Август Цесарец - Золотой юноша и его жертвы
Васо, слушая его с раскрытым ртом, задумался. Откровенно говоря, все это, как казалось ему, было водой, льющейся на его мельницу.
— Не верю я, — сказал он насколько мог убедительнее, — что ему удастся выкрутиться. Белградцы люди умные и понимают, что солдаты ждать не будут, их надо вовремя накормить. Увидишь, Йошко только потеряет дом! По-моему, куда разумнее отказаться ему от этой затеи и принять у тебя дело. Ты уже стар, пора и на покой.
— Вряд ли это его устроит! — засомневался Смудж, в душе же был согласен с Васо. — Он рожден для больших дел, да и к городской жизни привык!
— Вот как? А мы, выходит, привыкли к деревенской жизни? Так ты ни дом ни спасешь, ни его самого! А отдал бы мне, да, если бы ты отдал мне его, вам бы всегда было где остановиться в городе. Поразмысли хорошенько, да ты наверняка об этом и сам думаешь, оттого так и озабочен!
— Дело не только в этом! — Смудж склонил голову, а голос его прозвучал как-то надтреснуто.
— Что еще? — раздраженно спросил Васо.
— Дело не только в Йошко! — Смудж боязливо, почти умоляюще посмотрел на него. — Ты не обедал с нами, но, может, слышал уже от кого? Ножица сказал…
— Ножица?
— Говорит, что ему доподлинно известно. Блуменфельд собирается арендовать у жупника пруд в лесу. Как только установится погода, он его осушит под сенокос.
Надтреснутый голос Смуджа стал совсем глухим и дребезжащим. Васо тоже всполошился.
— Бог с тобой! Чьих это рук дело? Не Ножицы ли?
— Кх-а-кх-а, все дело, вероятно, во влиянии Блуменфельда. Никто ничего толком не знает, но все о чем-то догадываются, следовательно, Блуменфельд…
— Во всем виноват эта скотина Краль. В эту пьяную глотку сколько ни лей, все мало, болтает где придется. Наверняка и Блуменфельду наплел! Что же теперь делать?
— Теперь? — В погасшем взоре Смуджа вместе со страхом вновь вспыхнула надежда. — Я думаю так: будь я в хороших отношениях с жупником, можно было бы справиться с Блуменфельдом. Пока вы оба, ты и Братич, еще здесь… Братич дружит с жупником… мог бы приобрести пруд для конного завода! Вам нужны земли под сенокос — вот вы бы его и осушили.
— Другие бы осушили после нас! Нам сено не нужно! — напыжился Васо, словно он центр вселенной. Но вдруг задумался. Помоги он сейчас тестю, он отвел бы от всей его семьи большую беду, а заодно и от себя, да еще, возможно, и дома бы добился! Но как тут поможешь? Братич не может, да и не стал бы ничего делать. Очевидно, за решением торговца Блуменфельда стоит желание самого жупника отомстить им. — Ничего! — закончил он, рассуждая то вслух, то про себя. — Поп и жид — два сапога пара! Сговорились между собой, остается только ждать, когда начнут осушать пруд и вытаскивать из него то, что вы туда бросили. Пусть этим займется Панкрац, он бросил, недаром ты на него так тратишься! Нет, не так! — Васо встал, и снова это была сама государственная власть: — Тогда я уже буду работать в полиции! А это — сила! Вот и прикинь, кому при таком раскладе разумнее отдать дом — мне или Йошко! Что ты на это скажешь?
Потирая рукой лоб, старый Смудж молчал.
— Поговорю еще с Йошко, — бросил он и, вздохнув, встал — из другой комнаты его звала жена.
— Поговори и подумай! — Васо приложил указательный палец ко лбу и тоже поднялся. — Не забудьте позвать меня!
В течение всего их разговора из соседней комнаты, где крутили фильм, доносился раскатистый смех, желание пойти туда все настойчивее овладевало Васо. Наконец-то он высказал тестю все, вопрос о доме повернул так, что лучше не придумаешь — вот это мудрость, ум! Он многозначительно сдвинул брови и с трудом протиснул через дверь свою массивную фигуру, подобно девице, пролезшей сквозь игольное ушко.
Народ, стоявший у входа, расступился, пропуская его, и он встал у стены рядом с капитаном. В полу-мрачном сельском кинотеатре к этому времени заканчивалась первая часть программы, всех охватило веселое возбуждение, а шваб уже оповещал зрителей, что дальше их ожидает hohinteresant[3] трагедия, пикантное представление. Вскоре этот спектакль начался.
Мелодраматическая история любви бедной швеи и музыканта. Несчастный брак и быстро образовавшийся любовный треугольник. Третий угол — богатый граф, который уводит швею к себе во дворец. Охваченный ревностью, музыкант мстит, он поджигает дворец, когда швея, ставшая любовницей графа, остается одна, граф в это время развлекается в кафешантане. Буйный, всепожирающий киношный пожар, где на самом деле ничего не сгорает, но от этого кажется страшнее настоящего. В паническом ужасе мечется любовница по комнатам, вот-вот погибнет, объятая пламенем. Но у музыканта пробуждается совесть, неистово пробивается он сквозь огонь, чтобы спасти ее. Всего одна стена отделяет его от отчаявшейся, потерявшей сознание женщины — догадается ли он, что она там?
— Беги! Чего стоишь? — забеспокоилась сидящая на скамьях и корыте публика, да и сам Васо, выпучив глаза и глядя поверх голов, крикнул: «Вперед!»
Комментируя происходящее короткими восклицаниями, шваб усердно крутил ручку аппарата то одной, то другой рукой и при смене руки на мгновение останавливался, при этом картинка на простыне застывала, словно проклятая жена Лота при бегстве из Содома{7}. Или пленка заматывалась на ролике, и изображение перебегало с простыни на стену — к великому удовольствию публики, которая начинала кричать: «Держи ее!» Сейчас же пленка окончательно вышла из повиновения, и картинка, окрашенная в оранжевые тона, метнулась на потолок, засновала туда-сюда и упала на зрителей, залив краской белые юбки и кофточки крестьянок, все объяв пламенем. Парни руками хватали огонь, якобы пытаясь его погасить, а на самом деле щипали девок.
— Не ровен час дом Смуджу подожжешь! Смотри, женщины уже горят! — развлекал себя и других коротышка Моргун. И снова наступила сосредоточенная тишина, изображение послушно вернулось в квадрат простыни, но из-за этого перерыва уже нельзя было понять, как и где музыкант нашел свою жену. Теперь она была с ним, и он нес ее на руках. Огонь бушевал, потолки рушились над их головами — успеет ли он ее вынести?
Тишина. Не слышно даже шепота. Все взгляды прикованы к экрану.
И вдруг — на простыне пустота, изображение исчезло, ни на потолке его нет, ни на платьях молодок.
— Эй, заснул, что ли? Давай дальше!
В свете карбидной лампы горели только рыжие волосы шваба, сам он выпрямился и развел руками, как бы говоря, — не его вина, что так получилось.
— Дальше пленка фербрант — сгорела! — и поспешил добавить: — Конец такой: музыкант спасла Розу, и Роза с ним новая любовь, новый шизнь, как холупки.
Крестьяне, выругавшись, наверняка бы удовлетворились этим объяснением, если бы не вмешался Васо. Растолкав всех, он подошел к швабу.
— Почему я должен верить в такой конец? Ты покажи нам его!
— Давай конец! — раздались крики тех, которые не поняли, что значит «пленка сгорела».
— Но она у него действительно сгорела! — приблизившись вплотную к Васо, спокойно объяснил ему капитан.
— А мне какое дело? — кипятился Васо. — Если нет конца, не надо было и начинать!
— Это для простого народа, для пауэр, господин лайт, — не для интеллигенция! — оправдывался шваб униженно и испуганно. — Не для интеллигенция! — подошла, встревоженная, и его жена.
Васо вскинул голову, осмотрелся и успокоился. Добавил только, обращаясь к стоявшей возле него интеллигенции:
— Если бы вы не пошли, не было бы и меня здесь!
Тут снова возмутились крестьяне. Шваб объявил представление оконченным, а им казалось, что за пять динаров они увидели слишком мало. Не понравилось им и как шваб оправдывался перед Васо.
— Ентел-лигенция! — протяжно и обиженно пронеслось по толпе и потонуло, заглушенное топотом выходящих из комнаты людей.
Из крестьян в комнате остался один Краль. Правда, Моргун звал его пойти в сарай выпить, но тот грубо отказался, после чего Моргун, смачно выругавшись, удалился, а Краль, развалившись на стуле за аппаратом, упрямо требовал принести ему вина.
Молодой Смудж уже успел пробиться сквозь толпу в лавку и вел там торговлю с крестьянами. Краля он словно и не слышал.
— Можешь подождать! Чего разорался? — набросился на Краля Васо, выходя из комнаты вместе с капитаном и нотариусом. — Налился по горлышко!
— А тебе какое дело! — огрызнулся Краль, искоса наблюдая, как шваб собирает аппарат. — Мой организм еще принимает! — Васо остановился в дверях, презрительно смерив его взглядом с головы до пят. — Вино и для пауэр, не только для интеллигенции! Интеллигенция! — Краль скорчил гримасу, скорее предназначавшуюся швабу, нежели Васо, и все же это был замаскированный, осторожный выпад именно против Васо. Тот так это и расценил.
— А ты имеешь понятие, что такое интеллигенция? — заложив руки за спину, он подошел к нему ближе.
