Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского
На следующий день княжеский двор продолжал охоту. Выехали уже поздним утром. Но ловчие и гриди смогли все же загнать и подстрелить двух волков недалеко от реки. Кроме того, дворовые наловили силками с десяток зайцев, постреляли на реке немало диких гусей, наловили рыбы и сварили чудесную уху. Всем двором ночевали у реки еще одну ночь и на следующий день утром тронулись восвояси. Удачной была эта охота на исходе лета в августе.
* * *Через неделю пришло еще одно послание от князя Ярослава из Новгорода. Он кланялся всем и справлялся о здоровье детишек и княгини. Феодосия, услыхав о себе, улыбнулась, порозовела и погладила живот. Князь справлялся о хозяйстве, об урожае, о ценах на хлеб и мясо. Передавал поручения тиуну, дядьке Феодору Даниловичу, ближним боярам и воеводам переславского полка. В конце послания Ярослав отдельно кланялся боярину Борису Творимиричу и передавал для него известия, полученные от ганзейских и готских купцов. С его слов выходило, что латинские немцы собирались в новый крестовый поход в Святую Землю во главе с римским кесарем Фридрихом. Кесарь вступил в сговор с египетским султаном против дамасских сарацин и хорезмийцев с целью отвоевать Святой Град Иерусалим и взять в жены дочь короля иерусалимского Иоланту. За это римский папа Григорий предал римского кесаря анафеме, как врага Христовой веры. Но было похоже, что кесарь нисколько не боялся римского первоепископа и Святой Град достанется ему. Князь также сообщал, что орденские немцы выгнали датчан из Чудской земли и забрали все их грады. Орден заметно осильнел, и уже вскоре после Рождества немцы и ливь взяли последний оплот эстов — остров Эзель.
* * *Вечерело. Косой свет солнца пробивался сквозь мутноватое стекло небольшого окна нижней сводчатой палаты Венденского замка и тускло высвечивал на старых подсвечниках, стоявших на небольшом столе. Там же лежали свитки свежего пергамента, несколько отточенных перьев, стояла медная чернильница. В подсвечниках горели свечи. Витая желтая свеча была зажжена перед деревянным изваянием Святой Девы Марии. Перед ним стоял на коленях орденский монах брат Генрих и усердно молился, произнося на латыни с детства заученные и знакомые слова. Закончив молитву, он поднялся на ноги, троекратно осенил себя крестным знамением всей длани слева направо, поклонился образу Девы и сел за свою хронику. Ему предстояло написать об очередном подвиге братьев-рыцарей и разгроме градов язычников-эстов на острове Эзель. Он стал писать о том, как на Рождество 1227 г. множество рыцарей-братьев, пилигримов и купцов съехалось в Ригу. Туда же пришли многочисленные отряды ливи и леттов. Двадцать тысяч воинов собралось тогда в главном городе Ливонии. Стояли сильные морозы. Льдом сковало Даугаву и Рижский залив. Но снега было немного. Зимние, солнечные дни, выдавшиеся на Святки, радовали христиан. Лошади были хорошо подкованы. Собран был большой санный обоз. Люди были прекрасно вооружены, имели щиты и доспехи. В конце января войско двинулось по крепкому зимнему льду на Эзель. К полудню оно миновало устье Даугавы и вышло на ровный лед залива. Прозрачный и гладкий как стекло, он звенел и крошился под коваными копытами лошадей и ногами людей.
Монах сам участвовал в том походе и вспомнил, что местами сквозь толщу льда хорошо были видны водоросли и огромные валуны, лежавшие на недоступной глубине сумеречного морского дна. Стаи крупных и мелких рыб медленно двигались или стояли в толще вод. В более глубоких местах потоки воды под прозрачным ледяным панцирем будили рыбные косяки, сгибали морскую траву, вытягивая и извивая змеями ее длинные стебли. Солнечные лучи преломлялись толщей льда, переливались радужными потоками и рассеивались в неведомых серо-зеленых глубинах. Гирлянды мелких пузырьков, поднимавшихся оттуда наверх, останавливались где-то в полусажени от лошадиных копыт и человеческих ног. Иногда люди видели печальные остовы древних кораблей и норманских дракаров, наполовину занесенных илом или песком и обретших в этих глубинах вечный покой. Дремлющее подо льдом зимнее море раскрывало людям свои тайны и встречало их своей первозданной, божественной и немой красотой.
Через несколько дней войско подошло к острову Монэ близ Эзеля. Здесь стоял небольшой, но крепкий град эстов, воздвигнутый на высоком скальном массиве у берега. Стены замка частично были каменные. Расставив камнеметы с напольной стороны, крестоносцы стали бить в стены камнями. Стрелы и камни полетели им в ответ. Через день братья-рыцари повели войско на приступ. Камни и стрелы убивали и увечили латинских воинов. Когда крестоносцы приставили лестницы к стенам и полезли наверх, то там их встретили сотни эстов с копьями и секирами. Этот приступ был отбит с большими потерями для воинов Креста. На шестой день осады третьего февраля латинские воины все же смогли применить технические новшества, неизвестные эстам. Из тяжелых арбалетов они выпускали железные стрелы с крюками. У основания стрел были отверстия, куда были продеты и привязаны прочные канаты. Эти стрелы пускали туда, где стены были деревянные. Крюки прочно впивались в бревна. С помощью лебедок и коловоротов крестоносцы смогли выломать из куртины много бревен. Часть стены с напольной стороны рухнула.
Осажденные бросились к брешам. Тем временем несколько сотен братьев-рыцарей и пилигримов по приставным лестницам и по веревкам, прикрепленным к стрелам, пущенным из арбалетов, полезло по склону замковой горы, политому водой и покрытому льдом. С трудом рыцари преодолели склон и полезли на оледенелую каменную стену. Эсты не ожидали их с этой стороны, но вступили с крестоносцами в отчаянную схватку. Многие рыцари были ранены или убиты. Тем временем ливы и летты окружили замок и убивали всех, кто пытался прорваться на свободу. После кровопролитного приступа замок Монэ был сожжен. Крестоносцы двинулись на Эзель.
В середине острова стоял самый крепкий город-крепость эзельцев Вальдия или Вальдэ. Множество эстов из окрестных весей и градов сбежалось тогда туда. Все уже слышали о жестокой расправе крестоносцев над эстами с острова Монэ. Подойдя к Вальдии, крестоносцы из баллист, тяжелых арбалетов и луков стали обстреливать его. Стрелы и камни градом падали на головы женщин, стариков и детей, калеча и убивая их. Деревянные постройки в городе рушились под ударами камней. Из-за большого скопления народа и тесноты почти каждый снаряд попадал в цель, спасения не было никому. Эсты запросили мира, открыли ворота и впустили латинских воинов. Братья-рыцари взяли заложников и крестили эстов. «Стали вальдийские эзельцы сынами послушания, некогда бывшие сынами гордости. Те, кто были волками, стали агнцами. Кто были гонителями христиан, стали им братьями» — такими строками заканчивал свою хронику брат Генрих.
Глава X. «Яко же ecи зовут тя?»
Лето 6736 года (1228 г. от P. X.) было знойным и сухим. Небольшие дожди прошли в июне, а в июле солнце беспощадно палило с небес, сухие юго-восточные и южные ветры не приносили ни облаков, ни дождей. Поля и луга сохли, трескалась земля, колодцы и пруды, реки и озера мелели, и всякий, кто хоть как-то был связан с трудом земледельца, понимал, что яровые в этом году погорят. Дал бы Бог успеть управить озимые. Косари уходили к дальним болотам и шли на дальние лесные поляны, чтобы накосить хоть какого-то сена для скота. Горели леса и торфяники по Волге, Клязьме и Оке. Дымами сгоревших лесов были окутаны поля и луга, города и веси. Даже богатые реками, озерами и болотами Новгородскую и Псковскую земли не пощадил зной. И там солнце жгло и сушило посевы, травы и леса.
Неожиданным для переславского княжеского дома и двора было послание, пришедшее в середине лета от князя Ярослава из Новгорода. Князь спешно звал к себе в Новгород переславский, дмитровский и тверской полки, всех своих гридей, кто еще оставался в Переславле-Залесском, княгиню Феодосию с грудным Ярославом и старшими княжичами Феодором и Александром в сопровождении дядьки Феодора Даниловича, а также своего любимого боярина и советчика Бориса Творимирича.
Собирались быстро. Комонный переславский полк уже выступил в поход на Дмитров, чтобы ускорить сборы дмитровского полка и соединиться с ним. Княжеский двор в спешке укладывал вещи на возы и должен был догонять полк в дороге. В этот раз в поход из Переславля уходили как комонные, так и пешие вои. Всех, способных держать оружие, выставила переславская волость по велению князя. Пехота еще собиралась и должна была второпях идти следом за конницей. Эта спешка сильно озаботила ближних княжеских бояр и напугала Феодосию. Одно успокаивало ее, что если бы дело шло к усобице, то не стал бы Ярослав вызывать ее в Новгород с детьми. С утра прибыл на княжеский двор Борис Творимирич «в мале дружине». Княжеский тиун и Феодор Данилович, руководя дворовыми и гридями, уже заканчивали погрузку обоза. Все были озабочены. Радостью светились только глаза старших княжичей, понимавших, что и им теперь предстоит встреча с таким загадочным, вольным, красивым и богатым Господином Великим Новгородом. Они оба заметно подросли, стали препоясываться во время выезда со двора жесткими кожаными поясами поверх кафтанов, а к этим поясам приторачивали короткие мечи в ножнах. Федя в росте обогнал Алексашу уже на целую голову, и над его верхней губой пробился заметный золотисто-пепельный пух. Алексаша тянулся за братом, и все же его руки по цепкости, умелости и силе были слабее братних. Княжичи были возбуждены, по-юношески они негромко и задорно перебрасывались понятными лишь им одним короткими словами и смеялись. Они как будто чувствовали, что отныне начинается какая-то новая, еще неизведанная ими взрослая и самостоятельная жизнь, к которой их все время готовили и о которой они всегда мечтали.
