Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство
— Слёзы, Лиза? Зачем? Тяжело мне от твоих слёз становится, ещё тяжелее!.. Не надо слёз, Лиза, не надо!
— Я не буду плакать, Петруша, не буду… Я уйду, а ты усни; сон подкрепит тебя.
— Нет, нет, не уходи, Лиза, побудь ещё со мною!.. С тобой мне так хорошо!.. Только, милая, не плачь… После моей смерти ты… ты будешь… — хотел что-то сказать умирающий император-отрок, но не договорил, так как опять впал в забытьё.
Цесаревна Елизавета Петровна, сдерживая рыдание, опустилась на колена пред образом и стала горячо молиться.
В то время, когда происходила эта беседа больного императора с тёткой, князь Иван Алексеевич Долгоруков находился в доме Шереметевых. По своему легкомыслию он почти совсем забыл, что у него есть обручённая невеста, и по целым неделям не заглядывал к ней. Но теперь тоска потянула его к любящему сердцу. Он услыхал от придворного медика о безнадёжном состоянии государя, своего друга и благодетеля; это страшно потрясло его, и, чтобы хоть немного порассеяться, он отправился к своей невесте.
Глубоко огорчало графиню Наталью Борисовну это безразличное отношение к ней жениха, однако она искренне, горячо любила его, и стоило ему посетить её, как она забывала всё своё горе и, наслаждаясь его присутствием, старалась возможно ласковее относиться к нему. Так и теперь она встретила князя приветливо и с видимой радостью и только позволила себе высказать ему лёгкий упрёк:
— Что это, мой свет, тебя давно не видно было?.. Уж ты меня, кажется, совсем забывать изволишь!
— Прости, Наташа! Всё недосуг.
— Так ли, князь? Ведь мне про тебя иное сказали.
— Что же именно?
— Что будто ты какую-то цыганку-красавицу увёз и насильно её держишь в своих лесных хоромах.
— Как! И про то тебе сказали? — с удивлением воскликнул Долгоруков. — И ты, слыша про меня такие слова, всё-таки не гонишь меня от себя?
— Зачем гнать? Разве женихов гонят? Их ласково принимают, сладко угощают и в передний угол сажают, — с милой улыбкой проговорила графиня.
— Покаюсь, Наташа, во многом я грешен, но про цыганку мои враги наврали тебе.
— Ну так я и знала! — радостно воскликнула графиня. — Ну, станешь ли ты, красавец, любимец государя, возиться с какой-то цыганкой!
— Не скрою от тебя, правда, я день или два продержал цыганку в своих лесных хоромах, но она тайком ушла оттуда. Хочешь — верь, хочешь — не верь.
— Верю, мой сердечный Иванушка, верю. Да и как же мне не верить тебе, моему будущему мужу?
— Ну, Бог знает, буду ли я ещё твоим мужем?! Моя судьба может сразу измениться! Знаешь ли, милая, я только что пред отправлением к тебе говорил с придворным лекарем, и он сказал мне, что болезнь государя смертельна, и не нынче-завтра он должен умереть.
— Бедный, бедный император! Он ещё так молод и уже должен умереть!.. — с непритворной горестью промолвила Наталья Борисовна. — Как мне жаль его!..
— А я так прямо места не нахожу себе из-за этого!.. Ведь не станет государя, не станет и меня; всё моё счастье было и есть в государе. Я держусь лишь близостью к нему и его благоволением. Врагов у меня без конца и счёта, но все молчат теперь, а умри государь — так меня со света сживут. И вот, Наташа, обдумав всё это, я решил сказать тебе, предупредить…
— Что сказать? О чём предупредить?
— А вот что: откажи мне, Наташа, выбери себе в мужья другого… Ведь умрёт государь — меня ждёт опала, а может быть, и ссылка.
— Да ты шутишь, Иванушка?
— Уж до шуток ли?
— А если не шутишь, то зачем говоришь мне такие слова обидные? Я люблю тебя, люблю всем сердцем, а ты говоришь, чтобы я отказала тебе. Разве можно?
— Ох, Наташа, родная! Не стою я твоей любви, не стою. Гони меня, выбери другого.
— Предоставь мне, князь, судить об этом!
— Пойми, Наташа: пока жив государь, до тех пор и я жив; не станет его — и меня тоже.
— Ты, наверно, про то говоришь, что если умрёт государь, то тебе не будет такой чести, как теперь? Ведь так?..
— Тогда меня живым съедят.
— И полно, Ваня!.. Авось не съедят! А если есть начнут, то подавятся, — с улыбкой проговорила графиня Шереметева.
— Так ты, Наташа, не прочь выйти за меня, даже если на меня обрушится тяжёлая опала?
— Об этом и слов не может быть. Я — твоя обручённая невеста и должна быть твоей женой.
— Голубушка, сердечная! — и князь Иван бросился целовать руки своей невесты, а она ласково коснулась своими устами его волос.
Если не счастливым, то успокоенным вернулся Иван Алексеевич во дворец и хотел пройти в спальню больного государя, чтобы вступить там на своё обычное дежурство, однако ему сказали, что у государя находится царевна Елизавета Петровна. Князь тихо подошёл к двери и услышал за нею глухие отзвуки двух голосов. Он не посмел помешать этой беседе и остался в соседней комнате, решив выждать, пока цесаревна удалится.
Несколько времени он остался один, но затем к нему подошёл возвратившийся во дворец отец и сурово обратился к нему:
— Ты что же здесь торчишь и не идёшь к государю?
— Там цесаревна Елизавета Петровна, — отвечал князь Иван.
— Как? Цесаревна Елизавета у государя, а ты торчишь здесь! Да разве не говорил я тебе, что твоё место при государе, что ты обязан неотступно находиться при нём?! И дурак же ты! Недогадливый дурак!
— Полно, батюшка, ворчать и ругаться.
— Да как же не ворчать и не ругаться? Зачем ты допустил цесаревну к государю?
— Меня не было. Я навестил свою невесту.
— Нашёл время ехать! Ох, Иван, сам ты погибнешь и нас на погибель тянешь.
— Не я вас, а вы меня к погибели тянете, — резко и сердито проговорил молодой князь. — Уйду я от вас… Делайте, что хотите, без меня, а меня оставьте, не впутывайте!
— Ну, ну, полно, полно. Сам пойми: теперь дорога всякая минута, а ты уходишь, оставляешь государя одного, — уже совсем мягким голосом проговорил князь Алексей, сразу вспомнив, какое значение имел у государя его сын.
— А вы где же были? — спросил у него князь Иван.
— У Катерины. Вот тоже девка! Сладу с нею нет… Говорю ей: «Поди хоть на одну минутку к государю, навести его!» — а она идти и не думает! Заразиться, вишь, боится. А вот цесаревна не боязлива, приехала… Ничего бы, кажись, не пожалел, лишь бы узнать, о чём она с государем говорила!
— А вы бы у стен спросили, — хмуро заметил князь Иван, — если вам так интересна эта беседа.
— Ох, Иван, Иван!.. Ты да дочь Катерина — Божеское наказание для меня!
— Погодите, Божеское наказание ещё впереди! — как-то загадочно промолвил молодой князь Долгоруков.
— Ну, ну, ладно, не каркай! — уже более примирительно сказал ему отец. — К государю-то пойдём скорее. Смотри, Иван, теперь в оба… каждая минута дорога.
Долгоруковы вошли к умирающему императору-отроку.
Цесаревна Елизавета Петровна окончила молитву, подошла к своему державному племяннику, который всё ещё находился в забытьи, перекрестила его и, бросив гордый, презрительный взгляд на Алексея и Ивана Долгоруковых, направилась к двери.
— Ваше высочество, напрасно вы так близко подходите к государю. Оспа — болезнь заразная, — предупредительно произнёс князь Алексей Григорьевич.
— А вы опоздали, князь, — вместо ответа насмешливо промолвила ему Елизавета Петровна.
— Как опоздал? — меняясь в лице, чуть не воскликнул князь Алексей Григорьевич. — Я что-то плохо разумею, ваше высочество.
— Я долго пробыла у государя-племянника и о многом успела переговорить с ним. Вас тут не было, и мешать нам было некому, — с насмешливой улыбкой произнесла Елизавета Петровна и вышла своей величавой походкой.
— Ты слышал?.. Слышал?.. Она ещё глумится. А всё ты, простофиля, разиня, — злобно воскликнул Алексей Григорьевич, обращаясь к сыну.
— Чем же я-то виновен? Ведь над вами цесаревна глумилась, а не я.
— А ты зачем допустил её к государю, зачем их вдвоём оставлял, ротозей!
Но князю Алексею Григорьевичу пришлось скоро прервать своё ворчанье на сына, потому что больной государь забредил и заметался от страшного жара.
— Лиза, ты здесь? — пролепетал он. — Не отходи, пожалуйста, от меня! Как я рад тебе! Что это? Я… я лечу… Господи, как высоко… высоко!.. Пить, пить, жжёт… скорее пить!
Князь Иван дрожащими руками подал державному страдальцу прохладительное питьё. Утолив жажду, император-отрок опять впал в забытьё.
— А дело-то плохо: государю не встать, — с глубоким вздохом проговорил Алексей Григорьевич.
— Уж куда тут встать! Едва ли день проживёт.
— Так надо скорее делать наше дело.
— Ах, батюшка, страшно!.. — тихо ответил князь Иван, опуская голову.
— Чего страшиться? Чего?
— Да как же! Ведь это — большой проступок.
— Не того страшись, что ты подделаешь подпись умирающего государя, а бойся того, что мы не успеем совершить задуманное нами. Ведь тогда наша погибель неизбежна, — тихо, но внушительно промолвил князь Алексей.
