иначе, как из собственных рук императрицы, и никогда более 10 империалов.
Потом мы видим при ней гениальнаго Александра Васильевича Храповицкаго, который любил жить, был усердный поклонник Амфитриды и обильно возливал жертвы Бахусу.
Храповицкий, чтобы явиться к государыне по приказанию в 6 часов, нередко отворял из левой руки по две и по три чашки крови. Представ пред государыню, читал ей весь доклад наизусть по белым, ненаписанным листам.
Государыня однажды неожиданно приказала Храповицкому, державшему в руках листы белой бумаги и читавшему, без запинки, как написанное, подать себе докладную записку, не мало не подозревая его в обмане. Храповиций, побелевший как бывшая в руках его бумага, упал на колени пред Екатериною и, рыдая, сказал ей:
— „Помилуй, государыня, виноват, не достоин милосердия твоего, я обманул тебя, матушка государыня!" подавая ея величеству листы белой бумаги.
Государыня, взглянув на бумагу, хотела показать суровое, гневное лице, но невольно улыбнулась и спросила:
— Что это значит, Александр Васильевич?
Bcе близкие Екатерине знали, что искреннее признание в преступлении и пересказанное ей от слова до слова получало всегда всемилостивейшее прощение, с поучением, в котором Екатерина высчитывала все худыя последствия поступка и заключала словами:
— Ну, Бог простит, да чтобы впередъ не случалось. Храповицкий, зная нрав государыни, начал пересказывать:
— У Елагина, на острову, всю ночь пропили, матушка государыня. Я и по утру был еще пьян, и чтобы отрезвиться, три чашки крови выпустил; доклад вашему величеству составил дорогою в коляске, когда везли меня с острова, и эти листы бумаги взял у камердинера вашего величества.
Государыня, прочитав ему наставление, изволила сказать:
— Ну, Бог проститъ, да поди-же, вели написать доклад. Храповицкий: Государыня! дозвольте написать мне его в присутствие вашего величества; в канцелярии, матушка государыня, догадаются, что я имел дерзновение вас обмануть, всемилостивейшая!
— Спасибо, Храповицкий, сказала государыня, я вижу, ты предан мне, садись и пиши.
Видим глубокомысленнаго, дальновиднаго Безбородко. Он был сын или внук малороссийскаго казака, soit disant noble. Попал как-то в Киевопечерско-лаврскую академию, из которой поступил, но только не прямо, в канцелярию фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайскаго, командовавшаго армиею, находившеюся тогда в Молдавии противу турок. Граф Румянцев-Задунайский, мудрый и храбрый полководец, мудрый и проницательный начальник, скоро умел и узнать Безбородко и отличить его. По окончании войны и заключении знаменитаго мира при Кайнарджи, Задунайский по возвращении в Петербург, увенчанный лаврами, имел счастие представить императрице двух полковников, отлично во все время войны при нем служивших: Завадовскаго и Безбородко.
Завадовский был мущина большаго роста, прекрасный собой и крепкаго сложения. Екатерина дала ему место и высокое положение при дворе.
Безбородко был уродлив собою: толстое, глупое лицо, большия отвислыя губы, безобразное жирное туловище не обратили внимания ея величества.
Государыня, подумав несколько, изволила спросить Безбородко:
— Ты учился где-нибудь?
— В киевской академии, ваше императорское величество, отвечал Безбородко.
— Там учат хорошо. Вас я помещаю в иностранную коллегию, займитесь делами, я уверена, вы скоро ознакомитесь с ними.
Безбородко зарылся в архиве коллегии иностранных дел, перечитал все трактаты, какие существовали, и зная хорошо латинский язык, выучил французский и чрез год был из всех служащих в коллегии один, знавший дела лучше всех, и все, так сказать, знал на память. Он неоднократно удивлял императрицу памятью своею, отвечая на вопросы ея величества и цитуя год, месяц, число и место, где что было сделано, указывая даже цифры листа или страницы, на которых было написано или напечатано то, что он пересказывал.
Скажут, что и при Екатерине видали людей с свинцовыми головами, на важных государственных местах, наприм., генерал-прокурор князь Вяземский, от котораго, по тогдашней организации управления империи, все зависело.
