Николай Андреев - За Русь святую!
— Да, я согласен с тем, что Кирилл Владимирович как нельзя подходит в качестве регента при цесаревиче, — Родзянко едва удержался от того, чтобы не подпрыгнуть, когда Львов спешно, одним рывком, поднялся со стула и упредил председателя Думы и будущего правительства. — Я уверен, что армия и народ успокоятся и пойдут к победе, зная, что у плеча цесаревича стоит такой человек!
Кирилл изобразил удивление вперемешку с благодарностью на своем лице. Хотя, конечно, особых усилий ему не потребовалось: все-таки не ожидал от Георгия Евгеньевича Львова Кирилл такого шага. Хотя… Керенского-то нет, и влияния он не оказывает на председателя Земгора. Так что Львов может говорить с чистой душой. Да и благодарность-то в спасении его драгоценной жизни показала себя в полную мощь. Зато план Кирилла вовсю продвигался к намеченной цели….
— Я вполне готов увидеть в качестве регента именно Кирилла Владимировича. Нам нужны именно такие, уверенные в себе, люди, знающие, за кем пойдет народ, — подал голос Милюков.
— Я — за, господа, — Гучков кивнул. Ему импонировала решимость Кирилла во время подавления волнений в запасных батальонах. Но к тому же Гучков надеялся кое-чего и для себя получить от будущего регента. Как и все остальные, конечно.
— Я согласен с тем, что империя только окрепнет и пойдет к победе, если регентом станет Кирилл Владимирович, — Шульгин все-таки, скрепя сердце, согласился. Он считал, что останься Николай на троне, то страна снова скатится к революции. К тому же все-таки его начали терзать сомнения насчет кандидатуры Михаила Александровича, брата Николая, в качестве регента. Он-то никак не проявил себя за прошедшие дни. А стране требовалась как никогда жесткая и даже жестокая рука…
Кирилл слушал с выражением радости и благодарности на лице одобрение своей кандидатуры на пост регента, а глубоко в душе презирал «старейшин». Многие из них соглашались, лишь надеясь получить влияние на регента, на власть в государстве, считая, что Кирилл — никто в государственной политике, этакий деревенский староста по сравнению со Столыпиным. Кирилл Романов, возможно, и соответствовал такому представлению, но не Кирилл Сизов. Все-таки у него были знания, у него была решимость, — и у него был прекрасный план по действиям в создавшихся условиях и управлению страной. К тому же думцы совершенно не предполагали, что он затеял совершить, и могли лишь только догадываться, что к столице уже потихоньку стягиваются верные престолу части.
Телеграфист нервно отбивал текст телеграммы, ссутулившись под взглядом Великого князя, рядом с которым стоял его ординарец-пулеметчик. А на другом конце провода граф Келлер, первая шашка России, командир третьего конного корпуса, хмурил брови, тихонько шептал молитвы и вот-вот готов был кинуться прочь из телеграфной будки, вскочить на коня и броситься на Петроград…
«Положение отчаянное тчк Императору и его семье грозит опасность тчк Столице подняли бунт запасные батальоны гвардии тчк Восстанут солдаты соседних городов тчк Пытаюсь подавить волнения тчк Принял себя экстраординарные полномочия указу императора тчк Прошу немедля двигаться Царскому Селу вверенными Вашему руководству частями тчк Надеюсь Вас тчк Бог Вам в помощь тчк».
Густав Маннергейм перевел дух, ложась на диван в кабинете, чтобы поспать хоть часок-другой. Положение в Гельсингфорсе стабилизировалось. Немногие части, решившие не подчиниться приказам офицеров, были все-таки разоружены и заперты в казармах. Бунтующие корабли не смогли воспользоваться орудиями, а их команды или распределили по гауптвахтам, или отправили в мир иной: по закону военного времени действовать иначе было нельзя…
Кирилл Владимирович, написав телеграмму, где сообщалось, что император, пока что только устно, передал ему диктаторские полномочия, приказал подавить мятеж матросов в этой крепости на пороге волнующейся столицы. Подавить — любыми средствами. Такая же телеграмма пришла и к командующему Балтийским флотом, и командирам кораблей гельсингфорсской эскадры. Там же сообщалось, что в столице положение хоть и невероятно трудное, но все-таки порядок вот-вот будет установлен. Также требовалось, чтобы продолжалась информационная изоляция гельсингфорсских частей от столицы и предместий. А в конце Кирилл намекнул, что надо сохранять присутствие боевого духа даже при самом худшем развитии событий…
Уходим под воду
В нейтральной воде.
Мы можем по году
Плевать на погоду, —
А если накроют —
Локаторы взвоют
О нашей беде.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам…
И рвутся аорты,
Но наверх — не сметь!
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу —
Мешает проходу
Рогатая смерть!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам…
Но здесь мы — на воле, —
Ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли, —
Всплывать в минном поле!
«А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег», —
Сказал командир.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам…
Всплывем на рассвете —
Приказ есть приказ!
Погибнуть во цвете —
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен…
Нам нечем… Нам нечем!..
Но помните нас!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам…
Вот вышли наверх мы.
Но выбора нет!
Вот — полный на верфи!
Натянуты нервы,
Конец всем печалям,
Концам и началам —
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам…
Спасите наши души!
Спасите наши души…[13]
ГЛАВА 13
А вечером по городу уже распространялись листовки и газеты с воззванием Кирилла Романова.
Несколько солдат и двое рабочих по складам читали листовку, наклеенную поверх театральных афиш…
«Всем! Всем! Всем! Что делают с нашкодившими детьми родители? Они их порют, но все-таки прощают. Люди, хватит митинговать, хватит проливать братскую кровь, хватит крушить чужие дома и лавки, втаптывать в грязь хлеб! Враг стоит у ворот. Думаете, германец не дойдет до Петрограда, до Тамбова, до Волги, до Иркутска, до Владивостока? Ошибаетесь! Враг не успокоится, пока не заставит склониться головы под ярмом чужаков! Вы сами хулили немцев, чьи предки века назад приехали сюда, в Россию. Так как же будут относиться к вам те германцы, что пришли на Русь день, два, три назад? Те, кто по-русски говорить не умеет, кто плюет на кресты, кому все равно, что ты гнешь спину на заводе, исходишь потом, идя за плугом, умираешь от жара пекарского! Они ни во что не ставят труд людской, им важна только выгода, прибыль, деньги, что они заработают! Они отнимут ваш хлеб, то немногое, что вы приносите голодным и замерзшим детям, и накормят своих солдат, что убивают ваших братьев, детей, отцов!
Но наши солдаты еще воюют, они истекают кровью на фронтах, мерзнут в Румынии и Прибалтике, стоят насмерть на полях Украины и в лесах Белоруссии! И вы бьете им в спину? Вы плюете на то, что ваши соотечественники гибнут, оберегая вас, храня от германцев и турок, вам все равно, что сотни их гибнут, не получая винтовок и патронов с заводов, которые вы покинули! Вы плюете на то, что тысячи наших солдат попадают в плен, преданные теми людьми, которых вы хотите освободить из тюрем! Вы плюете на то, что идете за людьми, которые призывают к концу этой войны и началу новой со своим же народом! За мир без аннексий и контрибуций?! Но за что вы тогда сражались, за что бились эти годы, за что гибли ваши братья, дети, отцы, друзья? Ради чего вы работали на пределе своих сил?! За победу! За свободу нашей страны от ига германца и турка! За свободу братских народов и шаги: вздохнуть свободно, не оглядываясь на голодного до вашего хлеба и ваших жизней соседа! Вы дрались за землю и волю! И теперь — вы от нее откажетесь? Откажетесь от тех трудов, от пота и крови, пролитых вами за прошедшие годы? Откажетесь от погибших родственников? Откажетесь от свободы? От своей земли? От своей веры? От уверенности в завтрашнем дне? От заветов отцов и дедов? Ради чего?!