Дэвид Эберсхоф - 19-я жена
«Это неправильно», — пришла к выводу мама, со свойственной ей восхитительной лаконичностью.
Она написала Пророку, призывая Бригама обратить внимание на столь тревожный рост лицемерия, выпущенного в Пейсоне на волю Старейшиной Хоуви. Она была убеждена, что ее старый друг и советник не одобрит подобного поведения, ибо где же в Книге Мормона можем мы найти повествования о массовых исповедях и публичном раскаянии? (Что ж, возможно, они и есть там где-то, так как я могу заодно признаться, что ребенком я читала эту книгу не менее дюжины раз, но ее смысл как-то ускользал от моего понимания. Если в этом признании кто-то усмотрит лицемерие, что ж, быть по сему, однако я прошу тебя, Дорогой Читатель: возьми в руки экземпляр этой книги и скажи мне, надолго ли тебя хватит.)
Брат Бригам ответил моей матери коротким письмом. «Если они грешны, — писал он, — тогда им следует признаться в их грехах. Если же они ни в чем не повинны, таковы они суть, и я молюсь, чтобы таковыми они и оставались». Неправильно было бы сказать, что этот ответ не смутил маму. Она могла бы не обратить внимания на его двусмысленность, будь оно написано любым другим Святым. Но ведь оно пришло от Бригама — человека, который спас ее, окрестив в холодной речушке столько лет тому назад. Получив письмо, мама, конечно, не сразу и не прямо открыла мне суть ответа нашего Пророка, но, воссоздавая события тех дней для этого издания, я говорила со многими людьми, и далеко не единственный мой собеседник подтвердил, что Пророк никогда открыто не критиковал Старейшину Хоуви.
Если бы пейсонские события ограничились Пейсоном, эта история осталась бы экзотической историей о провинциальном религиозном рвении. Однако, как теперь известно Истории, инквизиционные настроения, поразившие наш поселок, были всего лишь предтечей явления, получившего название Реформация Мормонов. К следующей зиме — зиме 1856 года — Брат Бригам и другие лидеры Церкви провели подобную же реформу по всей Территории Юта. «Все виновны! Никто не чист, пока не очистился!» Это обвинение налагалось на Святых повсюду, на всех и каждого, даже на тех, кто никогда не отклонялся и не преступал Закон. Реформация Мормонов являла гораздо более высокую организацию, чем ее крохотная версия, зачинавшаяся в Пейсоне. Бригам руководил ею, словно Генерал, ведущий Войну, командуя своими епископами, старейшинами и всеми другими, словно они пешие солдаты в яростной битве за бессмертную душу. Одним из многих стратегических решений Церкви в этой кампании было создание тайной полиции под маской миссионеров, объединенных в организацию, называемую «Домашние Миссионеры». В их функции входила слежка за последователями Бригама и осуществление его воли.
В один прекрасный день мой брат вернулся в нашу лачугу в таком мрачном настроении, что я испугалась, не принес ли он фатальные вести о нашем отце.
— Мне дали звание Домашнего Миссионера, — сообщил он.
— А это что такое? — задала я вопрос ничтоже сумняшеся, как только одиннадцатилетний ребенок может задавать вопросы.
— Мы посещаем людей в их домах и обеспечиваем, чтобы каждый жил добродетельно. — Затем он рассказал нам с мамой — и своей жене в ее уголке, — что должен провести нас всех через допрос и выспросить все досконально. — Тогда я смогу быть уверен, что ваши души чисты.
— Дитя мое, сядь, — сказала мама. — Ты говоришь как глупец.
— О каждом, кто отказывается от допроса, следует докладывать епископу.
Мама сказала Аарону, чтобы он перестал нести ерунду.
— А я не отказываюсь! — пискнула Конни.
— Вот видите, — заметил Аарон. — Моей жене нечего скрывать.
Он выставил нас с мамой за дверь, в сад. Стоял чудесный весенний день с легким ветерком, чуть волновавшим траву. Мы ждали, сидя на поваленном стволе под тополем. Миссис Майтон заметила нас из своего окошка.
— Он обещал зайти и допросить меня, после того как покончит с вами! — крикнула она нам.
— Раньше такого не было, — проговорила мама.
— Зачем Бригам это делает? — спросила я.
— Это те, кто его окружает. Они лгут ему. На земле нет более прекрасного человека, чем Бригам Янг.
Представьте себе, если пожелаете, какое воздействие оказывают такие заявления на душу юной девочки. Я подошла уже к порогу созревания и была весьма чувствительна к тому, как женщины воспринимают мужчин. Никого на этом свете не любила я больше, чем свою мать. Если она способна была любить Бригама, несмотря на то что его слова и дела порождали вражду в ее собственном доме, то и мое сердце шло тем же курсом.
Почти час миновал, когда в огород вышли Аарон и Конни. У Конни был растерянный, какой-то отсутствующий вид, будто она оправляется от острой, хотя и кратковременной боли.
— С ней все в порядке?
— Она подождет у своей матери, пока мы продолжим. Итак, Энн Элиза, ты следующая.
Но мама сказала Аарону, что он не может опрашивать меня вне ее присутствия. Аарон как-то хныкнул — этот импульсивный звук напомнил мне, что он не так уж давно был мальчишкой.
— Старейшины настаивают, чтобы каждый допрос велся наедине. Таковы правила.
— А я не разрешу тебе говорить с нею без меня.
Мама скрестила руки на груди — повсеместный материнский жест, сообщающий детям, что разговор окончен и вопрос решен.
Аарон сдался, фыркнув и топнув ногой. Мы прошли за ним в дом. Он поставил два стула друг против друга и указал нам, чтобы мы сели, а сам примостился на краешке кровати.
— Теперь я должен задать тебе несколько очень важных вопросов. Ты должна поклясться Богом, что будешь отвечать честно и правдиво.
Я сказала, что буду.
— Хорошо. Тогда начнем. — Он полистал брошюру, предоставленную ему нашим епископом. — Первый вопрос такой: убила ли ты когда-нибудь мужчину, женщину или ребенка?
— Это просто безумие какое-то! — вскричала мама. — Я никогда и не помышляла о том, чтобы убить кого-то, до этого самого момента!
— Ма, я должен задавать вопросы в том порядке, в каком они напечатаны. Энн Элиза — да или нет?
Я не могла удержаться от смеха:
— Кого я могла бы убить?
— Отвечай на вопрос прямо и правдиво — да или нет?
— Нет.
И так допрос продолжался. Мой брат голосом, полным серьезности, задавал самые смехотворные вопросы, какие я когда-либо слышала за всю свою жизнь, во всяком случае до подачи моего иска против Бригама Янга. Он спрашивал, не совершала ли я прелюбодеяния? (Это — у одиннадцатилетней девочки!) Спрашивал, пила ли я эль, виски, вино?
— Ты закончил? — осведомилась мама.
— Еще один вопрос. Веришь ли ты в многоженство как в истину?
— Ты задаешь вопрос мне или Элизе?
— Обеим.
— У моего мужа есть вторая жена. Думаю, это проясняет вопрос о моей вере.
— А ты?
— Я думаю то же самое.
Ах, если бы я могла взять назад этот свой ответ!
Допрос закончился, как научили Аарона, инструкцией подчиняться желаниям моей матери и отца (хотя бы и отсутствующего) и добродетельно вступить в полигамный брак, когда я войду в соответствующий возраст.
— Ну вот, — произнес Аарон, возвращаясь к своей более привычной манере сына и брата. — Как у меня получилось?
— Думаю, у тебя прекрасно пойдет эта жалкая работенка, — сказала мама.
Аарон, никогда не блиставший быстротой восприятия, принял это как комплимент, пока не почувствовал крывшегося в мамином ответе жала.
С этой поры Аарон и многие, ему подобные, посещали дома друзей и соседей, подвергая добропорядочных мужчин и женщин граду унизительных вопросов. Многие страшились прогонять Домашних Миссионеров от своих ворот, ибо это давало пищу подозрениям, что тут был совершен некий великий и пока еще никому не известный грех. В течение этого времени все и каждый Святой на Территории были подвергнуты повторному крещению, дрожа в купелях, пока их грехи, какими бы тривиальными они ни были, предположительно вымывались прочь из их душ. Через несколько месяцев население Юты почитало себя самыми чистыми представителями рода человеческого, когда-либо украшавшими землю. Несмотря на упорные отрицания моей матери, теперь мы знаем, что на самом деле все это было совершено по повелению Бригама Янга.
ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА
Глава седьмая
Искупление Кровью
Время от времени мы с мамой отправлялись в Город у Большого Соленого озера — Грейт-Солт-Лейк, чтобы сделать покупки в хорошо снабженных товарами лавках на Мейн-стрит. Эти поездки не были таким уж легким и пустячным делом, как вы, юные леди Восточного побережья, могли бы себе представить поездку за покупками, — скорее, это было вынужденное путешествие ради выживания. Магазины в Пейсоне, если их можно было так назвать, продавали товары такого грубого качества, что в некоторых случаях было бы лучше, чтобы они вообще не занимались торговлей.
