Димитр Ангелов - Когда человека не было
Так как она всегда ходила выпрямившись, то ладони на задних лапах у нее стали совсем похожими на ступни, а большие пальцы не оттопыривались от остальных. Она уже почти не могла хватать что-нибудь пальцами задних лап и, видя, как ловко пользуются ими некоторые из старых чунгов, считала это своим недостатком. Старые чунги, например, могли даже прочищать себе шерсть пальцами задних лап, а Молодая пома не могла схватить ни веточки. Она удивлялась этому. Но она не знала, что обязана всем этим понемногу и Старой поме, и Большому чунгу, и Бурой, и Смелому. Каждый из них, попадая в новые условия жизни, приспосабливался к ним и передавал ей часть тех изменений, которым подвергся сам. Кроме того, она сама продолжала меняться в новых условиях жизни.
Если, например, грудь у нее была не такая широкая, а руки не такие длинные, то это потому, что она почти не лазала по деревьям; если сложение у нее было стройное, то это потому, что она ела больше мяса; если пальцы на задних лапах стали у нее не гибкими, то это потому, что она ими не пользовалась. Зато на руках у нее пальцы стали такими хваткими, что с ней не мог сравниться никто из старших чунгов, даже Смелый и Бурая. Никто из них не мог так быстро и ловко оборвать содержащий млечный сок стебли га-ли, очистить луковицы от прилипшей к ним земли, обломать сочные побеги на верхних ветках кустов, собрать в кустах мелкие, но очень вкусные ярко-красные ягоды. Сопровождая Смелого и Бурую, пома научилась поразительно точно проделывать все, что делали они, а Смелый и Бурая делали все ловчей и искусней, чем кто бы то ни было в большой стае. Позже, подрастая, она стала превосходить ловкостью даже Смелого и Бурую и гораздо метче их попадала веткой или камнем в животных или в плоды, которых не могла достать никаким другим способом.
Сначала, по примеру всех прочих чунгов, молодая пома счищала кору с сочных стеблей га-ли зубами. Но однажды она ободрала стебель прямо пальцами; увидев это, другие чунги тоже стали обдирать их пальцами. И как она сама в детстве во всем подражала Смелому и Бурой, так и сейчас другие детеныши стали подражать ей и учиться всему у нее. Подражали не только детеныши, но и взрослые чунги, когда то, что она делала, казалось им любопытным и привлекало их внимание.
Молодая пома еще в детстве выказывала большую сообразительность. Все новое, что она видела, слышала или делала, присоединялось к уже полученным навыкам и опыту, и это еще больше обостряло ее сообразительность. Ее внимание всегда было привлечено чем-нибудь новым, увиденным впервые. Длинное вьющееся растение, запутавшееся у нее в ногах, пестрое перо, выпавшее у какого-нибудь кри-ри, осколок костяной скорлупы та-ма, высохшая, выбеленная дождем звериная кость — все это становилось для нее предметом внимания и любопытства.
Услышав рев или визг какого-нибудь животного, она всегда начинала подражать ему. Услышав чириканье сладкоголосого кри-ри, начинала чирикать, как он. Конечно, не совсем как он, ибо никакой чунг, никакое другое животное не может в точности подражать песням пестрых сладкоголосых кри-ри. Но ей казалось, что она подражает им в точности, и она радовалась этому и подражала еще усерднее. В таких случаях она поднимала голову к густым ветвям, пронизывала их взглядом и старалась увидеть маленького пестрого сладкоголосого певца; а увидев, быстро карабкалась на дерево и недовольно скулила, так как не могла поймать его.
Однажды она нашла половинку пустой ореховой скорлупы, неизвестно как застрявшую в нижних ветвях дерева и полную дождевой воды. Пытаясь понять, как вода удержалась в скорлупе, она подняла ее, и невольно облила себе лицо и грудь. Она знала, что все чунги пьют воду, зачерпывая ее руками, но не разу не видела, чтобы чунг плескал воду себе в лицо. Впервые это сделала Молодая пома, и не только плеснула на себя, но и провела себе ладонью по мокрому телу.
В другой раз с нею случилось еще более интересное. Наклонившись над ямкой с чистой, прозрачной водой, чтобы зачерпнуть ее ладонью и напиться, Молодая пома вдруг отпрянула и изумленно воскликнула:
— А-ха-кхва-а!
Она увидела в воде маленького чунга, и его внезапное появление ошеломило ее. Пригнувшись, оскалив зубы, готовая схватиться с этим маленьким чунгом, если он окажется забиякой, она стала ждать, когда он выскочит из ямки. Вода оставалась все такой же спокойной, с совсем гладкой поверхностью. В глубине родника отражались темные ветки окружающих кустов, между ними виднелись светлые пятнышки небесной синевы, но маленький чунг скрылся и не появлялся больше. Тогда пома снова осторожно, нерешительно подползла к роднику, снова наклонилась к воде и…
Вот оно! Маленький чунг опять появился! Появился медленно, высунувшись осторожно и нерешительно, как и она сама, и так же, как и она, смотрел пристально, оскалив зубы. Лицо у него было, как у нее: и низкий лоб, и густые волосы, и ростом он был с нее, и какое бы движение она ни сделала, это движение повторял и этот странный маленький чунг.
Удивляясь, робея, крайне насторожившись, Молодая пома начала медленно пятиться, не спуская с него глаз. Но маленький чунг в роднике тоже попятился. Любопытная пома тревожно наклонилась к роднику. Маленький чунг показался совсем близко от нее. Она зарычала на него, он на нее тоже. Пома протянула к нему руку, он к ней тоже. Думая, что маленький чунг нарочно спрятался в роднике, чтобы подразнить ее, или что он хочет поиграть с нею, она наклонилась еще ниже и стала внимательно, с любопытством разглядывать его. Потом, чтобы маленький чунг не успел опередить ее и схватить первым, она мгновенно погрузила руку в воду, воинственно вскричав:
— Ха-ка-ка! Ха-ка-ка!
Но пальцы у нее остались пустыми, а зеркальная поверхность воды задвигалась, заволновалась, и маленький чунг снова исчез. Несомненно, он был быстрее и ловчее, чем она, и спрятался раньше, чем она успела его схватить. Она присела у родника и стала ждать. Вода начала успокаиваться, и вот маленький чунг опять появился. Сначала он быстро бегал туда-сюда, и она едва успевала различить его, потом начал делать ей гримасы. Потом стал совсем ясным и почти прикасался к ее носу. Молодая пома снова сунула руку, чтобы схватить его, и опять не успела.
Это рассердило ее, и она решила во что бы то ни стало поймать этого хитрого, ловкого маленького чунга. Поэтому она прибегла к хитрости захихикала и стала медленно, едва заметно приближать к нему руку. Маленький чунг тоже захихикал и стал медленно протягивать к ней руку. Когда на поверхности воды их пальцы соприкоснулись, пома вдруг схватила протянутую к ней руку. Но и на этот раз ничего, совсем ничего, кроме воды… Маленький чунг куда-то исчез.
Еще много раз пыталась Молодая пома поймать этого хитрого маленького чунга хоть за палец, но это ей не удавалось. Изумившись, она уже готова была завизжать от досады и гнева, как вдруг заметила, что это — Молодая пома, совсем, как она сама, и тельце у нее голое, и ляжки не очень косматые. Вдруг странная догадка блеснула у нее в сознании: это вода, как и всякая вода, и родник, как всякий родник, и в этом роднике нет никакого неба, никаких веток, а они просто отражаются в воде!.. Да, это что-то вроде тени, которую отбрасывает всякий чунг, когда на него светит белое светило!
— Ха-ка-ка! Ха-ка-ка! — закричала пома, радуясь этой чудесной догадке.
Ее сердито-радостный крик привлек к роднику и других детенышей чунгов. Желая поделиться с ними своей новой догадкой она указала растопыренными пальцами на свое отражение в воде и закричала:
— Ак-бу-бу-бу! Ак-бу-бу-бу!
Окружив ее и свесив головы над водой, остальные детеныши вытаращили глаза на других маленьких чунгов, видневшихся на дне родника, и тоже закричали:
— Ак-бу-бу-бу! Ак-бу-бу-бу!
Молодая пома еще продолжала жить с семейством Смелого и Бурой, так как для нее не пришло время устраивать собственную семью. Маленькие чунги-близнецы уже подросли и стали такими же резвыми, какой она была в их возрасте. У обоих туловища и ляжки были безволосыми, как у нее. Это новое отличие от других старших чунгов невольно привязывало Молодую пому к малышам, и она испытывала к ним еще более теплые, сердечные чувства; и это смутное, неосознанное ощущение кровного родства заставляло ее охранять и защищать их.
Но вот настало время и для нее. И как когда-то ее бабка — Старая пома, а потом ее мать — Бурая, Молодая пома стала неспокойной. Начала ворчать, озираться, принюхиваться, ощущала какой-то особенный трепет. Этот трепет скользил по всей ее коже, переходил на голову, так что волосы у нее топорщились, а потом словно таял у нее в груди, и оттого ей становилось приятно. Недоумевающая, встревоженная, неспокойная, но в то же время как-то особенно обрадованная этими новыми ощущениями, она стала сторониться других чунгов, сделалась раздражительной, а игры и возня чунгов-близнецов стали для нее нестерпимыми.
