Умберто Эко - Баудолино
— А генуэзцы-то как оказались в противном лагере, если сами помогали вам поднять город, даже давали деньги?
— Генуэзцы своего не упустят, за них не волнуйся. Они сегодня при императоре, потому что так им выгодней. Им известно, что город, уж если он создан, никуда не девается, даже когда его с землей сровняют, например Лоди или Милан. Генуэзцы выждут сколько надо, а потом подберут что останется от этого города, и с пользой для себя употребят. Например, для контроля за торговлей и за дорогами. Может, они еще и денег приплатят сколько-то, чтобы им дали подобрать разрушенный город. В любом случае деньги к денежкам льнут. И где можно заработать, там генуэзцы и оказываются.
— Баудолино, — обратился к нему Гини, — ты только прибыл, ты не можешь сравнивать, какие были в октябре атаки, а какие пошли в последнее время. Они взялись молотить как следует, честное слово. Мало было генуэзских бомбардиров, так еще взялись на нашу задницу эти богемцы, белые усы, если уж прицепят лестницу и залезут, то чтоб отбросить их, приходится помахать руками… Правда, я все-таки думаю, что ихних перегибло больше, чем наших. Потому что хотя они с черепахами и с кошками, но кирпичей мы им на голову накидали, не покажется мало. Но в общем, грубо говоря, приходится туго, и жрать у нас почитай что нечего.
— Мы получили сообщение, — продолжил Тротти, — что армии Лиги приведены в движение и забираются императору за спину. Ты не слышал?
— Мы тоже что-то об этом слышали, по каковой причине Фридрих сильно торопится принудить вас к сдаче. Вы… — и Баудолино сделал хитрое лицо, показывая, что сам не верит в успех формальной пропозиции, — соглашаетесь сдать город победителю аль, часом, нет?
— Да какое соглашаемся! Здесь у каждого лоб еще тверже, чем хвост. А хвост стоит морковкой.
Так-то несколько недель, после каждой заварушки, Баудолино наведывался домой, в основном чтоб вести грустный счет убитых (как, еще и Паницца? Эх, Паницца, замечательный был парень), а потом выезжал обратно и докладывал императору Фридриху, что о сдаче нет и речи. Фридрих больше не лютовал, только спрашивал: «Ну, а я что могу сделать?» Было ясно, что он совершенно не рад, попав в эту переделку. Войско разбалтывалось, крестьяне прятали зерно от солдат, отгоняли в леса скотину, или хуже того, в болота, невозможно было шагу ступить ни на восток ни на север. Там погуливали передовые отряды армий Лиги. Коротко говоря, не то чтобы эти мужланы воевали лучше кремасков, но когда не везет, то не везет. Однако снять осаду было невозможно, не потеряв лицо отныне и навеки.
О спасении лица Баудолино помнил еще из старых времен, по намеку, который слышал от императора в день, когда Баудолино предстал перед ним со своим детским пророчеством, вынудившим тортонцев к сдаче. Эх, если бы вот… небесное бы знамение… Самое завалящее, лишь бы оповестить всех urbi et orbi, что само небо потребовало поворота армии к миру… Уж он бы не упустил случая… только бы знамение…
Как-то раз Баудолино говорил с осажденными и услышал от Гальяудо: — Если ты такой умный и читал книжки, где все сказано по уму, почему не придумаешь, как устроить, чтобы и нам и вам идти по домам? Мы уж тут поубивали всех коров, кроме одной нашей последней! Матерь твоя сидит взаперти в городе, бедолага, задыхается!
Вот тогда Баудолино и сообразил одну новую возможность и мгновенно спросил: а была ли построена та фальшивая галерея, о которой говорили с Тротти несколькими годами прежде? Та, в которую врагам предлагалось поверить и зайти в центр города, а в центре попасть в ловушку? — Как же нет, — ответствовал Тротти. — Покажу, влезай на стену. Вон прямо за валом. Начало подкопа там в кустах. На глаз, двести шагов от стен. Вход под межевым камнем, который, вид у него такой, будто торчит там тыщу лет, а между тем мы его недавно прикатили из имения дель Форо. А выход из подкопа вот здесь, за этою решеткой, откуда можно видеть только кабак и ничего больше.
— Противники по одному высовываются, и вы их по одному кончаете.
— Да незадача-то… подземный ход такой узкий. Чтоб пропустить всех осадчиков, потребуется не один день… А неприятели чем посылать всю армию, отправят разведывательный отряд, с заданием откупорить изнутри ворота. Ну… не говоря уж о том, что непонятно, как нам оповестить имперцев про подкоп… Но даже не говоря об этом, сам посуди, забить десяток, ну два десятка бедолаг — стоило ли разводить этакую работу? Бессмысленное, да и злое дело.
— Конечно, если их вправду убивать. Но вот если они останутся целы и увидят такую картину, которую я сейчас будто вижу наяву… Представьте! Вылезая поодиночке, слышат вдруг мелодии райских труб и при десятке факелов появляется из-за угла чистейший старец с великой белой бородой и в белом исподнем, и на белой лошади, имея белый крест в руке, и возвещает: «О пробудитесь! О пробудитесь! Тревога!» Тут как раз, пока лазутчики будут стоять рты разиня, выскочат наши из всех домов и с крыш, как ты в свое время описывал. Крутят руки лазутчикам, бухаются оземь, поют, что старец, явившийся горожанам, это святой Петр, покровитель и небесный заступник города, а потом запихивают имперцев заново под землю и говорят: благодарите святого, что мы вам сохранили вашенские жизни, ступайте же и расскажите в лагере Барбароссы, что Новый Город папы Александра находится под личным наблюдением Петра святого…
— Так Барбаросса и поверит в эту ахинею.
— Он не поверит. Не такой дурак. Но именно потому что не дурак, он притворится, будто верит. Он хочет кончить эту войну не менее чем вы.
— Ну предположим. Кто наведет их на подкоп?
— Я.
— И найдется мудрец, который на это клюнет?
— Я уже нашел его. Он настолько мудроват, что обязательно клюнет, и настолько дерьмоват, что его не жалко. Хотя, чур, мы договорились, что никого не убиваем!
Баудолино имел в виду надутого графа Дитпольда. Чтоб привести Дитпольда в действие, достаточно было ему намекнуть, что есть шанс подгадить Баудолино. Когда Дитпольд узнает про подземный ход, да еще удостоверится, что Баудолино хранит ход в тайне… А откуда узнает Дитпольд? Да от собственных шпионов, которых он приставил к Баудолино.
Темною ночью, возвращаясь в императорский лагерь, Баудолино сначала выехал на луг, потом въехал в рощу, стал как вкопанный, немного выждал, развернул коня и успел заметить при свете луны фигуру, кравшуюся почти ползком по чистому полю. Это был приставленный к нему Дитпольдом соглядатай. Баудолино за деревом дождался, пока шпион почти что подполз к нему вплотную, выскочил, упер тому меч в грудь и сказал по-фламандски заикающемуся от ужаса: — Знаю тебя. Ты из брабантского гарнизона. Зачем убежал из лагеря? Отвечай министериалу императора!
Тот заблеял что-то о женщинах, вышло даже почти убедительно. — Хорошо, — заключил Баудолино. — В любом случае ты попался мне кстати. Идем вместе. Требуется охранник. Ты прикроешь меня с тылу. Сгодишься на случай отхода.
Ну, фламандец, понятно, возликовал. Его не только не рассекретили, но и пригласили идти рука об руку прямо на дело! Баудолино направлялся к кустам, которые с крепости указывал Тротти. Дальше в общем без всякого притворства ему пришлось немало провозиться, отыскивая межевой знак. Обдирая руки о колючки, он сердито бормотал что-то насчет доноса, полученного от одного спроведчика. Наконец нашелся валун, который, по виду судя, рос там от сотворения мира вместе с кустарником. Баудолино пошарил вокруг валуна, выдрал траву из земли, и в конце концов откопалась решетка. Вдвоем с брабантцем они своротили колосник. Обнаружили три ступеньки. — Вот что, слушай, — приказал Баудолино брабантцу. — Полезай вниз. Иди вперед. Иди до конца подземного хода. Там, где кончится ход, будут огни. Гляди в оба, запоминай крепко. Потом все расскажешь, что видел. Я тут постою, тебя прикрою.
На взгляд соглядатая, получалось натурально, хотя и нерадостно для него, что важный господин прежде зазвал его прикрывать тыл, а потом сам предпочел стоять на стреме, а его отправлял рисковать башкой. Но поскольку меч в руке Баудолино вибрировал очень убедительно (видно, готовый для прикрытия тыла) и поскольку с важными господами наперед не знаешь… то лазутчик осенился крестом и нырнул в яму. Задыхаясь, он вернулся через двадцать минут и поведал то, что Баудолино было отлично известно. Подземный ход кончается решеткой. Отвернуть ее должно быть нетрудно. За решеткой видна пустынная пьяцца. Видимо, ход ведет в самый городской центр.
Баудолино спросил: — Повороты были, или все по прямой? — По прямой, — отвечал лазутчик. Баудолино тогда себе под нос: — Значит, выход в нескольких десятках шагов от стен. Прав был этот продажный наушник… — И брабантцу снова: — Вот, ты видишь, что мы с тобой открыли. Как приблизится штурм, отряд храбрецов сумеет проникнуть в город, пробиться к воротам, открыть их, впустить нашу армию внутрь. О, вот она, моя фортуна! Ты же смотри не рассказывай никому, что видел! Неровен час кто-то перехватит мою идею! — И со щедрым видом дал брабантцу одну монету. Цена молчания выглядела настолько жалкой, что если не из верности Дитпольду, то хотя бы из законной обиды шпион, несомненно, помчится и выложит все.
![Ольга Ларионова - Солнце входит в знак Близнецов [Страницы альбома]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
