Юлиан Семенов - Закрытые страницы истории
Так неразрывной нитью с древнейших времен и до наших дней проходит эта тема — двойников, «подмененных» правителей и самозванцев.
5. Любой ценой
Наряду с величайшими властолюбцами властителями становились порой люди совершенно противоположных устремлений. Оказавшись в безвыходном положении, они вынуждены были брать бразды правления вопреки своим склонностям и желаниям.
Так, под страхом смерти вынужден был принять императорскую власть римский военачальник Вергиний Руф. Плутарх рассказывает, что солдаты, окружив его, стали требовать, чтобы он согласился стать императором. Он отверг это требование и продолжал отказываться, пока один из трибунов в ярости не обнажил меч, воскликнув: «Либо принимай власть, либо — клинок в грудь!»
В подобных же обстоятельствах вынужден был принять власть и римский наместник в Галлии Юлиан. Солдаты, ворвавшись во дворец и выведя его «почтительным насилием» на улицу, провозгласили сопротивлявшегося Юлиана императором. В течение нескольких часов он отвергал этот титул и не соглашался принять власть, пока выведенная из терпения толпа не стала угрожать ему расправой.
Клавдий (10 г. до н. э. — 54 г. н. э.), римский император
Возведенный случайно на императорский престол, Клавдий впоследствии признавался, что во время правления своего предшественника Калигулы симулировал глупость, чтобы уцелеть
В момент убийства императора Калигулы его дядя, пятидесятилетний Клавдий, страшась разъяренной толпы, спрятался в солярии, за занавеской. Пробегавший мимо солдат заметил за занавеской чьи-то ступни и полюбопытствовал, кто это. Клавдий бросился в ноги солдату, умоляя не убивать его. Тот секунду колебался, затем кликнул своих товарищей, Клавдия водрузили на носилки и торжественно понесли в военный лагерь. На следующий день, следуя воле солдат, сенат провозгласил Клавдия императором.
«…Солдаты, не считаясь ни с временем дня, ни с часом, уже вечером внезапно схватили его в спальне и, как он был в домашнем платье, поздравили его императором и понесли по самым многолюдным улицам». Так вопреки своей воле стал императором Вителлий.
В отличие от многих люди эти не стремились к власти и не домогались ее. Власть сама хватала их, чтобы уже не выпустить живыми из рук. «Теперь уже не в моей власти отказаться от титула, который навлечет на меня зависть и опасности, — писал одному из своих друзей император Проб, — я вынужден исполнять ту роль, которую возложили на меня солдаты».
Эмоциональная потребность в обожаемом предводителе нередко вела к тому, что на вершине власти оказывался человек, который до этого и не помышлял, казалось бы, о столь великом жребии. Но наступал его час, и режиссер выводил его из мрака кулис на ярко освещенную сцену. У этого режиссера много имен — Случай, Судьба, Закономерность. Но как бы то ни было, именно он некогда накинул пурпурную тогу римского императора на плечи сына раба, далматинского пастуха Диоклетиана, а безвестному офицеру, выходцу из Корсики Наполеону Бонапарту вручил судьбу Франции и Европы.
Именно он, этот неведомый режиссер, в нужный момент выводит на помост неведомого дотоле актера, вручает ему роль, подсказывает слова, а главное — наделяет той волей, без которой невозможно никакое искусство. Искусство политики в том числе.
Один из виднейших политических деятелей Англии, Невилл Чемберлен, также совершенно не помышлял о политической карьере. Он начал свой путь плантатором на одном из Багамских островов. Столь же далек от поста премьер-министра был в начале своей карьеры и другой человек — Ллойд Джордж. Если Чемберлен стал премьер-министром потому, что оказался неудачным плантатором, то Ллойд Джордж занялся политикой из-за того, что был никудышным сапожником. Родившись в одной из безвестных уэльских деревень, он должен был унаследовать это ремесло, но оказался слишком бездарен для сапожного дела и вынужден был пойти учиться.
Дэвиду Ллойд Джорджу было восемнадцать лет, когда он впервые приехал из своей деревни в Лондон. Большой город поразил его, но еще больше он был потрясен величественным зданием парламента. И тогда им были произнесены эти слова: «Здесь лежат мои будущие владения!» С той минуты он больше не принадлежал себе. Он вступил на путь, который через тридцать пять лет привел его на Даунинг-стрит, 10, в резиденцию британских премьер-министров.
Другому будущему премьер-министру Англии, Гарольду Вильсону, было всего восемь лет, когда он пожелал сфотографироваться у входа в резиденцию премьер-министров. С тех пор он неизменно носил эту фотографию при себе. Она стала для него постоянным напоминанием, его амулетом и пропуском в будущее. После сорока лет упорной учебы, работы, закулисных битв и блужданий по коридорам политической власти он переступил наконец порог резиденции на Даунинг-стрит.
Де Голль был всего на два года старше Вильсона, когда принял решение, определившее всю его дальнейшую жизнь. В возрасте десяти лет он задался великой целью стать человеком, который вернет Франции то величие, каким она обладала при Наполеоне.
«Власть подобна голове Медузы, — писал как-то Стефан Цвейг, — кто когда-нибудь взглянул ей в глаза, не может уже отвернуться и всегда находится под ее чарами».
Этот взгляд всегда чувствовал на себе Уинстон Черчилль. По словам его английского биографа, вся жизнь этого человека была посвящена преследованию одной цели — власти. «Он стремился к ней с редкой страстью, твердостью и настойчивостью». Ради достижения этой цели он менял политические убеждения — от консерваторов переходил к либералам и от либералов снова к консерваторам. Трижды подряд терпел он поражения на выборах в парламент. Когда возраст его приближался уже к шестидесяти годам, он, казалось, начал смиряться с тем, что жизнь, прожитая им, была жизнью политического неудачника. «Я оставил всякую мысль о том, чтобы занять государственный пост», — признался он в то время.
Когда же с началом второй мировой войны стране понадобился новый лидер и выбор пал на него, для самого Черчилля это оказалось неожиданностью (так по крайней мере утверждает его биограф). Король, пригласив его, чтобы предложить ему возглавить правительство, встретил нового премьер-министра словами: «Думаю, вы не догадываетесь, зачем я послал за вами».
Путь к власти тернист и извилист. Некоторые оказываются в кювете, едва начав гонки. Других катастрофа подкарауливает за секунду до финиша. Одни крадутся к власти, другие берут ее силой. Итальянский социолог Вильфредо Парето делил правителей на две категории в зависимости от того, каким путем они достигли власти: на «лис» и «львов». «Лисы», утверждал он, специализируются на политической демагогии и обмане. «Львы» руководят восстаниями и совершают перевороты.
Если пользоваться этой терминологией, то нужно признать, что в политических джунглях буржуазного мира господствуют сейчас деятели из рода «лис». Демагогия и обман стали той ходячей монетой, которой пользуется каждый, желающий сделать покупку на базаре власти. Неизбежным результатом этого стала безмерная инфляция высоких слов, произносимых с высоких политических трибун. «Народ не принимает всерьез ни одного слова сенатора или конгрессмена, — писала одна американская газета, — народ считает, что 99% всех их выступлений — это вздор, невежество и демагогия».
Говоря о том, какую роль играет демагогия в политической жизни, Дж. Кеннеди привел как-то слова американского сенатора, сказанные им в порыве откровения одному из своих коллег: «Марк, твое несчастье заключается в том, что ты отказываешься быть демагогом! Ты не способен пожертвовать своими принципами для того, чтобы быть избранным. Следует знать, что бывают моменты, когда в общественной жизни человеку приходится подниматься над своими принципами».
Как нетрудно заметить, слова сенатора сами по себе являются блестящим примером той самой политической демагогии, в защиту которой они были сказаны.
Иными словами, в условиях буржуазной демократии принципы выполняют чисто инструментальную роль, роль средств в достижении единственной цели — власти. Когда искомая цель достигнута, человеку, говоря словами сенатора, «приходится подниматься над своими принципами».
Естественно, далеко не каждый политик готов произнести подобное кредо вслух. Но коль скоро слова эти сказаны, они невольно приводят на ум другие: доктрина используется в качестве инструмента для господства над массой, сама же господствующая элита стоит над своей доктриной и ею не связана. Формулировка эта принадлежит одному из сподвижников Гитлера, Г. Раушнингу.
Цинизм политиков и сама техника достижения власти в условиях так называемой парламентской демократии ведут к тому, что профессия политика, профессия претендента на власть, в глазах общественного мнения все больше становится занятием бесчестным и постыдным. В ходе одного из опросов в США среди женщин-матерей была распространена анкета, в которую был включен вопрос: «Хотите ли Вы, чтобы Ваш сын стал президентом?» Большинство ответило положительно — почти каждая хотела быть матерью президента. Однако, как известно, прежде чем занять этот пост, нужно заниматься политической деятельностью. И вот следующий вопрос — о том, хотят ли матери, чтобы их сыновья занимались политикой. Но на этот вопрос большинство ответило отрицательно. Как было сказано в комментариях, они считали политику слишком грязным делом.
