Георгий Гулиа - Сулла
– Гляжу на тебя, – сказал Эпикед, – и диву даюсь.
Сулла разом остыл. Как-то обмяк. Пропала вся воинственность. Хлебнул вина так поспешно, что поперхнулся. Уставился на слугу недоумевающим взглядом.
– Да, да, – продолжал Эпикед, – диву даюсь.
– Почему?
– Очень просто! Ты давно должен был понять, что те, кто верховодит сейчас в Риме, завидуют тебе. Они готовы с удовольствием вырыть для тебя могилу. И даже похоронить с большими почестями. Лишь бы избавиться…
– Это я знаю и без тебя.
– Что же с того, что знаешь?
– По-твоему, я должен был действовать в открытую с самого начала?
– Почему бы и нет?
– Гм… а я полагал, что ты понимаешь меня.
– Дело не во мне, мой господин.
– А в ком же?
– В тебе! – повышая голос, сказал Эпикед. – В тебе.
– Дальше. Я слушаю.
Слуга молчал. Он разрешил себе отхлебнуть вина. Впрочем, к этому всегда понуждал его Сулла. Полководцу требовался полуночный собутыльник. Эпикед сказал:
– Наверное, ты ошибся.
– В чем? – Сулла пил, пил, пил. Как лошадь, приникшая губами к холодному роднику в жаркую пору.
– Ошибка наша такая: прежде чем уходить на Восток, надо было кончать с марианцами. Разом. Беспощадно. Громоподобно. Молниеносно. Кроваво.
– Как? – едва выговорил Сулла.
– Я же сказал – как. Могу повторить. Разом. Молниеносно. Беспощадно. Кроваво.
– Не очень понимаю… – У Суллы нервно заходил кадык.
Слуга уселся напротив. Вытянул правую руку, собрал пальцы так, словно взял щепотку соли.
– Я понял, Сулла, – жестко выговорил слуга. – Мы промахнулись.
– Да?
– Определенно. Непростительную допустили ошибку.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Исправить возможно ли?
Слуга не торопился с ответом. Как говорят римские кутилы, сначала надо выхлебать урну вина, а потом уж соображать, что и как. По всей вероятности, это и решил проделать Эпикед.
– Закусывай, – предложил Сулла.
– Обойдусь.
– Напьешься.
– Наплевать!
– Я хочу услышать ответ. Вразумительный. Трезвый.
– За этим дело не станет.
Сулла жевал оливы. Обгладывал каждую косточку, словно кость пулярки, отшвыривал куда попало – не до них сейчас.
– Ну?
Эпикед молчит и пьет. Пьет и молчит. Он ничего не скажет, пока сам не сочтет, что настала для этого пора.
– Думаешь? – беззлобно спросил Сулла.
– Думаю…
– Ну, думай, думай!
Корабль покачивало: с киля на корму, с борта на борт. Каюта полководца отделана красным и черным деревом, медью и оловянными планками, которые выглядят почище серебряных.
– Все, – объявил Эпикед и отставил чашу.
– Что – все? – спросил Сулла.
– Хочу высказаться.
– Слушаю.
Слуга приблизился. Проговорил очень тихо:
– В тебе есть кровь, великий Сулла?
– Кровь? Думаю, что да.
– И шея?
– И шея.
– И голова, Сулла, есть на плечах? Да?
– Есть голова.
Эпикед придвинулся так, что чуть не касался носа Суллы своим носом.
– Кровь можно выпустить. Правда?
– Да, Эпикед, при желании можно.
– Набросить петлю на шею можно?
– Да, можно, Эпикед.
– Сулла, а голову раздробить дубиной можно?
– Разумеется.
– Она же у тебя не медная.
Сулла постучал себя по голове, как по спелому арбузу. Сказал:
– Нет, не медная. Обыкновенная.
– Я так и думал. – Эпикед усмехнулся.
– Дальше…
– В Риме, как видно, полагают, что тебе можно и кровь выпустить и голову раздробить.
– Возможно, Эпикед.
– Теперь я задам тебе один вопрос, Сулла, и не торопись отвечать на него. Подумай прежде. Обмозгуй, как говорится.
– Обещаю.
– Вопрос такой: если выпустить кровь народным трибунам и кое-кому из сенаторов, раздробить головы видным марианцам и их прихлебателям, – что будет?
– Что будет?
– Не торопись, Сулла. Ответишь завтра. Послезавтра. Через неделю.
– Что будет? – Сулла выпятил нижнюю губу. Глубоко вздохнул. Сощурил глаза.
– Не спеши с ответом.
– Что будет? – вопросил Сулла. Ему от нахлынувшего гнева недоставало воздуха. – Что будет?
Слуга поднял руку, прося не спешить.
– Что будет? – Сулла изменился в лице.
А слуга снова обратился к вину. Вроде бы даже не слушал своего господина. Ему вроде бы безразлично, что скажет он, что ответит ему, Эпикеду.
Сулла сжимал кулаки. Косточки на кулаках побелели. И заскрежетал зубами,. Словно шакал пустыни.
– Не торопись, Сулла…
– Теперь слушай, Эпикед. – Сулла поднял кулаки. – Ты узнаешь все. Церемониям приходит конец. Если позволят боги и я снова окажусь в Риме, я… – Сулла вытянул правую руку, разжал кулак и снова сжал его. И с такой силой, точно собирался выжать воду из камня. – Вот так, Эпикед, вот так, Эпикед!..
И не отпускал цепких пальцев. А косточки на тыльной стороне руки из белых стали синими.
Эпикед все понял.
– Я их задушу, как цыплят, – прохрипел Сулла.
– Ох-хо-хо!
– Я выпущу кровь, как из ягнят…
– Э-гей! Э-гей! – подбадривал слуга, точно скифского наездника.
– Я совью из них один большой канат. И к его концу прикреплю якорь своей пентеры.
– Го-го-го! – гоготал слуга, хотя казалось, что он не смеется. Лицо его продолжало хранить печать мрачного созерцания. Щербатые щеки не двигались. Застыли.
– Послушай! – Сулла схватился за подлокотники своего кресла. – Знаешь что?.. Эпикед, я сделаю из них месиво. Вот возьму сведу их вместе, и мои центурионы с солдатами приготовят паштет. Но не из соловьиных языков и не из гусиной печенки, а из этих сенаторов, народных трибунов и прочих проституток с Капитолия!
…Сулла, стоя на капитанском помосте, был очень доволен ночной беседой с Эпикедом. Его недруги непременно получат то, что заслужили. Разумеется, в рамках республиканских традиций…
И снова полководец возвращается к памятной записке, подготовленной для сената. Так вот, значит, встреча с Митридатом. Ее пытаются охаять. Преуменьшить ее результаты. Посмотрим, посмотрим, что из этого получится…
Встреча с Митридатом произошла на берегу Геллеспонта близ города Дарданы. Отсюда до развалин древней Трои – рукой подать. Римские триремы стояли у самого берега. На азиатском берегу высадилось несколько когорт. А на том, на другом берегу маячили знамена новых, идущих с севера когорт. И это видел Митридат, прибывший с многочисленной, великолепной свитой. Тысячи его гоплитов стояли наготове. Знаменитая конница Митридата выстроилась за спиною гоплитов. Словом, зрелище удивительное…
По сравнению с азиатами римляне выглядели куда более скромно. Железные шлемы, железные щиты, пыльные солдатские походные одеяния. Усталые, загорелые, закаленные в битвах воины. Всего несколько когорт на этом берегу… Сулла нарочито пренебрегал безопасностью, ибо знал, что Митридату деваться некуда. Он просит мира. Ему нынче нельзя без мира. Сулла нависает тучей не только над Троадой, но и надо всей западной частью Понтийской империи. Если бы несведущий человек вдруг оказался на берегу Геллеспонта в этот день, то непременно сказал бы, что справа победители, а слева – на самом берегу – побежденные. На самом деле все обстояло наоборот. И Сулла не преминул воспользоваться правом победителя.
Он стоял возле своей палатки в окружении военных трибунов. А Митридат, в высоком золоченом шлеме, статный, широкоплечий, выхоленный, во всем новом, шелковом, блистательном, сошел с колесницы и направился к Сулле. Римлянин не шевельнул даже пальцем. Спокойно смотрел своими едко-голубыми глазами на приближающегося монарха. «Он расфуфырился так, – подумал Сулла, – словно приехал на победный пир». Митридат протянул руку. Улыбнулся. Произнес приветствие на латинском языке. Сулле сказывали, что Митридат – настоящий полиглот: свободно изъясняется кроме греческого и латинского по-египетски, по-еврейски, по-персидски, по-колхски. На латинском Митридат говорил так, словно родился в Лациуме – где-нибудь в Остии или Альба-Лонге. Для настоящего римлянина ему недоставало некоторого изящества в оборотах речи. Но этот недостаток улавливало только изощренное ухо.
Митридат застыл с протянутой рукой. И слова приветствия застыли на его губах.
Сулла сказал громко, но бесстрастно:
– Я ничего не прошу.
– Знаю, – сказал певуче Митридат, все еще держа на весу свою руку.
– Я ничего не прошу, – повторил Сулла, – а тот, кто просит, всегда должен говорить первый.
– Что говорить? Разве не все тебе ясно?
– Нет, – отрезал Сулла.
– Если говорить откровенно, – продолжал Митридат, – виноват не столько я, как это кажется иным.
– Кому, например? – ворчливо вопросил Сулла.
– И тебе в том числе.
– Это очень любопытно. – Сулла посерел лицом. Похолодел взглядом. Казалось, окаменел вовсе. Еще мгновение – повернется и скроется в палатке.
Митридат не обратил внимания на слова Суллы. Он говорил:
– Боги не всегда справедливо судят нас. Не всегда, на наш взгляд, разбираются в земных делах. Разве следовало им сталкивать меня с тобой? Что я плохого сделал тебе? А ведь именно они, великие боги, натравили тебя на меня, столкнули нас. И это глубоко несправедливо. К великому сожалению, некоторые из ваших высокопоставленных лиц не смогли уразуметь истинного положения вещей. Разве люди порою не могли бы помешать волеизъявлению богов, если воля эта не совсем устраивает обитателей земли?
