Бернард Корнуэлл - Бледный всадник
Он закрыл глаза на несколько биений сердца, а потом жалобно посмотрел на меня и спросил:
— Что же мне делать?
Я бы от души посоветовал Альфреду сражаться, но не видел в нем боевого духа, одно только отчаяние.
— Ты можешь отправиться на юг, — ответил я, думая, что именно это он и хочет услышать и уплыть на юг по морю.
— И стать еще одним королем саксов в изгнании, — горько проговорил он.
— Мы некоторое время будем прятаться здесь, а когда поймем, что датчане не наблюдают за нами, отправимся к южному побережью и найдем там корабль.
— И как же мы будем прятаться? — поинтересовался Альфред. — Датчане прекрасно знают, что мы здесь. И они по обе стороны болота.
Местные жители сказали нам, что датский флот причалил у Синуита, лежавшего на западной стороне топи. Этот флот, решил я, привел Свейн. И сейчас он наверняка ломает голову — как найти Альфреда. Я считал, что король обречен и его семья тоже. Если Этельфлэд повезет, ее воспитают в датской семье, но, боюсь, их всех убьют, чтобы ни один сакс никогда впоследствии не смог претендовать на корону Уэссекса.
— И кроме того, датчане наверняка будут наблюдать за южным побережьем, — продолжал Альфред.
— Будут, — согласился я.
Он посмотрел на болото, где зимний ветер гнал мелкие волны-морщинки по длинной лунной дорожке.
— Датчане не могут завоевать весь Уэссекс, — сказал Альфред и вздрогнул, потому что Эдуард вдруг опять надрывно закашлял.
— Вероятно, — согласился я.
— Если бы мы только нашли людей… — начал он и замолчал.
— И что тогда? — спросил я.
— Тогда мы напали бы на датский флот, — ответил Альфред, указав на запад. — Уничтожили бы Свейна, если тот в Синуите, а потом захватили бы холмы у Дефнаскира. Достаточно одержать одну победу — и под твои знамена придут новые люди. Мы станем сильней и однажды сможем встретиться лицом к лицу с Гутрумом.
Я обдумал все это. Мой собеседник говорил как-то вяло и безжизненно, словно бы сам не верил в свои слова, но я подумал, что в них есть определенный смысл, хотя кое в чем король и заблуждается. В Уэссексе немало здоровых мужчин, которые будут сражаться, если найдется человек, способный их возглавить. Может быть, мы смогли бы построить укрепления на болоте, нанести поражение Свейну, затем взять Дефнаскир и, таким образом, постепенно отвоевать Уэссекс обратно. Может быть… Однако, обдумав ситуацию более тщательно, я рассудил, что все это пустые мечты. Датчане победят. Мы жалкие изгнанники.
Альфред погладил золотистую головку дочери.
— Датчане наверняка откроют охоту на нас, пока мы здесь, так?
— Так.
— Вы можете нас защитить?
— Но нас ведь всего двое: только я да Леофрик!
— Ты же опытный воин, верно? Люди говорят, что это ты победил Уббу.
— Так ты знал, что я убил Уббу? — изумился я.
— Вы сможете нас защитить? — гнул свое Альфред.
Однако меня не так-то просто сбить с толку.
— Ты знал, что это я подарил тебе победу у Синуита?
— Да, — ответил он просто.
— Ив награду за это велел мне ползать на коленях у алтаря? Подверг унижению?
Гнев заставил меня повысить голос, и Этельфлэд, открыв глаза, уставилась на меня.
— Я совершал ошибки, — сказал Альфред, — и, когда все будет позади и Бог вернет Уэссекс восточным саксам, я сделаю то же самое, что и ты: надену балахон кающегося грешника и вручу себя Всевышнему.
Вот мерзавец! Мне захотелось прикончить этого ханжу, но Этельфлэд смотрела на меня своими большими глазами. Девочка не двигалась, поэтому отец не догадывался, что она проснулась, но я-то знал, и потому, не дав волю гневу, беспощадно его подавил.
— Ты на собственном опыте убедишься, что покаяние идет нам на пользу, — проговорил я.
Альфред просиял, услышав это.
— Оно помогло тебе? — спросил он. — Как?
— Оно подарило мне гнев, — пояснил я. — И научило ненавидеть. А гнев — это хорошо. И ненависть — тоже хорошо.
Но похоже, Альфред ничего не понял.
— Ты говоришь не всерьез, — сказал он.
Я наполовину вытащил из ножен Вздох Змея и заметил, что глаза у маленькой Этельфлэд расширились.
— Это убивает, — заявил я, позволив мечу скользнуть обратно в выстланные овчиной ножны, — но именно гнев и ненависть дают оружию силу убивать. Пойди на битву, если сердце твое не преисполнено гнева и ненависти, — и ты мертвец. И если мы хотим выжить, нам понадобятся не только все клинки, какие ты сможешь собрать, но и гнев и вся ненависть.
— Но ты не ответил, — сказал Альфред. — Ты сможешь защитить нас здесь? Не подпустить датчан, пока мы не решим, что делать?
— Да, — кивнул я, — смогу.
Откровенно говоря, я сомневался, по силам ли мне такое, но у меня имелась гордость воина, а потому я дал достойный ответ. Этельфлэд не сводила с меня глаз. Ей было только шесть, но я клянусь, что она понимала все, о чем мы говорили.
— Тогда я назначаю тебя главным в этом деле, — сказал Альфред. — Здесь и сейчас я назначаю тебя защитником моей семьи. Ты принимаешь на себя такую ответственность?
О, я был высокомерным животным. И я до сих пор остался таким. Король бросил мне вызов, и, конечно, он прекрасно знал, что делает, хотя я этого тогда и не понимал. Альфред затронул тайные струны моей души.
— Разумеется, принимаю, — сказал я. — Согласен.
— И больше ты ничего не хочешь добавить? — спросил он.
Я заколебался, но, поскольку, как ни крути, король только что оказал мне большую честь, я решил не упрямиться и дать Альфреду то, чего он хотел, сказав:
— Я согласен, мой господин.
Он протянул руку. Я понимал, что теперь он потребует от меня еще большего. Честно говоря, мне это было не по душе, но, поскольку я уже назвал его «мой господин», отступать было некуда: я встал перед ним на колени (он по-прежнему держал дочь) и взял его руку в свои.
— А теперь принеси мне клятву! — потребовал Альфред, держа крест, который носил на шее, между нашими руками.
— Клянусь служить тебе верой и правдой, — сказал я, глядя в его бледно-голубые глаза, — до тех пор, пока твоя семья не окажется в безопасности.
Король заколебался. Я принес ему клятву верности, но с оговоркой. Я дал понять, что не останусь у него на службе вечно, но он принял мои условия. Теперь Альфреду полагалось поцеловать меня в обе щеки, но, опасаясь побеспокоить Этельфлэд, он лишь поднял мою правую руку и поцеловал ее, а потом поцеловал крест.
— Благодарю тебя, — сказал он.
Нимало не сомневаясь, что Альфред обречен, я тем не менее с упрямством и высокомерием глупого юноши поклялся служить ему верой и правдой. Полагаю, это произошло потому, что на меня пристально смотрела шестилетняя малышка. Девочка с золотыми волосами.
Глава седьмая
Болото стало теперь королевством Уэссекс, и целых несколько дней в нем имелись: король, епископ, четыре священника, два воина, беременная супруга короля, две няньки, одна шлюха и двое детей (один из которых был тяжело болен), а также Исеулт.
Трое священников первыми покинули болото. Поскольку Альфред страдал от лихорадки и болей в животе, которые мучили его постоянно, я решил взять все в свои руки: собрал трех самых молодых священников, сказал им, что они лишние рты, которые мы не можем кормить, после чего приказал покинуть болото и выяснить, что происходит на твердой земле.
— Найдите воинов, — велел я им, — и скажите, что король требует, чтобы они пришли сюда.
Двое священников умоляли избавить их от этой миссии, заявляя, что они люди ученые, не способные выжить на болоте зимой, отбиться от датчан или выполнить тяжелую физическую работу, и Алевольд, епископ Эксанкестерский, поддержал их. Он говорил, что они нужны здесь, дабы всем вместе молиться о здравии и безопасности короля, поэтому мне пришлось напомнить епископу, что Энфлэд, между прочим, тоже здесь, на болоте.
— Энфлэд? — Он изумленно заморгал, как будто никогда не слышал этого имени.
— Ну, та рыжая шлюха, — пояснил я, — из Сиппанхамма.
Он все еще смотрел на меня непонимающим взглядом.
— Ну как же, Сиппанхамм, — продолжал я, — там еще находится таверна «Коростель». Ты спал с Энфлэд, и она говорит…
— Хорошо, священники отправятся в путешествие, — торопливо проговорил он.
— Конечно отправятся, — сказал я, — но оставят тут серебро.
— Какое еще серебро?
Священники прихватили с собой на болото казну Алевольда, в том числе и огромную дарохранительницу, которую я ему отдал в уплату долга Милдрит. Рассудив, что серебро нам тут и самим пригодится, я продемонстрировал его жителям болота.
— Вы получите серебро за еду, которую нам даете, за топливо, которым разжигаете очаг, за плоскодонки, которые нам предоставили, и за вести, которые нам принесли, — за вести о датчанах на дальней стороне топи, — заявил я.
