Виктория Холт - Мой враг — королева
— Перестань язвить, Леттис! Я сумею противостоять королеве. Что касается Дуглас Шеффилд, она обманывает сама себя. Говорю тебе — здесь не будет сложностей.
— Так значит, нам ничто не мешает пожениться?
— Ничто.
— Так чего же мы ждем?
— Пока не затихнут все эти сплетни и слухи о смерти Уолтера.
Я слишком хотела, чтобы меня уговорили, поэтому позволила уговорить себя в очередной раз.
Отношение королевы ко мне вызывало мое недоумение — знает ли она о слухах насчет меня и Роберта? В самые неожиданные моменты я чувствовала на себе ее вопрошающий взгляд. Этот взгляд мог означать и то, что она думала, как я переношу свое вдовство, как я веду себя, так как она принимало живейшее участие в проблемах всех своих родных.
— Робин весьма грустен, — говорила она мне. — Он — человек, очень преданный своей семье, и я уважаю это. Мне нравится глубина его скорбящих чувств. Как вы знаете, кузина, я особенно привязана к семейству Сидни. Я никогда не забуду, что для меня сделала Мэри и как она ухаживала за мной, после чего ее постигло ужасное последствие болезни.
— Ваше Величество всегда показывали особую любовь и доброту к Мэри.
— Я обязана ей, Леттис. А теперь ее постигла ужасная потеря: смерть старшей дочери. Бедная женщина! Амброзия умерла в феврале. Мэри была убита горем. Но ей в утешение остался ее дорогой мальчик — Филип. Редко встретишь столь благородного юношу, как Филип. Я скажу им, чтобы они прислали ко мне свою младшую — Мэри, названную в честь матери. Я подыщу ей место при дворе и впоследствии — хорошего мужа.
— Ей нет еще и четырнадцати, Мадам, я полагаю.
— Я знаю, но через год-два мы можем сосватать ее. Вот хотя бы Генри Герберт, теперь граф Пемброк. Я уже подумывала о жене для него. Думаю, он понравится семейству Сидни и дяде молодой леди, графу Лейстеру.
— Надеюсь, — поддакнула я.
Вскоре после этого разговора Мэри Сидни была при дворе. Она была красивой девушкой с янтарными волосами и овальным лицом. Все признавали ее сходство с братом, Филипом, который был одним из красивейших молодых людей при дворе. Он не обладал теми мужественностью, здоровьем и силой, которые отличают мужчин типа Роберта.
То был почти неземной тип красоты, и у юной Мэри Сидни во внешности сквозило то же самое. Не думаю, чтобы она не пользовалась успехом при дворе. Будет нетрудно найти ей мужа.
Королева очень любила и отличала Мэри, и думаю, это принесло утешение семье. По отношению ко мне Елизавета проявляла особое внимание, но я была в неведении — что именно кроется за ним. Часто она заговаривала при мне о графе Лейстере — иногда с насмешливым и ласковым выражением голоса, как будто она давала понять, что знает о его пороках, но от этого любит его не меньше. Я в то время прислуживала ей при спальне, то есть была наиболее близка к ее интимным проблемам, и она часто советовалась со мной, какой наряд ей надеть. Она любила, чтобы я доставала платья одно за другим и прикладывала к своей фигуре, дабы она могла составить о них представление.
— Ты — красивое существо, Леттис, — сказала она мне как-то. — Ты похожа на всех Болейнов.
Она задумалась, и я догадалась, что она вспоминает о своей матери.
— Ты, несомненно, выйдешь в свое время опять замуж, — сказала она в другой раз. — Но сейчас пока рано. А твое вдовство скоро перестанет тебя печалить, клянусь. — Я не отвечала, и она продолжила. — Сейчас очень модно белое на черном — или черное на белом. Как ты думаешь, это красиво?
— Для некоторых, Мадам. Не для всех.
— А мне это пойдет?
— Ваше Величество имеют такую прекрасную фигуру, что вам подойдет любое сочетание. Стоит только надеть платье, и оно на Вас расцветает само собой.
Не слишком ли грубая лесть? Ах, нет — ее фавориты и прихлебатели приучили ее к самым незамаскированным формам лести.
— Я хочу показать тебе носовые платки, что вышила для меня моя белошвейка. Достань-ка их. Смотри! Черное испанское кружево, отделанное венецианским золотым шитьем. Что ты думаешь по их поводу? Есть еще некоторые образцы кружев — вот льняное голландское, что лучше всего для некоторых целей, а вот отделанное черным шелком, а сверх того с серебряной нитью.
— Прекрасно, Мадам. — Я улыбнулась, обнажив свои белые зубы, которыми я гордилась. Она нахмурилась: ее зубы были совсем не хороши.
— Мастерица Твист работает очень хорошо, — сказала она. — Работы для нее хватит еще надолго. Я люблю, когда мне приносят ручную работу. Взгляни-ка на эти кружева — их сделала мои швея по шелку, миссис Монтэпо, и подарила мне их с большой гордостью. Ты только взгляни на эти изысканные бутоны и розы.
— И снова черное на белом, Мадам.
— Ты же сказала, что некоторым это идет. Ты видела рубашку, что преподнес мне Филип Сидни в этом новом году?
Я достала рубашку, как она мне приказала. Она была вышита белым шелком, с кружевом, отороченным серебряной и золотой нитью.
— Изысканно, — прошептала я.
— У меня было несколько чудесных новогодних подарков, — сказала она, — я тебе покажу мой самый любимый.
Любимый подарок был на ней. Это был золотой крест с пятью безупречными изумрудами и чудесными жемчугами.
— Это просто великолепно, Мадам.
Она поцеловала крест.
— Я его очень люблю. Он был подарен мне человеком, любовь которого для меня важнее, чем всех прочих.
Я кивнула, прекрасно понимая, о ком она говорит. Она шаловливо улыбнулась.
— Я предполагаю, что в это время он очень озабочен.
— Вы имеете в виду, Мадам…
— Робина… Лейстера.
— Чем же, Мадам?
— Он имел слишком большие амбиции. Всегда полагал себя будущим королем, ты же знаешь. Он унаследовал это от отца. Правда, иным я бы его не потерпела рядом. Мне нравится, когда человек себя ценит. Ты знаешь, как я его ценю, Леттис.
— Мне казалось, что да, Мадам.
— Так ты понимаешь меня?
Ее золотистые глаза были хитры и проницательны. К чему это она говорит? В моем мозгу проносились тучи мыслей, предостережений. Будь осторожна. Опасность рядом.
— Граф Лейстер, конечно, красивый мужчина, — отвечала я. — И мне известно, как и многим, что он и Ваше Величество были дружны с детства.
— Да, мне временами кажется, что он всегда был частью моей жизни. Если бы я решила выйти замуж, я выбрала бы его. Однажды я предложила его в мужья королеве Шотландской, ты знаешь. Она, глупышка, отвергла его. Но разве это не доказывает, что со своей стороны я всегда желала ему добра и процветания? Если бы этот брак тогда получился, из моего королевства исчез бы свет.
— У Вашего Величества при дворе есть много ярких молодых людей, кто мог бы его заменить.
Она внезапно больно меня ущипнула.
— Никто не сможет компенсировать мне Робина Дадли, и ты знаешь это.
Я молча склонилась перед ней.
— Вот отчего, желая ему добра, я собираюсь выгодно женить его, — продолжала она.
Сердце мое забилось так бешено громко, что я забеспокоилась, как бы она не услышала эти удары. К чему все это говорится? Я хорошо изучила ее дьявольскую хитрость, когда говорится одно, а подразумевается совершенно противоположное. Это было частью ее величия; это качество делало ее тем блестящим дипломатом, каким она была, именно это позволяло ей держать на коротком поводке своих поклонников и именно это обеспечило Англии мир на многие годы.
И все же: что она имеет в виду?
— Так как же? — резко спросила она вдруг. — Что ты думаешь?
— Ваше Величество так милостивы к своим подданным и всегда печетесь об их благополучии.
— Роберт всегда мечтал о союзе с какой-нибудь королевской династией. Принцесса Цецилия потеряла своего мужа — Мэргрейва Баденского, и Роберт не видит препятствий, если я одобрю его поступок сделать ей предложение.
— А что ответили Ваше Величество на его прошение? — Мой голос раздался неожиданно для меня самой, будто издалека.
— Я уже сказала тебе, что я желаю своему лучшему другу только добра. Я ответила, что с моего одобрения он может делать ей предложение. Нам остается пожелать им счастья, я полагаю.
— Да, Мадам, — тихо ответила я.
Я едва дождалась момента, когда можно было выйти. Это было похоже на правду. Иначе она бы мне этого не сказала. Но зачем она сказала мне об этом, и правда ли то, что в ее голосе звучал злобный триумф, или мне лишь показалось это?
Что ей нашептали? Что она знает? Было ли то желание поделиться по-женски новостями или же таким образом она сообщала мне, что Роберт — не для меня?
Я была зла, расстроена и испугана. Мне нужно было безотлагательно видеть Роберта и все у него выяснить. К своему унижению и отчаянию, я выяснила, что Роберт оставил двор. По совету своих врачей он уехал в Бакстон принимать ванны. А мне хорошо было известно, что когда бы он ни оказывался в затруднительной ситуации, он изображал болезнь. Он проделывал это несколько раз, когда попадал в немилость королевы. Это давало необходимый эффект: она сразу же смягчалась, поскольку не могла перенести даже мысли о том, что он серьезно болен. Я была очень зла. Я была почти уверена, что он уехал из-за нежелания и невозможности объясниться со мной.
