Эйдзи Ёсикава - Честь самурая
— Хватит шуток, господин Обезьяна. Вы когда-нибудь в зеркало на себя смотрели?
— Хотите назвать меня лжецом?
— Зачем Нэнэ муж-страшила?
— А если это правда?
— Тогда примите мои поздравления.
— Значит, вы не станете противиться нашей свадьбе?
— Послушайте, господин Обезьяна…
— Да?
— Все животы надорвут со смеху.
— Истинную любовь не оскорбить издевками. Пусть смеются, нам безразлично.
— Вы не шутите?
— Совершенно серьезно. Когда женщине не нравится мужчина, она уклоняется от него, как ива под порывами ветра. Если вам и удастся настоять на своем, пеняйте потом на себя, когда окажетесь в дураках. И пожалуйста, не упрекайте господина Асано, если мы с Нэнэ поженимся.
— Об этом вы хотели поговорить со мной?
— Да. Признателен вам за вашу мудрость. Прошу вас, не забудьте об обещании, которое вы мне дали.
Токитиро склонился в поклоне, а когда выпрямился, Инутиё уже не было рядом.
Через несколько дней Токитиро зашел к Матаэмону.
— Я по поводу того, о чем мы недавно беседовали, — деловито начал Токитиро. — Я поговорил с господином Инутиё, растолковав ему затруднительность вашего положения. Инутиё заявил, что не будет настаивать на женитьбе, если ваша дочь не желает выходить за него замуж, и проявляет благосклонность ко мне. По-моему, он смирился с судьбой.
Токитиро произнес это как нечто само собой разумеющееся. Матаэмон растерялся от неожиданности. Токитиро продолжил свою речь:
— Господин Инутиё, разумеется, сожалеет, что ваша дочь выйдет замуж за другого. Он не будет чинить препятствий нашему браку с Нэнэ и как истинный мужчина поздравил меня. Он будет недоволен, если вы отдадите Нэнэ не за меня, а за кого-нибудь еще.
— Погоди, Киносита. Если я правильно тебя понял, господин Инутиё согласен на то, чтобы Нэнэ вышла только за тебя?
— Совершенно верно.
— Невероятно! Кто пообещал Нэнэ тебе в жены? Когда это произошло?
— Вынужден признать, что никто не давал мне таких обещаний.
— В чем же дело? Я не просил тебя плести господину Инутиё всякие небылицы.
— Нет…
— Зачем же ты глупостей ему наговорил? Придумал, будто вы с Нэнэ помолвлены. Сущий вздор. — Сдержанный и прекрасно воспитанный Матаэмон вышел из себя. — Все решат, что это шутка. Но даже и шутка способна навредить незамужней девушке. Ты находишь это забавным?
— Разумеется, нет. — Токитиро понурил голову. — Я виноват, просто не сообразил, к чему это может привести. Прошу прощения. Мне очень жаль.
Матаэмон с отвращением посмотрел на него:
— Не сочиняй, что тебе жаль. Печалиться следует мне. Я сам виноват, потому что посоветовался с тобой. Мне казалось, что в твоей голове есть крупица здравого смысла.
— Видите ли…
— Ступай прочь! Чего ты дожидаешься? И не появляйся в моем доме.
— Я никому ничего не скажу до тех пор, пока мы не назначим день свадьбы.
— Дурак!
Терпение Матаэмона истощилось, он кричал на Токитиро:
— Да кто тебе сказал, что я отдам Нэнэ за человека вроде тебя? Она и сама ни за что не согласится!
— В том-то и дело, верно?
— О чем ты?
— Нет ничего таинственнее любви. Нэнэ скрывает чувства, но она выйдет замуж только за меня. Боюсь показаться вам невежливым, но я не просил у вас руки вашей дочери. Я просил Нэнэ стать моей женой. Она ждет не дождется, когда я попрошу вашего согласия на наш брак.
Матаэмон остолбенел. Он в жизни не видывал такого наглеца. Сейчас не время с ним разбираться, достаточно замолчать и надуться, и Токитиро уберется восвояси.
Токитиро, однако, и не думал уходить.
— Я не лгу. Спросите у дочери, кто ей по сердцу, — невозмутимо сказал он.
Матаэмон уже не мог больше сдерживаться. Не отвечая Токитиро, он повернулся к нему спиной и закричал:
— Окои! Окои!
Окои встревоженно выглянула из своей комнаты, но на зов мужа не поспешила.
— Окои! Приведи сюда Нэнэ!
— Но ведь… — Окои попыталась успокоить мужа, но он ее не слышал.
— Нэнэ! Нэнэ!
Нэнэ опасливо выглянула из-за спины матери и робко поклонилась.
— Иди-ка сюда! — Вид у Матаэмона был угрожающий. — Скажи, ты что-нибудь обещала господину Киносите втайне от родителей?
Нэнэ побледнела. Широко распахнув глаза, она недоуменно смотрела то на отца, то на Токитиро. Токитиро сидел с низко опущенной головой.
— Так что ж, Нэнэ? Честь нашей семьи висит на волоске, как и твоя. Изволь выражаться со всей определенностью. Подтверди, что ничего подобного не было.
Нэнэ, немного помолчав, заговорила ясно, отчетливо и скромно:
— Конечно не было, отец.
— Так я и думал.
Со вздохом облегчения Матаэмон победоносно постучал себя по груди.
— Но, отец…
— Что еще?
— Мне хотелось бы поведать и тебе, и матушке…
— Говори!
— Прошу вас, если господин Киносита хочет взять в жены такую недостойную особу, как я, пожалуйста, не отказывайте ему.
— Что? Что такое?
Матаэмону показалось, что он лишился рассудка.
— Очень прошу.
— Ты, случаем, не лишилась разума?
— Не говори так о важном деле. Я и сама чувствую неловкость. Мне и самой трудно, но я не могу промолчать или покривить душой.
Матаэмон горестно вскрикнул.
«Невероятно», — подумал Токитиро, воодушевленный решительным заявлением Нэнэ. Душа его ликовала. Он и сам не понимал, почему благополучная, лишенная лукавства девушка решила вдруг отдать ему свое сердце.
Настал вечер. Токитиро задумчиво брел куда-то. Он не заметил, как от Матаэмона отправился в новый дом под павлонией.
Нэнэ сказала, что с согласия родителей готова стать женой господина Киноситы. Машинально переставляя ноги, Токитиро не верил собственному счастью. Конечно, Нэнэ сказала это совершенно серьезно, но он сомневался в ее чувствах. Действительно ли она любила его? «Если она меня любит, почему не сказала об этом раньше?» — недоумевал Токитиро. Он втайне посылал ей письма и подарки, но Нэнэ не прислала ему ни единой весточки, которую он мог бы истолковать как знак взаимности. Он, разумеется, сделал вывод, что не нравится девушке. А вся история, которую он придумал и разыграл с Инутиё и Матаэмоном, была прихотью его причудливой натуры. Рискуя всем, он уповал на свою дерзкую и, конечно, несбыточную мечту, не интересуясь тем, как к нему относится Нэнэ. Теперь он на ней женится, придется стать ее мужем.
Нэнэ проявила невиданную смелость, сказав отцу и матери да в присутствии самого Токитиро, что она хочет выйти за него замуж. Ее признание ошеломило Токитиро сильнее, чем Матаэмона.
Пока Токитиро не покинул дом Асано, его хозяин сидел с мрачным и обиженным лицом, не отвечая на просьбу дочери. Конечно, он гневался, сердясь на дочь и жалея ее за неудачный выбор. «У нее нет вкуса», — раздраженно думал Матаэмон.
Токитиро, прощаясь, тоже чувствовал себя неловко.
— Я приду завтра за окончательным ответом, — сказал робко Токитиро, прощаясь.
— Я подумаю, — строго ответил Матаэмон. Слова его прозвучали как вежливый отказ.
Токитиро уловил в них и слабый лучик надежды. В конце концов, до сих пор он не знал, как к нему относится Нэнэ. Если ее благосклонность искренна, то Матаэмона он сумеет переубедить. «Я подумаю» — это ведь не категорическое «нет». Токитиро уже вообразил себя мужем Нэнэ.
Токитиро, как во сне, вернулся домой и уселся в большой комнате. Он думал о своей смелости, о чувствах Нэнэ и предстоящей женитьбе.
— Вам письмо из Накамуры! — Слуга подал Токитиро письмо и сверток с домашними гостинцами.
Сердце подсказало юноше, что это весточка от матери.
«Нет слов, чтобы выразить благодарность за твои дары — сласти и платья для Оцуми. Мы плачем, но это слезы радости».
Токитиро уже несколько раз писал матери о новом доме и просил ее поселиться вместе с ним. Жалованья в тридцать канов едва ли хватило бы на то, чтобы должным образом выказать Онаке сыновние чувства, но нужды в еде и одежде она не знала бы. В доме были слуги, поэтому натруженные за годы тяжких хлопот по дому и в поле руки матери могли бы наконец отдохнуть. Он и мужа подыскал бы для Оцуми. Купил бы вкусного сакэ отчиму. Токитиро теперь и сам любил посидеть за чашечкой сакэ. Хорошо бы вся семья жила у него в городе. Вечером они вспоминали бы о прежней бедности, а сакэ веселило бы их.
Далее Онака писала:
«Мы были бы счастливы жить у тебя, но это помешало бы твоей службе. Я понимаю, что священный долг самурая состоит в том, чтобы в любой миг быть готовым к сражению и гибели. Рано еще заботиться о моем счастье. Вспоминая былые времена, радуясь твоим успехам, я благодарю богов, Будду и князя Оду. Не беспокойся обо мне, пожалуйста. Посвяти себя службе. Иной мечты у меня нет. Я помню то, что ты сказал мне когда-то у ворот морозной ночью».
