Евгений Водолазкин - Лавр
Через несколько дней они добрались до Орши. Выяснилось, что за время пути запасы их сильно уменьшились, и теперь они не нуждались во вьючных лошадях. Две лошади были проданы в Орше. С двумя оставшимися лошадьми думать о водном пути было проще. Через два дня они нашли судно, идущее в Киев, и погрузились на него.
Днепр в Орше еще не был широк. Был не шире Великой. Но Арсений и Амброджо догадывались, что он будет расширяться, потому что слышали, что, в отличие от псковской реки, Днепр действительно велик. Амброджо хотел было узнать об этой реке побольше, но корабельщики оказались мрачными и разговоров не поддерживали. Они отдавали себе отчет в том, что им платят за перевозку людей и грузов. И догадывались, видимо, что за разговоры не платят.
Они не разговаривали даже тогда, когда, собравшись тесным кругом, по вечерам распивали какой-то мутный напиток. Ни Арсений, ни Амброджо не знали, что именно пили эти люди, только напиток не делал их веселее. Спины их становились еще более сутулыми. Сидящие напоминали большой непривлекательный цветок, который закрывается на ночное время. Изредка они начинали что-то вполголоса петь. Песни их были столь же безрадостны и мутны, как то, что они пили.
Многие русские мрачны, поделился наблюдением Амброджо.
Климат, кивнул Арсений.
Через три дня причалили в Могилеве. Ни город, ни тем более его название не улучшили настроения корабельщиков. Вечером они выпили больше обычного, но спать не ложились. Около полуночи к пристани подъехала подвода. С нее свистнули. Корабельщики, переглянувшись, сошли на берег. Обратно они вернулись с туго завязанными мешками. Тащить мешки на корабль им помогали люди с подводы. С любопытством и открытостью иноземца Амброджо хотел было спросить у них, что в мешках, но Арсений приложил палец к губам.
Когда корабль отчалил, Арсений подошел к одному из корабельщиков. Он взял его двумя руками за шею и спросил:
Како ти имя, кораблениче?
Прокопий, ответил корабельщик.
У тебя, Прокопие, опухоль дыхательных путей. Положение твое опасно, но не безнадежно.
Если решишь просить помощи у Господа, избавься прежде от того, что тебя отягощает.
Корабельщик Прокопий ничего не ответил Арсению, но из глаз его потекли слезы.
В Рогачеве река стала значительно шире.
В Любече к Арсению подошел Прокопий и сказал:
Про мою болезнь еще никто не знает, но я уже начинаю задыхаться.
Ты задыхаешься от своих грехов, ответил Арсений.
Когда подходили к Киеву, корабельщик Прокопий сказал Арсению:
Уразумех реченное тобою и сотворю по словеси твоему.
Увидев по правому борту киевские горы, корабельщик Прокопий закричал:
Преподобнии печерстии, молите Бога о нас!
Товарищи мрачно смотрели на Прокопия. Его неожиданное благочестие их настораживало. Когда же судно зашло в реку Почайну, чтобы причалить у киевского Подола, Прокопий сказал им:
Бежите с корабля сего, яко хощю покаятися во гресех своих и предатися властем предержащим.
Если бы корабль стоял не у многолюдной киевской пристани, если бы на борту не находилось двое гостей, корабельщику Прокопию, возможно, не удалось бы покинуть корабль так легко. Вполне вероятно, ему вообще не удалось бы его покинуть. Но обстоятельства были на стороне Прокопия.
Он сошел на берег и последние наставления бывшим товарищам давал уже оттуда. Он советовал им не коснеть в грехе, а, покаявшись, идти вверх по течению Днепра до города Орши и там искать себе честных занятий. Корабельщики слушали молча, ибо что же они могли возразить на справедливые речи Прокопия. Следя за движением его губ, они в какой-то мере сожалели, что не свернули ему шею где-нибудь под Любечем и не бросили в полноводную реку Днепр.
К кораблю подошли портовые власти. Корабельщик Прокопий по доброй воле рассказал им, что, помимо паломников и их коней, льняных рубах и глиняной посуды, в город Киев судно доставило награбленное добро из Могилева. Он рассказал, что три недели назад в Могилеве был убит купец Савва Чигирь. Имущество Саввы, которое из-за опасности опознания нельзя было продать в Могилеве, было переправлено по воде в Киев. Таким же путем прежде переправляли имущество и других могилевских купцов, о чем корабельщик Прокопий, будучи взят на службу без особых объяснений, ничего не знал. Хотя и удивлялся, конечно, что погрузка осуществляется глубокой ночью с необычными для рубах и посуды предосторожностями. Когда же в этот раз вместо посуды в одном из мешков он обнаружил драгоценности, а также кубок убиенного Саввы (на серебряном кубке было выгравировано имя), Прокопий сразу заподозрил неладное. И то, что здоровье его ухудшилось, представляется ему не случайным, а в словах паломника Арсения он видит указание Божье и потому кается пред всеми. Прокопий выдохнул. И следующий вдох показался ему легче предыдущего.
Услышав признание корабельщика, портовые власти поднялись на борт, но уже не нашли там людей. Нашли несколько мешков, и впрямь набитых ценными вещами. Тогда они стали расспрашивать Прокопия о его товарищах, и он рассказал все, что знал. Говорил сдавленным голосом, потому что ему не хватало воздуха.
Подойдя к Прокопию, Арсений снова положил руки на его шею. Ощупал ее и сдавил лежащими на гортани большими пальцами. Корабельщик зашелся в кашле. Он согнулся пополам, и из его рта вышла кровавая слюна. Цепляясь за бороду Прокопия, она висела над землей тонкой розовой сосулькой.
Учитывая искреннее раскаяние корабельщика, его невовлеченность в дело, а также плачевное состояние здоровья, власти его отпустили.
Теперь причастись – и пойдешь на поправку, сказал ему Арсений. Верь мне, брате Прокопие, ты очень легко отделался.
У Арсения и Амброджо было письмо от псковского посадника Гавриила к киевскому воеводе Сергию. Гавриил просил Сергия споспешествовать паломникам и по возможности присоединить их к одному из купеческих караванов, время от времени отправлявшихся из Киева. Когда паломники стали расспрашивать, где им найти воеводу, местные жители указали им на Замок. Так называлась часть города, расположенная на небольшом плато и обнесенная стеной.
Замок был виден отовсюду. Взяв лошадей под уздцы, Арсений и Амброджо стали медленно подниматься по одной из улиц. Улица петляла, но путешественники знали, что не заблудятся. Замок нависал над ними обугленными бревнами стены.
Орда, сказал им прохожий, показав на потемневшую стену. Признав в вас странников, поясняю вам причину сей обугленности: орда Менгли-Гирея. Большая, прямо скажем, головная боль.
Он улыбнулся широкой беззубой улыбкой и пошел по своим делам.
Все же русские не так мрачны, как тебе кажется, сказал Арсений Амброджо. Иногда они пребывают и в хорошем настроении. Например, после ухода орды.
У входа в Замок их встретила стража. Когда они себя назвали, их впустили. В Замке располагались дома киевской знати и несколько церквей. Они подошли к дому воеводы Сергия и представились другим стражникам. Выслушав их, один из стражников исчез в доме. Через несколько минут вернулся и сделал знак, чтобы пришедших обыскали. После короткого похлопывания по одежде Арсения и Амброджо пустили внутрь.
Воевода Сергий был лыс и броваст. Его неинтересное лицо брови делали выразительным. Малейшее движение чувств, у всякого другого человека незаметное, у воеводы Сергия благодаря бровям становилось выражением лица. Встретив паломников (брови сдвинуты) сурово, воевода принял от них письмо посадника Гавриила. По мере погружения в письмо лицо читавшего разглаживалось, пока брови не вытянулись в один ровный и толстый шнурок. Дочитав письмо до конца, он положил его на стол и прижал рукой. Пальцы другой руки были пропущены под левый борт кафтана. Они находились в движении.
Я знаю посадника и помогу вам, сказал воевода Сергий. Отправлю вас с ближайшим караваном купцов. В ожидании же пребудьте в гостином доме.
Долго ли нам ожидать сего, спросил Амброджо.
Может, неделю, ответил воевода Сергий. А может, и месяц. Кто ж его знает. Он отпил из ковша-лебедя и провел ладонью по лбу. Жарко.
Было понятно, что аудиенция окончена. Уже в дверях Арсений сказал:
Знаешь, воевода, дело ведь не в твоем сердце. Дело в позвоночнике. От него вообще очень многое зависит. Гораздо больше, чем мы иногда склонны предполагать.
Брови воеводы Сергия поползли вверх.
Ты знаешь, что у меня болит сердце?
Повторяю, это не сердце, а позвоночник, ответил Арсений. У тебя защемило одну из сердечных жил, а ты думаешь, что это сердце. Раздевайся, воевода, и я посмотрю, что можно сделать.
Поколебавшись, воевода Сергий стал стаскивать с себя одежду. Плечи и грудь его были покрыты волосами. Сутулый, с большим животом, он сам напоминал ковш, из которого пил. Арсений показал на лавку:
Ложись, воевода, на живот.
Сергий лег на живот, как на что-то от него отдельное. Лавка под ним переливчато заскрипела. Пальцы Арсения погрузились в мохнатую спину воеводы. Они шли сверху вниз, ощупывая позвонок за позвонком. На одном из них остановились. Слегка помяли. Уступили место нижней части ладони. На ладонь Арсений положил другую ладонь и стал надавливать на позвоночник мощно и ритмично. Амброджо смотрел, как сотрясается жирный загривок пациента. Раздался легкий хруст, и воевода вскрикнул.
![Иоанна Хмелевская - Дело с двойным дном [Версия про запас]](/uploads/posts/books/161728/161728.jpg)
