Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира
— Мадемуазель Бертольди, на выход, — просунувши голову в дверь, сказал по-английски седой и невзрачный на вид человек с широким плоским носом.
— И нам нужно поторопиться, — напомнил вошедший в это время Гастальди.
Джемма вдруг изменилась в лице. Кантемиру показалось, что ей было страшно. Она надела парик, поправила его перед зеркалом, перекрестилась. Улыбнувшись гостям, виновато сказала:
— Милости прошу, сеньоры, после спектакля. Теперь мне пора.
В тот вечер, вернувшись из театра, Кантемир не заснул до утра.
Мадемуазель Бертольди шел двадцать второй год. Антиох подружился с ней и старался, если позволяли посольские обязанности, не пропускать спектакли с ее участием. Джемма познакомила его со своей семьей — матушкой, сорокапятилетией сеньорой, пылко любящей театр и дочерей, такой же доброй и веселой, как Джемма-маленькая, и сестрой — строгой, сдержанной Амалией. Она была старше Джеммы на четыре года и заметно покровительствовала и ей, и матери.
Как вскоре понял Кантемир, это было связано но только с особенностями характера Амалии, но и с ее положением в театре. Амалии покровительствовал импресарио, мрачный толстый сеньор Пиловани. Амалия принимала его ухаживания с тем же высокомерным спокойствием, с которым она делала решительно все. Матушка и Джемма-маленькая души в ней не чаяли, но и заметно ее побаивались.
Жили они в десяти минутах ходьбы от театра, в квартирке из четырех комнат, чистеньких и небогатых. Сеньора Бертольди не видела ничего предосудительного в визитах к ним русского князя и не досаждала молодым людям своей опекой. Происходившая из потомственной театральной семьи, она знала судьбы актрис и спокойно принимала ухаживания Кантемира за ее младшей дочерью. "На все воля божья", — говорила она. В ее среде женщины выходили замуж, пройдя суровую жизненную школу. Русский князь был ей симпатичен. Держится скромно, не гордится. Справляется о ее здоровье, приносит иногда подарки. Видно, небогат, но породист.
Повадки выдают. "Может, раньше был богат, да разорился или еще что, — говорила она себе, — но человек очень хороший. За Джемму можно не волноваться. Пусть при нем в разум войдет, оперится. Он в ней души не чает".
Джеммина матушка не ошиблась. Кантемир был влюблен в молодую певицу. Только строгая школа самодисциплины, пройденная им в доме отца и под влиянием сестры Марии, заставляла его по-прежнему тщательно выполнять свои служебные обязанности и сохранять достоинство полномочного министра России.
Зима в Лондоне стояла промозглая, холодная, гнилая, но в душе Кантемира был праздник. Все ладилось. Он с трудом сдерживал себя, чтобы сохранять надлежащую солидность.
С Джеммой Антиох виделся чаще всего по вторникам, когда матушка была занята в спектакле, а она свободна. День этот с раннего утра бывал ознаменован занятиями, имевшими чрезвычайный смысл. Когда входил цирюльник с чашкой мыльной пены, чистым полотенцем и бритвой, он испытывал волнение, потому что начинал готовиться к встрече с Джеммой. Он долго и блаженно принимал прохладную ванну, прописанную ему доктором для укрепления нервов, потому что мог предаваться мечтам о Джемме, тщательно выбирал одежду, слыша ее восхищенный голосок-колокольчик. Он подписывал дипломатические бумаги с мыслью, что скоро освободится от них для Джеммы, завтракал и обедал с мыслью, что ужинать он будет вместе с Джеммой. Наконец в посольской карете ехал в Джеммин театр, отпуская кучера, читал и перечитывал на афише дорогое Джеммино имя в ожидании, когда рассеется толпа любителей итальянской оперы. Затем незаметно проскальзывал на Джеммину улицу и шел по ней, зная на ощупь каждый камень и каждую рытвину. Сердце билось где-то в гортани; он различал темные очертания двухэтажного Джемминого дома. Теперь наступали минуты, когда он, замирая от нетерпения и медля от страха, поднимал глаза на окно Джемминой комнаты. Темное окно заставляло содрогаться от отчаяния: не ушла прислуга или незваный гость заглянул простодушно на огонек. Тогда безнадежность опускалась на сердце. Горящая свеча в ее комнате! Бог мой, скорее, скорее во двор и по скрипучей деревянной лестнице — на второй этаж. Он еще внизу видит светящуюся щелочку своего счастья — Джемма приоткрыла дверь, ждет. Еще секунда… Антиох знает, чувствует ее протяженность… Бог мой…
Джемма и Антиох отрывались друг от друга, блаженные, опьяненные, обессиленные. Часто они испуганно обнаруживали, что не только не заперли, но даже не прикрыли дверь. Господь хранил их в эти секунды, оберегал их тайну и счастье.
Джемма накрывала маленький столик в своей чистой, светлой комнатке, и счастье продолжалось.
Но тревожно и громко стучали часы в гостиной. Влюбленные горестно замирали, прислушиваясь к этому стуку.
Они своими руками разрывали счастье, словно купец в лавке кусок отмеренного полотна.
Усталые певцы, приободрясь в предвкушении отдыха, дотягивали свои последние арии. Антиох спешил. Сейчас за ним подъедет карета.
— Прощай, моя радость.
Джемма плакала.
2
Сладкое бремя любви — тоже бремя. Сердце Антиоха жаждало облегчения. Дипломатическая служба, как никакая другая, требовала всяческой выдержки, следования букве протокола, где жена была предусмотрена, а любовь исключалась.
Антиох и Джемма вынуждены были сохранять свои отношения в тайне. Для Антиоха это не представляло большого труда. По натуре молчаливый и спокойный, он не имел привычки делиться с окружающими сокровенным, да и посольская жизнь немало способствовала выработке этой привычки. Но Джемме было трудно. Непосредственная, искренняя, принадлежащая иному кругу, чем Антиох, она не могла понять, почему нужно ото всех скрывать свою любовь. Выполняя просьбу Антиоха, она утрачивала возможность быть самой собою, а вместе с тем присущее ей обаяние, способность нравиться окружающим. Она погрустнела, осунулась.
Мысль о Джемме не покидала Кантемира, какими бы делами он ни занимался. Он написал о ней Марии в надежде, что сестра поймет его и подскажет решение.
На что он надеялся? С горечью думал Антиох, что не властен в своей судьбе и не в силах порвать цепь обстоятельств, опутавших его жизнь.
От Марии пришло нарочито спокойное письмо. Она писала, что полюбила подругу Антиоха уже за то, что он ее любит. Не сомневается в уме и доброте Джеммы, которые так хвалит брат. Посылает для нее подарки. Далее шел совет за ласками и поцелуями не забывать о невесте. Слухи о его связи могут обидеть Варю.
Кантемир в письмах сестры Марии находил сведения о житье-бытье Черкасских. Она упоминала князя, рассказывала, что Варвара человек неуравновешенный, взрывной, взбалмошный, затрудняет людям общение с собой, кому угодно будет ее нелегко приручить. Мария поясняла брату, чем трудна была бы их совместная жизнь. С годами характер Варвары заметно портился, как замечала сестра по своим визитам к Черкасским. И все же, полагала она, если бы Антиох возвратился на службу в Россию, его сватовство к Варваре теперь могло стать успешным.
Но из Петербурга в Лондон кроме сестриных сведений Кантемир получил известия о том, что княгиня Мария Юрьевна Черкасская искала внимания и поддержки Бирона, писала ему просительные письма, благодарила за доброту к мужу и, в частности, за деньги, пожалованные Черкасскому государыней.
Кантемир презирал Бирона, сознавая при этом, что должен его опасаться. Но чего боялась Варвара? А она боялась. Иначе как объяснить, что эта богатейшая невеста России выткала серебром домашние туфли и поднесла их Бирону, чтоб не стучал по паркету, пробираясь в покои Анны Иоанновны. Хотя почему бы герцогу и не стучать? Он вхож в спальню государыни, чего ему-то бояться? Вот княжна Варвара, если отец ее не угодит фавориту, враз может перестать быть богатейшею и останется бедною старой девою… Такие превращения случались…
Антиох вздохнул. Да, с Варей Черкасской Мария неумолима. Как, в сущности, эгоистична любовь. Только на первый взгляд кажется, что любовь самоотверженна…
Вечером он был в театре и зашел в антракте за кулисы. Джемма сидела в зеленом потертом кресле усталая. При виде Кантемира заулыбалась своими узкими глазками. Смешно и мило задрожали ее щеточки-ресницы. "Ненаглядная моя", — только и мог сказать Кантемир.
Связи с актрисами были в порядке вещей и у лондонской знати, как в России — у русской, посещение кулис не возбранялось и представителям дипломатических миссий, мимолетное покровительство актрисам не вызывало осуждения. Но любовь влекла за собою неминуемую кару. Форма защиты сословных привилегий от посягательства сословий низших? Наказание за счастье как компенсация неимущим? Способ предупреждения человека об опасности, сопряженной со страстями? Звериное желание уничтожить слабейшего? Ибо проявление любви — это публичное признание своей слабости. Кантемир бесплодно решал загадку, веками не решенную.
