Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
— Сколько чудес случилось в вашем доме за один вечер! — воскликнула Эрмин радостно. — Я пробыла у сестер всего три дня, а теперь возвращаюсь и вижу, что все изменилось и появилась самая красивая в мире лошадь! Кто ее хозяин? Кто вам ее одолжил?
— Она моя, — горделиво выпрямился Жозеф. — Можешь ее погладить. Старый хозяин заверил меня, что лошадка послушная и приучена к седлу. Я купил и коляску. И очень доволен! Люди уезжают из Валь-Жальбера в город, рассчитывают найти там работу. Я получил Шинука[36] и коляску почти даром.
— Жаль, что ты не можешь купить автомобиль, пап, — сказал Симон.
— Автомобиль! — фыркнул отец. — Хочешь по миру нас пустить? Машины ездят на бензине, а он стоит дорого. А лошадь питается сеном, зерном и травой. Этой весной в нашем распоряжении будут все пастбища поселка. Многие местные жалуются, что поселок, мол, уже не тот, что большинство лавочек закрывается. А я говорю, что из любой ситуации можно извлечь выгоду. Я вовремя купил свой дом, и никто не заставит меня его покинуть. К тому же я умею правильно вкладывать деньги.
С этими словами Жозеф щелкнул своими подтяжками и сплюнул на землю.
— Ты извлекаешь выгоду из несчастья тех, кому повезло меньше, чем тебе, — проворчал Симон.
— Замолкни, — прикрикнул на него Жозеф. — Благодаря мне ты получаешь деньги за то, что присматриваешь за динамо-машиной и прибираешься в цехах, которые вовсе не требуют уборки!
Эрмин их не слушала. Очарованная Шинуком, она подошла поближе к стойлу. Крепкий запах прекрасного животного напомнил ей о дне, проведенном в сахароварне, куда они приехали по заснеженной дороге на санях, запряженных двумя лошадьми. Она погладила коричневую лошадиную гриву.
— Мы с тобой подружимся, — прошептала она. — Вот посмотришь, я буду хорошо за тобой ухаживать. У тебя всегда будет свежая вода и хорошее сено.
Лошадь потерлась белым лбом о бедро, потом внимательно посмотрела на девушку. Во взгляде карих глаз читались доброта и доверие. Эрмин осмелилась погладить нового знакомца.
Маленький Эдмон последовал ее примеру, но до головы Шинука достать не мог, поэтому провел ладошкой по лошадиному животу.
— Теперь у нас есть на чем поехать в Роберваль или в Шамбор, — объявил Жозеф. — Я научу тебя править коляской, Эрмин. Это просто. Тем более что Шинук слушается голоса и малейшего движения уздечки.
— С удовольствием! — отозвалась девушка. — Я боюсь тягловых лошадей, но Шинук такой милый! Смотрите, он хочет, чтобы я его еще погладила!
Обилие новых впечатлений, равно как и доброта Жозефа, тем более неожиданная, потому что по характеру он был брюзга и ворчун, привели девушку в восторженное состояние. Эрмин показалось, что она стоит на пороге восхитительной жизни, наполненной свободой и песнями.
— Я буду кормить Шинука, — сказала она. — По утрам и по вечерам. А летом буду водить его на луг.
Элизабет позвала всех в дом. За столом семейство весело болтало и смеялось. Эрмин не отставала от остальных. Казалось, она совсем не грустит о том, что монахини, в том числе сестра Викторианна, уехали навсегда. Особенно странным это показалось Жозефу.
— А ведь сестра-хозяйка была тебе как мать, — вдруг сказал он, когда все перешли к десерту. — Я думал, ты весь вечер будешь грустить. Бетти я сказал даже, что тебя будет трудно утешить.
Девушка моментально залилась краской. В словах Жозефа она услышала упрек в неблагодарности.
— У меня не было времени думать об этом, — едва слышно сказала она. — Стоило сестрам уехать, как в спальне я нашла Шарлотту. А потом я убирала…
— Девочка права! Ты преувеличиваешь, Жозеф, — отрезала Элизабет. — Мы сделали все, чтобы развлечь Мимин, чтобы она не грустила, и вот теперь ты упрекаешь ее в том, что ей весело.
— Что ж, если нам удалось ее развеселить, тем лучше, — отозвался сконфуженный супруг.
На этот раз Эрмин не смогла сдержать слез. Ей показалось, что Жозеф сожалеет о своей щедрости.
— Мне лучше у вас, с вами! Лучше, чем с сестрами, — бормотала она, всхлипывая. — Я так люблю Бетти! Мне всегда хотелось называть ее «мама», но я не имела на это права. А сестра Викторианна думала только об одном — как бы сделать меня монахиней. И постоянно заставляла меня молиться — утром, днем, вечером, а в некоторые праздники — даже ночью…
Эдмон вскочил со своего стульчика, подбежал к девушке и прижался щекой к ее плечу. Элизабет тоже встала и подошла, чтобы обнять Эрмин.
— Ну, теперь ты доволен, Жо? — спросила она у мужа. — Теперь она расстроилась. Как не вовремя ты вспомнил о сестрах! Симон, передай-ка мне бутылку с шерри. Мимин нужно взбодриться, она вся дрожит.
Жозефу показалась странной идея угостить девушку вишневой настойкой, однако запрещать он не стал.
— Если б тебя увидел сейчас аббат Деганьон! — не удержался он от замечания. — Он и так обещает геенну огненную тому, кто позволяет себе глоток вина по праздникам!
— Немного наливки пойдет ей на пользу, — заявила его жена. — Пара глотков, не больше.
Через несколько минут никто и не вспоминал о неприятном инциденте. Симон пошел в гостиную и снова поставил диск Ла Болдюк. Веселая мелодия гармоники и игривые слова песни «Кухарка» подняли всем настроение.
Умна не по годам
Кухарка-хохотушка:
Блюдет свои стада,
Как добрая пастушка;
Глядишь — и там и тут
Поклонники снуют:
Толстые, худые,
Юные, седые,
Серьезные, смешные…
Ура нашей кухарке!
— Я с трудом разбираю слова, — с удивлением отметила Эрмин.
— Тем лучше! — ответила Элизабет. — К тому же у тебя, спасибо сестрам, нет такого ужасного акцента, как у нее. Жо, я бы сказала, что слова у этой песни слишком нескромные!
— В них нет ничего такого, Элизабет, — отозвался муж, хотя глаза его хитро блестели. — Просто веселая песенка. Поэтому-то люди и любят эти песни. Я их понимаю. «Глядишь — и там и тут поклонники снуют», — подпел он и подмигнул супруге.
Через час все разошлись по спальням. Эрмин осталась одна в своей новой комнате. От слез и от вишневой настойки слегка болела голова.
«Жозеф сказал не подумав, — размышляла девушка, присев на край кровати. — Но он, наверное, прав: я рада тому, что осталась в Валь-Жальбере. Нелегко жить, во всем подчиняясь монахиням…»
Она погладила стеганое одеяло и долго смотрела на наряженную елку. В золотистом свете ночника эта оформленная в пастельных тонах комната показалась ей невероятно красивой.
«Все-таки мне очень повезло», — заключила девушка.
Перед глазами возникло исхудавшее личико Шарлотты. В этот вечер Эрмин пообещала себе, что больше никогда не станет жаловаться.
«Мне было бы очень грустно, если бы я не видела эти клены осенью, когда они становятся красивого красного цвета… Ужасно не видеть летнее небо и морозные узоры на окнах. Спасибо, Господи, что ты даровал мне счастье любоваться красотами природы!» — думала она, устраиваясь поудобнее на приятно пахнущей мылом простыни.
Однако сон не шел к ней. В голове у Эрмин теснилось множество вопросов.
«Почему Господь, чья доброта безгранична, который любит нас, как своих детей, решил послать в мир болезни? Сестра Мария Магдалина была красивой и щедрой. Почему она умерла такой молодой? И Шарлотта… Она не заслужила того, чтобы стать слепой…»
Где-то далеко, возможно, на возвышающемся над поселком холме, возле плотины, которая перегораживает реку Уиатшуан, завыл волк. Девушка свернулась клубком.
«Волки не подходят к поселку, — попыталась она успокоить себя. — Наверное, это воет ездовая собака. Собака из упряжки заблудившегося траппера…»
Она смежила веки и увидела тот же сон, который приходил к ней сотни раз. В этом сне было много-много снега. Она увидела темноволосого и бородатого мужчину с суровым лицом. Он громко кричал, подгоняя своих собак. Серые, с яркими желтыми глазами собаки галопом неслись по бескрайней заснеженной равнине. Потом появилась женщина, очень молодая и очень красивая, с небесно-голубыми глазами. На руках она держала маленькую Эрмин.
— Мама! Мама! — закричала девушка и… проснулась.
Элизабет склонилась над ней и погладила по щеке.
— Ты очень громко кричала, Мимин. Ты звала свою мать. Бедный мой котенок!
Эрмин притянула руку молодой женщины к губам и стала ее целовать.
— Мне снова снился тот же сон. Извини, что разбудила тебя, Бетти.
— Сегодня ты переволновалась. Спи, моя дорогая.
Элизабет бесшумно вышла. Эрмин широко открытыми глазами долго смотрела в темноту. Она была уверена, что во сне видела свою мать, поэтому постаралась вспомнить ее лицо. Однако на следующий день воспоминания о приснившемся стали размытыми, словно уступив место событиям нового дня.
