Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного
Долго молчали думцы, затем их словно прорвало. И снова полнейшая разноголосица. Постепенно, правда, верх начал брать совет покинуть Москву, увезя с собой и казну. Укрыться тайно в каком-либо монастыре. И тут сказал своё слово князь Михаил Воротынский:
— При рати тебе, государь, самому быть. Надёжней так.
Многие тут же поддержали князя Воротынского, но митрополит предложил золотую середину:
— Куда не поедешь, государь, везде опасно. В Великом Новгороде — от шведов угроза, в Пскове — от Литвы, в Нижнем — от Казани. Тебе самолично решать, государь, но моё слово такое: останься в Москве. Тем более её не на кого оставить.
— Так и поступлю! — твёрдо заявил царь Иван Васильевич, и было умилительно смотреть на десятилетнего мальчика, на то, как гордо он вскинул голову, с каким торжеством смотрел на бояр. Быть может, это было его первое самостоятельное решение.
Вроде бы условились по всем вопросам, пора отпускать бояр, но князь Иван Бельский опередил Ивана Васильевича:
— Осенило меня, государь. Дозволь слово молвить.
— Слушаю, коль осенило, — даже не стараясь скрыть недовольства, разрешил царь.
— Возможно, Сагиб-Гирей пошлёт часть своих сил Сенным трактом. Поосторожничать бы, да послать встретить его братьев Воротынских.
— Разумно.
По душе Михаилу и Владимиру такое поручение, но и удивления достойно: отчего ни слова о том, какую рать дать им под руку.
Увы, и царь, по малолетним годам своим не ведающий ратного дела, не подумал о рати, а велел завтра же поспешить в свои уделы — вот и получилось, что оказались князья только со своими дружинами. Однако если дружина Воротынска виделась надёжной, то дружина Одоева — замок с секретом. Чтобы отомкнуть его, время потребно, а будет ли оно? Обойдётся ли? Надоумит ли Бог татар не идти Сенным путём?
Не надоумил. Хотя и не вдруг повернул Сагиб-Гирей на Верхнеокские княжества, дав тем самым время Михаилу с Владимиром усилить за счёт смердов дружины, собрать часть казаков и стрельцов со сторож и подготовить всю сборную рать к сече.
Время шло. Крымцы не появлялись. Ни ископотей[43] не встречалось, ни сакмы не прорывались через засечные линии; уже казалось братьям, что всё обойдётся, что поведёт Сагиб-Гирей тумены через Зарайск на Оку, а это и радовало, и огорчало: тишь да благодать — прекрасно, конечно, только видна ли будет при таком раскладе их ретивость, станет ли царю известно их воеводское мастерство, привитое мудрым воеводой Воротынской дружины Никифором Двужилом? Однако выше головы, как ни мечтай, не прыгнешь. Пора, видно, отпустить смердов по домам своим, а казаков и стрельцов порубежников рассылать по своим сторожам, дабы бдили бы на засеках и слали бы дополнительные станицы лазутить в Поле. Только Никифор Двужил отсоветовал:
— Когда лазутчики весть дадут, что Сагиб-Гирей побег восвояси, вот тогда и рассупонимся. Иль нас взашей кто тычет?
Послушали Двужила, оставили на время всё, как есть, и не пожалели: старый друг отца, нойон[44] Челимбек, прислал тайного посланца с вестью, что Сагиб-Гирей, увидя крепкое московское войско на Оке, не решился на сечу, а пошёл на Пронск. Ограбив его, не с пустыми руками вернётся домой. Белев с Одоевым брать не станет, только на время возьмёт в осаду.
Срочный совет и — принято решение: не ждать, пока подойдут тумены Сагиб-Гирея к Одоеву и Белёву, а встретить его передовое войско на переправе через Упу. И не просто встретить, изготовившись для открытой сечи, а приготовить засаду. Силы распределили следующим образом: смердам-конникам, белёвской дружине и стрельцам встречать ворогов на переправе, ввязавшись в сечу; дружинам же Воротынска, Одоева и казакам порубежникам укрыться в лесу за рекой, чтобы, как бой на переправе наберёт силу, ударить крымцев с боков и с тыла.
Передовой отряд крымцев, довольно внушительный, вдвое превышающий силы обороняющихся, был разбит наголову. Едва не испортил всё дело Фрол Фролов, недавний стремянный князя Михаила, исподволь втёршийся в доверие братьев ещё тогда, когда они сидели в подземелье. Михаил доверил Фролу дружину Одоева — тот замешкался с ударом в спину. Правда, обернулось это даже к лучшему. После первого удара казаков порубежников крымцы быстро пришли в себя, второй удар, дружины Воротынска, смутил их основательно, но не посеял паники; когда же спустя некоторое время выпластала из леса одоевская дружина, татары посчитали, что им встретились крупные силы русских, и боясь быть окружёнными, пустились они наутёк. Чтобы оправдать своё трусливое бегство, доложили о численности, встретившейся на переправе через Упу рати, преувеличив её силы. Сагиб-Гирей счёл, что будет благоразумнее не рисковать, тем более, как он посчитал, неожиданность нападения была потеряна.
Фрол Фролов похвалялся после сечи, будто он специально припозднился, но братья выяснили, что тот спраздновал труса, и решили не оставлять его воеводой одоевской дружины.
— Егозит, выказывая старательность, только пустозвонно. Пусть при мне останется стремянным. И это ему — сверх головы.
Вот так и получилось, что вопреки желанию Ивана Бельского, цель которого была отдалить братьев Воротынских от престола, дабы царь забыл о них, они прославились. Вскоре прискакал посланец царёв, дьяк Разрядного приказа, с приглашением в Москву, на почестный пир.
Радость великая: братья остались в милости у царя. Увы, рассказ посланца царёва, дьяка Разрядного приказа, за трапезой весьма отравил эту радость. Закончилось, по его словам, безответное детство государя: Андрея Шуйского затравили, по воле царской, собаками. Князей Фёдора Шуйского-Скопина, Юрия Темкина, Фёдора Головина и всех их слуг ближних сослали на Белоозеро. Окован в Переяславле боярин Иван Кубенский, Андрею же Бутурлину при всём честном народе отрезали язык за дерзкие слова против царя и бросили несчастного в темницу.
Помолившись в Угрешском монастыре, Иван Васильевич вернулся в Кремль и, узрев среди ближних слуг своих мятеж, велел поотрубать головы зачинщикам мятежа — князьям Ивану Кубенскому и Фёдору с Василием Воронцовым.
Новость — всем новостям новость. Не ждёт ли и их расправа? Как при Елене-правительнице.
Не откажешься, однако, от царского приглашения. Тогда уж точно повезут в Москву, оковав цепями.
Опасения напрасные. Царь Иван Васильевич принял их тогда в той же комнате, в какой беседовал после освобождения братьев. Начал с жалобой на бояр, которые почти все в Думе не замечают его, своего государя.
— Поэтому я и позвал вас к себе, чтобы иметь рядом с собой верных и надёжных слуг. Тебе, князь Михаил, быть первым моим советником, слугой ближним. Тебе же, князь Владимир, воеводить царёвым полком, — помолчав немного, добавил: — Думайте, как наказать Казань. Она распоясалась донельзя. Стонут поволжские и приокские княжества от частых налётов алчных.
Князь Михаил Воротынский сейчас будто въяви переживал ту радость, ту гордость, какие тогда всколыхнулись в его душе после столь доверительной беседы царя в уютной комнатке и такого неожиданного почёта. Он, не отдавая себе отчёта, челночил теперь от стены к двери по липкому полу вонючей камеры, звякая тяжёлыми цепями, и горестное звяканье цепей, их тяжесть постепенно возвращала его в сегодняшнюю реальность — он всё более и более чувствовал усталость (сколько времени в седле и в оковах), всё чаще поглядывал на топчан, покрытый видавшей виды полавочником и, наконец, лёг.
Ушёл в небытие моментально. Сработала воеводская привычка засыпать, лишь выдалось время для отдохновения, отбросив при этом все волнения и думы.
Спал беспробудно, будто на перине лебяжьего пуха в своей опочивальне. Разбудил его тоскливый скрип ржавых петель открываемой двери, и вновь — словно обухом по голове: окован!
Не заныло, как должно было бы, сердце. Обида перехлёстывала через край, оттесняя все остальные чувства. Хотел было отказаться от завтрака, проводив вон принёсших на подносах яства и кубки с вином и квасом, но усилием воли сдержался. К тому же голод — не тётка, а у князя со вчерашнего короткого перекуса на малом привале, устроенном по пути, чтобы дать отдых коням, ни маковой росинки во рту не было. Невольно, как говорится, слюнки потекли.
Стражники, поставив подносы на стол, такой же замызганный, как и пол, молча затворили за собой скрипучую дверь: хочешь ешь, хочешь капризничай, не принимая милости злыдня.
Уже за этой утренней трапезой князь вернулся к вчерашнему вопросу: за что? Вновь принялся осмысливать свои действия, свои поступки, но теперь не шаг за шагом, а останавливаясь только на главных вехах жизни.
...Получив приказ подумать о походе на Казань, основательно готовились братья к следующей беседе с государем, и главное, в чём они твёрдо уверились, не стоит больше ходить на Казань походом ради того, чтобы менять ханов, а нужно подготовить основательно поход с целью присоединить к России Казанское ханство, а заодно и Арское. Об этом князь Михаил Воротынский и сказал Ивану Васильевичу, когда их с братом государь позвал в тайную комнату.
