Театр тающих теней. Под знаком волка - Афанасьева Елена

Бегут.

Чем ближе к месту, откуда она четверть часа назад ушла, тем жарче. И страшнее. Огонь полыхает!

Заслонив всё небо, полыхает огонь. Если бы она не была так напугана, она бы заметила небо цвета охры, и черные всполохи, и оранжево-серые языки пламени.

Но она бежит. Молится на бегу и бежит. И ничего не видит. Или ей только кажется, что не видит?

— Господи, меня накажи! Меня! Не дочь!

Люди бегут со всех сторон: из-за реки, из города. На мосту уже толчея, не пробиться.

— Где пожар? Что горит?

— Склады?

— Пороховые склады горят?

— На складах взрыв. Горит всё вокруг!

— Помилуй господи! Там же люди!

Камни и балки летят во все стороны, успевай уворачиваться.

Чем ближе к мастерским, тем страшнее. И опаснее. И жарче.

— Нельзя дальше.

Йон с силой дергает ее за руку. Только что помогал бежать, не отпуская ее руку, тянул за собой. Теперь остановился, не пускает дальше.

— Дальше нельзя! Дальше склады! Могут быть еще взрывы.

— Анетта там!

С силой вырывает руку. И бежит дальше. По дыханию сзади понимает, что Йон бежит за ней.

Сердце вырывается, через горло вот-вот выскочит. От горящих вокруг развалин всё жарче. Сбрасывает кофту. Кломпы сбросила еще на мосту — без них быстрее бежать. Босиком, в одной рубахе с выпрыгивающими от бега наружу грудями бежит.

Если ей так жарко, то как там ее девочка?! Как ее девочка в том пекле?!

Господи, помилуй и прости!

Никогда! Ты слышишь, Господи! Никогда больше и не подумаю!

Помилуй, Господи! Только помилуй и сохрани мою девочку!

— Девочку не видели? Девочку. Рыжую, маленькую. Пять лет. В красной кофточке?

У кого спрашивает, сама не знает. Выползающие из-под развалин едва живые люди оглушены, не видят, не слышат. Им помощь нужна. Им помогут. Со стороны деревень уже потянулись повозки. Крестьяне бросили работу и спешат к месту взрыва.

Несчастным помогут. И она сама им поможет. Только после того, как найдет свою девочку.

Уставившись неизвестно куда совершенно пустым взглядом, навстречу идет человек. С рукой, висящей на куске кожи выше локтя. Он отдельно, рука отдельно. И только кусок кровавой опаленной кожи их еще держит вместе.

Из-под завалов выползают люди, больше похожие на призраков. Пробитые головы. Сумасшедшие, невидящие глаза. Обгорелые лица.

— Эгберт!!!

Агата кричит пронзительно.

Ван дер Пул, тот самый, чья мастерская в соседней зале и чья дочка Марта заигралась с кошкой, когда Агата менее получаса назад уходила отсюда.

— Эгберт! Где Анетта?! Анетта! Моя дочка где?! Ее Фабрициус писал. Где она?! Где Фабрициус?

Про мужа забывает спросить. Ханс оставался в своей мастерской, дальше от Анетты, чем Фабрициус. Сейчас важнее найти Фабрициуса. Потом Ханса.

— Эгберт!

— Не слышит! — кричит догнавший ее Йон. — Контузия. При взрывах бывает! Не слышит. Самим надо искать.

Теперь уже Эгберт ухватил ее за подол юбки и не пускает. Одними губами шепчет имя своей дочери:

— Марта…

Встать он не может, нога — сплошная кровавая рана, кость торчит наружу.

— Да, Эгберт, да. — Йонас вырывает подол ее юбки из рук Ван дер Пула. — Пусти! И Марту, твою Марту, будем искать.

Ноги у нее уже сбиты в кровь. В порезах от осколков камней и балок. В ожогах от горящих углей, по которым приходится бежать.

— Левее! Давай левее! Мастерские там. Были!.. — кричит Йон.

И они бегут в огненно-кровавое месиво, оставшееся на месте лучших Новых мастерских лучших художников Гильдии Святого Луки.

— Анетта! Доченька!!! Анетта!!!

Кричит истошно, в надежде, что девочку кто-то укрыл, спрятал и она услышит мать.

— Разбирать завалы надо!

Йон из-под обломков вытаскивает котенка, с которым играла Марта. Дочка Эгберта. Мертвого котенка.

— Разбирать завалы надо! Под завалами могут быть живые! Крестьян с телегами звать.

Йон бежит и останавливает первую приехавшую со стороны деревни телегу. Поворачивает ее к завалу.

Испугавшаяся огня и падающих обломков лошадь пятится назад, не хочет идти. Крестьянин хлещет лошадь кнутом, та только встает на дыбы.

Йон отбирает у мужика поводья и с неведомо откуда взявшейся силой тянет лошадь к завалу.

— Веревки нужны. Самые толстые. И лошади еще. Балку оттащить.

Йон командует крестьянскими мужиками и прибежавшими на помощь горожанами.

— Балки. Растаскивать балки.

Ее девочка под балками?!

— Анетта! Нетта! Ана! Ана!

В этом огненном аду Агата обежала уже вокруг бывших мастерских.

Люди выползают из-под обломков.

Люди лежат под ними.

Люди зовут на помощь. Или и звать уже не могут.

Руки, ноги, головы. Целые. Оторванные. Разбитые. Раздробленные. Опаленные.

Она поможет им. Поможет. Только дочку найдет и поможет.

— Ана!!!

Йоханес с крестьянскими мужиками связали в единую цепь уже несколько телег и оттаскивают первую из рухнувших балок.

Агата кидается туда.

— Назад!

Йон кричит ей, отгоняет от завала.

Другая балка накренилась и вот-вот рухнет.

Босыми обожженными и сбитыми в кровь ногами Агата карабкается по завалу, руками разгребая осколки и камни.

Господи Всемогущий! Прости все вольные и невольные прегрешения. Прости рабу твою Агату! Господи!

Крестьяне и горожане рядом с ней уже разбирают завалы.

— Раз-два! Взяли! Еще раз! Взяли!

Оттаскивают еще одну балку. Рядом рушится кровля, едва успевают отскочить в сторону. Осколки царапают ей щеку.

— В сторону! В сторону. Еще кусок рухнет!

Отбегают назад. А ей надо вперед. В кучу, под завал, где может еще дышать ее девочка!

— Можно! Подходим! Разбираем, — командует Йон.

Она руками разгребает камни. Ноготь сорвала. Боль острая. В сердце боль хуже.

— Тихо! Кто-то есть!

— Шевелится!

Из-под завала рука. Испачканная той же охрой, какую она сегодня исподтишка стащила со стола Фабрициуса. И которая давно смешалась с людской кровью на ее юбке.

— Карел!

Не отвечает.

— Карел!

Это Фабрициус!

— Стой! Стой. Камень рухнет!

— Йон! Это Фабрициус!

Как только ей удается перекричать весь этот грохот и стоящий над пожарищем вой и крики!

Йон снова оттаскивает ее в сторону. Огромный камень падает в том самом месте, где она только что стояла.

— Разбираем. Вместе. Осторожнее. Достаем. Достаем!

— Карел! Анетта где?! Карел?!

Не слышит! Шок. Или контузия.

— Жив?! Карел? Где Анетта?!

Трясет за руку Фабрициуса, рисовавшего ее девочку.

— Дышит. Но без сознания.

— Анетта где???

— Переносим! Осторожно! В больницу везти надо!

Йоханес замирает над своим учителем.

— Надо в больницу быстрее. Но все лошади заняты! Балки и большие камни растаскивать скорее надо. В больницу потом.

— В сторону. Дальше! Дальше! Так! Так.

— Анетта где? Карел?!

Падает на колени посреди всего этого хаоса и пожара!

Господи! Помилуй и прости! Спаси мою невинную девочку. И никогда больше! Никогда! Не помыслю о чужом муже! Прости меня, Господи! Не наказывай так.

— Ребенок! Под завалом ребенок…

Вскакивает с колен.

— Жива?! Жива?!! Скорее, скорее… Анетта! Девочка!

Раздробленная в кровавое месиво детская ножка, не узнать.

— Камень! Большой камень на раз-два!

Йон и крестьяне переваливают в сторону большой камень. И становится видно раздавленное детское тельце, почти полностью засыпанное пеплом и золой.

— Ааааааа! Анетта!!! Аааа!

Руками разгребает золу и мелкие камни. Головка пробита, кровь течет. В копоти и пепле цвет волос не узнать. Всё кровавое. И черное.

Ручонка торчит. В которой зажата деревянная лошадка на колесиках. Которую когда-то давно в трактире в Харлеме ей выстругал отец. И которую сегодня по дороге в мастерские дочка то катила на веревочке, то в своей ручке несла.

— Анетта!!!

Йон прижимает пальцами детскую шейку, пытаясь прощупать биение.