Исай Калашников - Жестокий век
Ли Цзян положил листок на стол, постучал по нему пальцем.
– Теперь тебе все понятно? Этому установлению должны следовать и высшие сановники, и младшие чиновники, и такие слуги, как ты.
– Выходит, мы преднамеренно обманываем всех – кэрэитов, татар, меркитов, найманов… А я думал…
– Без этого нельзя нам. Пусть чужие народы дерутся друг с другом – не будут драться с нами. Мы их держим в повиновении их собственными руками.
– Это нечестно, – сказал Хо.
За стенами дома, в деревьях сада прошумел порыв ветра. Крупные капли дождя ударили в бумагу окон. Ли Цзян прислушался, потер спину.
– Ненастье будет. Любую непогоду за три дня спиной чувствую.
Старик, как понял Хо, не хотел обсуждать с ним, честно это или нечестно – преднамеренно и так откровенно обманывать другие народы.
Придвинув чашу с рисом, Хо начал есть. Скоро чаша опустела, и Ли Цзян налил ему чаю. Дождь все усиливался. Бубном гудела бумага на окнах.
– Ты будешь ночевать у нас, – сказал Ли Цзян, прислушиваясь к шуму дождя, посмотрел на неубранный стол, перевел взгляд на двери, ведущие во внутренние комнаты.
«Сейчас позовет Цуй», – подумал Хо. Но он тяжело, с кряхтеньем, поднялся, сам убрал посуду, смел со стола крошки. Лицо его, изрезанное мелкими морщинками, было слегка растерянным. Взял слиток серебра, сделанного в виде чуть искривленного, с прямо срезанным концом ножа – в древнейшие времена такими были бронзовые монеты, – провел пальцем по выпуклой вязи иероглифов.
– Кто так щедро одарил тебя?
– Хушаху. Но там был и князь Юнь-цзы, и еще какие-то люди. Один совсем молодой, в красном халате. Он сидел рядом с Юнь-цзы.
– Это, должно быть, князь Утубу.
– И два военных были. Имя одного – Гао Цзы.
– Ты зачем все это рассказываешь? Сколько раз говорю: не распускай язык.
– И вам нельзя рассказывать, учитель? – удивился Хо.
Ли Цзян подумал, важно разрешил:
– Мне можно… Так, говоришь, Гао Цзы? Все верно, где князь Утубу, там Гао Цзы. Они большие друзья. Кто еще был?
– Елюй Люгэ. У него еще глаза такие… веселые.
– Знаю, знаю. Как не знать такого человека. Это один из прямых потомков последнего императора династии Ляо. Важные люди слушали тебя, Хо! И они хорошо оценили твою работу. Не пригодились ли тебе мои поучения?
– Без вас, наставник, я получал не серебро, а палки… – сказал Хо, чтобы сделать старику приятное.
– То-то же.
Заснуть Хо долго не мог. Мешал шум дождя, и слишком много было всего, о чем следовало подумать. Награда все меньше радовала его. Слиток он получил за ложь. Не придумай он про золотую бороду Алтан-хана, вряд ли расщедрился бы Хушаху. Да, но и сами сановники, оказывается, лгут кочевникам. Почему так? Что он соврал – понятно. Ему хотелось помочь кэрэитам, а значит, и семье Есугей-багатура, своей сестре Хоахчин. Он бессилен был помочь им чем-либо другим. А для чего неправда сановникам? В их руках немыслимые богатства, сотни тысяч воинов. Непонятно…
В доме было тихо. Все, кажется, уже спали. Хо лег щекой на деревянный подголовник (в Китае вместо подушек пользовались твердыми подголовниками, их изготовляли из дерева, кожи, циновок, бамбука, из керамики и фарфора), закрыл глаза. Надо спать. Завтра целый день будет здесь. Он переложит печь… Цуй будет помогать ему. Почему она сегодня на себя не похожа? Не сказала ему ни одного слова.
Утром дождь перестал. Хо вышел в сад. На листьях деревьев, на лепестках цветов блестели дождевые капли, лужи воды стояли между грядок, на дорожке. Сбросив туфли и до колен закатав штаны, Хо принялся за работу. Отвел воду, поправил грядки.
Пришел Ли Цзян, сел на скамейку, зажмурился от солнца, казалось, задремал, пригретый яркими, теплыми лучами. Долго сидел так, встряхнулся, подозвал Хо.
– Важный разговор с тобой будет.
Хо сел, вытянул ноги, пошевелил пальцами, сбивая темно-бурую грязь.
– Ты хотел печку переделать? Успеешь сегодня?
– Не знаю. Но что за беда – закончу завтра.
– Завтра нельзя. У меня будут большие гости. Очень важные гости. О свадьбе будем сговариваться. Да, да, последняя дочь покинет меня, Хо. Как жить буду? Жена болеет, вот-вот позовут ее к себе предки. В монахи идти, что ли?
– Цуй – замуж? – ошарашенно спросил он. – Да вы что, учитель?!
– Мне не хочется с ней расставаться. Но жених хороший – сын чиновника казначейской палаты.
– Не выдавайте замуж Цуй, учитель! Нижайше прошу вас!
– Да ты что! Как можно, чтобы она сидела возле меня? Моя жизнь заканчивается, а ее только начинается. Старое дерево не должно закрывать свет молодой поросли. Лучше уж уйду в монахи. – Помолчал. – А может, мне усыновить тебя, Хо? А? Душа у тебя добрая. Женю на хорошей девушке… А?
– Не нужно мне ничего этого! – Хо, не замечая, рвал листья миндаля и бросал на свои грязные ноги.
– Ты непочтителен. Разве можно так отвечать своему учителю и наставнику? Наверное, я никогда не смогу избавить тебя от дикарских привычек. Ну вот, зачем листья теребишь!
Хо поднялся, пошел к дому. У дверей столкнулся с Цуй. Ее волосы были собраны на макушке в высокий узел и заколоты бронзовой шпилькой. Прическа взрослых! Хо только сейчас понял, что и вчера у Цуй была такая прическа.
Он просто не успел ее разглядеть.
– Замуж собралась? – язвительно спросил он.
Она часто заморгала, отвернулась.
– Я не хочу замуж! Не надо мне мужа, Монгол! – Покрутила костяные пуговицы халата, сморщилась – вот-вот заплачет. – Поговори с моим отцом.
– Уже говорил.
– Поговори еще раз, Монгол.
Он вернулся в сад. Ли Цзян сидел на прежнем месте, задумчиво теребил бороду.
– Учитель, простите меня. Я буду вашим сыном, домашним рабом – кем хотите. Только пусть Цуй живет здесь. Не отдавайте ее чужим людям. Не губите свою дочь!
– Я думаю, Хо. Я обо всем думаю, а ты мне мешаешь.
Всегдашняя вежливость Ли Цзяна была сейчас невыносимой. Хо стоило усилий оставаться почтительным.
– Вы для всех делаете плохо: для Цуй, для себя…
– С отцом жениха у нас давний уговор. Как я могу нарушить свое слово? Я всегда был честным человеком. Но я думаю еще и о другом. Для дочери бедного человека найти хорошего жениха потруднее, чем получить награду от высоких сановников.
Хо ушел от него обозленный. У дома его поджидала Цуй. В черных, широко расставленных глазах ее была надежда. Хо молча дернул плечами, постоял, мучительно соображая, что можно сделать.
– Далеко ли дом твоего жениха?
– Нет, совсем близко.
– Цуй, если ты согласишься, я попытаюсь помочь… Придут завтра гости, ты скажи, что нездорова.
– Мне и так нездоровиться от всего этого. Но зачем так говорить?
– Надо, Цуй. Так надо. А теперь покажи мне дом твоего жениха.
Дом чиновника казначейской палаты был много больше дома Ли Цзяна. Шелковые занавески, клетки с говорящими попугаями, дорогие статуэтки и вазы – все говорило о безбедной жизни. Слуги не пустили Хо дальше порога, позвали хозяина. Чиновник, крупный черноусый мужчина в ярком, расшитом на груди халате и замшевых туфлях с круто загнутыми носками строго-вопросительно посмотрел на Хо.
– Мне надо поговорить с вами, – кланяясь, сказал Хо.
– Проходи…
Чиновник пропустил его в небольшую комнату, запер за собой дверь.
– Достойный хозяин, от своего учителя, почтенного Ли Цзяна, я много наслышан о вас.
– А, ты тот самый варвар… Что тебе нужно от меня?
– Ничего. Но я узнал, что вы жените сына на дочери Ли Цзяна. Девушка умна и красива. Но она, бедняжка, страдает, как я слышал от нее самой, неизлечимым недугом. Может быть, это и не так…
– Погоди… Ты чего болтаешь? О каком недуге речь ведешь? Ли Цзян знает, что его дочь больна?
– Нет, он ничего не знает. Я тоже узнал случайно.
– Ты врешь! Не может Ли Цзян не знать… Вот я спрошу его!
– Достойный господин, вы только не говорите, что это вам сказал я. Если скажете, я погиб!
Чиновник брезгливо дернул губами.
– Ты, я вижу, глуп! Мне не к лицу ссылаться на такого, как ты. Но почему ты пришел ко мне? Не забота же о благе моего сына привела тебя сюда?
– Забота, господин, забота, и ничего больше.
– Врешь. Тебе, признайся, захотелось заработать на этом?
– Ну, это само собой. Я бедный человек. Мне ли пренебрегать возможностью заработать?
– Так и говори…
Чиновник принес связку медных монет34, побренчал ими, встряхивая, с презрением бросил под ноги Хо. У него не было сил наклониться и поднять деньги.
– Что, мало? – насмешливо спросил чиновник. – Ты думал, я сделаю тебя богачом?
Хо поднял связку, подоткнул под пояс и, позабыв поклониться, вышел.
Глава 4
На место новой стоянки прибыли поздно вечером, юрту поставить не успели, переночевали под открытым небом. Утром все принялись за работу, а Бэлгутэй заседлал коня и поехал посмотреть, где водятся тарбаганы.
Поставив юрту, разожгли очаг, принесли жертву духу этих мест и священным куклам – онгонам. Разбрызгивая пальцами капли молока, Тэмуджин смотрел на синие горбы гор, врезанные в чистое, светло-голубое небо. Ниже синь гор незаметно переходила в зелень лесов, в них узкими языками втискивалась степь, пепельно-серая, с коричневыми пятнами песчаных наносов и выдувов. Речка Сангур крутой дугой огибала предгорье, на обоих ее берегах жались к воде кусты тальника, словно охраняя воду от степных суховеев. Неподалеку зеленели высокие камыши, сквозь них видна была светлая полоска озера. Над камышами кружились кряковые утки.