Николай Алексеев-Кунгурцев - Брат на брата. Заморский выходец. Татарский отпрыск.
Маневр удался. Эрнесто расслышал и не преминул отозваться:
— Приятель! Чем шептаться, спросил бы лучше прямо. Прямота выше всего.
Беппо состроил смущенную физиономию.
— Я не смел.
— Что за пустяки! Между приятелями этого не должно быть. Налей-ка мне еще кружечку!
Джованни и Беппо оба спешили исполнить его желание и даже заспорили. В это время Антонио успел налить кружку, и спор, таким образом, был разрешен.
— Ты, кажется, говорил товарищу, что я, вероятно, занимаю высокую должность? — сказал, плохо шевеля языком, тюремщик, обращаясь к Беппо.
— Да, — ответил тот.
— Я, действительно, занимаю не маленькую должность.
— Ага! Я не ошибся! Я сейчас заметил, что лицо этакое…
— Ну-ну, какое?
— Этакое… величественное.
— Да, у Эрнесто должность важная, — вставил свое слово Антонио.
— Кто же он? — спросил Джованни.
— Спрашивай напрямик, приятель, напрямик! — воскликнул Эрнесто.
— Кто ты?
— Гм… А как бы ты думал? — лукаво прищурился тот.
— Право, не знаю… Быть может, писец у дожа!
— Хе-хе! Нет, брат! Получше! Я — тюрем… Я — смотритель камеротт!
— Какая великая должность! — воскликнул Беппо.
— Сан больший, чем сан дожа! — ляпнул Джованни и сам спохватился — не перехватил ли через край.
Но на тюремщика его замечание произвело отличное впечатление.
— Именно так! Потому, что у меня под замком и дож может быть.
— Великая, но трудная обязанность, — промолвил Беппо.
— Да, не легкая. Постоянно надо быть на страже, смотреть в оба.
— Да, я думаю, бывают также очень страшные заключенные? — сказал Джованни.
— Есть-таки. Вон хоть бы теперь содержится у меня еретик…
Приятели переглянулись.
— Что же, очень страшный? — спросил Антонио.
— Ух! Взглянуть, так видно, что злодей. Поверишь ли, в эту дверь не войдет — такого роста! И притом в плечах широк, как два ты.
— Ну! — удивился хозяин. — И лицом, верно, ужасен?
— Он — красавец, а только, знаешь, этакий дьявольский вид.
— Эк он расписывает нашего бедного Марка! — шепнул приятелю Беппо, потом проговорил вслух: — А давно уж этот проклятый еретик находится в камероттах под твоим наблюдением?
— Дней шесть.
— Суд над ним еще не кончен?
— Нет… Пытают каждый день. И верите ли, хоть бы он разик застонал! Ни-ни! Скоро ему конец!
— Конец? — в один голос спросили приятели.
— Да. У нас ведь вот как устраивается… Чур! Только не выдайте! Я обязывался клятвой молчать, проболтаетесь кому — мне головы не снести.
— Будь спокоен!
— У нас так устраивается. Как осудят, так сейчас либо придушат, либо голову долой, а тело потом в канал… И поминай как звали! И концы в воду!..
Однако на этот раз собеседники не разделили с ним его веселости.
— Ну, вот, не сегодня-завтра и этого еретика так пустят к рыбам, — добавил Эрнесто.
— Тебе разве известно? — спросил Беппо.
— Ха! Чего я не знаю! — самодовольно проговорил тюремщик и стал распространяться о том, что он знает.
Друзья Марка только делали вид, что слушают его. На самом деле они ломали голову, как бы им через посредство Эрнесто завести сношения с заключенным. Однако никакого подходящего плана не слагалось. С досады Джованни решил напоить Эрнесто до «положения риз», и кружка тюремщика ни на минуту не оставалась пустой. Тот пил с охотой и уже начинал клевать носом. Наконец Беппо что-то надумал.
— Хорошо бы взглянуть на этого еретика, — сказал он.
— На какого еретика? — едва шевеля языком, спросил тюремщик; во время своей болтовни он уже успел забыть о предыдущем разговоре.
— Который заперт у тебя в камероттах.
— А! Да… Тебе было бы интересно? А только нельзя.
— Нельзя! Разве ты не можешь провести кого-нибудь, например меня, в камеротту?
— Ни-ни! Ни отца родного. Да если б и провел, ты все равно ничего не увидел бы.
— Почему?
— Там темнее, чем в самую глубокую ночь.
— Вот как! А ты к нему имеешь свободный доступ?
— Еще бы нет!
— Так что, если бы было надо, мог бы ему передать… ну, что-нибудь.
— Мог бы, а только не взялся бы.
— А что так?
— У меня ведь одна голова на плечах.
— Даже если бы тебе предложили хорошие деньги?
Пьяный Эрнесто подозрительно уставился на Беппо.
— Подкупить ты меня, что ли, хочешь?
Однако Беппо было нелегко смутить. Он непринужденно расхохотался.
— Эка, выдумал! Шутник ты, Эрнесто! — вскричал он, хлопая по плечу тюремщика.
— Ты, я думаю, добр с заключенными? Человека доброго сейчас видно, — сказал Джованни.
— Ты сказал правду. Я их никогда не обижаю — люди ведь.
— Тебя Бог наградит за это, — промолвил Джованни и пошел рассуждать на эту тему, шепнув Беппо: — Напоем ему — быть может, и окажет какую-нибудь милость бедному Марку?
Уже солнце почти скрылось за горизонт, когда Беппо и Джованни, поддерживая совершенно опьяневшего тюремщика, вышли из кабачка Санто. Перейдя через площадь, друзья Марка распрощались с Эрнесто. Он, забыв свое недавнее величие, целовался и обнимался с ними, называл их своими лучшими приятелями. Они были рады, когда от него отделались.
— Что, брат, ведь не выгорело, — со вздохом сказал Беппо товарищу, когда они остались одни.
— Бедный Марк! — грустно промолвил Джованни, и, пожав друг другу руки, они печально побрели по домам. Теперь ни у того, ни у другого не осталось ни малейшей надежды на спасение Марка.
XV. МИЛОСЕРДНЫЙ ТЮРЕМЩИК
Во дворце Дожей, позади комнаты, служившей местом собрания «Совету Десяти», тянется коридор, из которого узкая лестница ведет на «Ponte dei Sosperi» — «Мост Вздохов». Этот мост соединяет дворец с тюрьмами Антонио да-Понте, отделенными от дворца узким каналом. Арка моста перекидывается на очень большой высоте над водой. Печальное название мост получил недаром: действительно, часто, очень часто раздавались на нем тяжелые вздохи несчастных, прощавшихся здесь со светом и с прекрасной Венецией, на которую отсюда открывается великолепный вид: дальше, за этим мостом, уже не будет ничего, кроме беспросветной тьмы тюрьмы, мук и отчаяния.
С лестницы, ведущей к «Мосту Вздохов», был ход и в «колодцы». Надо было свернуть вниз, не доходя до моста. Это были страшные тюрьмы: нечто вроде каменных ящиков без малейшего луча света, без самой слабой струи свежего воздуха. Это хуже темницы, это — могила.
Часто судьи вместо того, чтобы вызывать к себе подсудимого, сами спускались к нему в этот мрак и тут судили, пытали, казнили. Он мог кричать сколько угодно в пытках — ни один звук не мог вылететь из-за толстых стен. Под рукою у судей были и орудия казни: гаррота — место, где душили, и нечто вроде плахи, на которой отрубали головы. Была тут в стене и подъемная дверь: канал омывает стены дворца, дверь приподнимут, столкнут труп — и все кончено!
В одной из таких тюрем-могил был заключен Марк.
Когда Эрнесто вернулся из кабачка Санто, он сменил своего дежурившего товарища. Тот ругнул его, зачем Эрнесто долго не возвращался, и ушел. Недавний собутыльник Беппо и Джованни остался один. Он едва держался на ногах, но состояние его духа было самое возвышенное. Он чувствовал себя в это время самым великим, самым умным, самым добрым на свете. Великому естественно жаждать великого, жаждал этого и Эрнесто. Но что совершить?
Он, стой в совершенном мраке близ «колодца», в котором находился Марк, в раздумье шевелил ключами. «Выпустить разве еретика?» — пришло ему в голову. За такое великое дело после придется очень дорого расплачиваться, поэтому он как быстро надумал, так же быстро и раздумал. Но что бы сделать? Этот вопрос колом засел в его голове. «Вот что! Пойду к еретику, поцелую его — все люди братья. Он должен ценить… Я снизойду до него, я! О! это будет, действительно, великое дело!» — решил он.
