Любовь Русева - Петр, но не Первый
— Надо заключить мир. Что касается меня, то я хочу этого.
Игра продолжалась. Французский посланник Бретейль проиграл несколько червонцев принцу Георгу Голштинскому, с которым встречался на войне.
— Ваш старый противник победил вас! — рассмеялся в лицо французу Петр.
— Я уверен, что ни мне лично, ни Франции никогда больше не придется уже сражаться с принцем.
Император не отреагировал на замечание барона Бретейля. Через некоторое время стал проигрывать испанский посол граф Альмодовар.
— Испания проигрывает! — расхохотался император.
— Не думаю, государь. — Бретейль едва владел собой. — Силы Испании и Франции, соединенные вместе, представляют собой внушительную величину. Если ваше величество останетесь верны принципам союза, как вы обещали и должны это сделать, согласно данному вами обязательству, то мы, Испания и Франция, можем быть спокойны.
— Я вам объявил уже два дня тому назад: я желаю мира!
— И мы так же, государь. Но мы хотим, как и ваше величество, чтобы этот мир был почетным и согласным с интересами наших союзников.
— Как знаете. Что до меня, то я желаю мира во что бы то ни стало. А потом поступайте, как хотите. Я солдат и не люблю шутить. — Петр повернулся спиной к посланнику.
— Государь, я отдам отчет своему королю в том, что вашему величеству было угодно объявить мне. — Бретейль направился к выходу.
Это был полный разрыв. «Вы можете представить себе мое негодование, — писал Бретейлю герцог Шуазель, — когда я узнал о том, что произошло 25 февраля. Признаюсь вам, я не ожидал, что все это будет сказано в таком тоне: Франция не привыкла еще получать приказания из России. Не думаю, чтобы Воронцов мог дать нам какие-нибудь объяснения по этому поводу. Их бесполезно и спрашивать. Мы знаем теперь и так все, что могли бы узнать, и следующее объяснение, которое мы получим, будет сообщение о союзе, заключенном между Россией и нашими врагами».
Шуазель оказался прав. 24 апреля мирный договор с Пруссией был подписан: Россия лишилась всех завоеваний, невиданные до того жертвы оказались напрасными. Петр вернул не только Померанию, но и Пруссию. В одном из параграфов договора было заявлено о скором заключении оборонительного и наступательного союза между обеими державами. Теперь русским предстояло воевать против своих недавних союзников.
— Я намерен стать вместе с частью русского войска под начальство Фридриха!..
— Господа, выпьем за здравие моего кумира — гениального короля Прусского Фридриха! — Петр подошел к бюсту Фридриха II и благоговейно его поцеловал.
Все это моментально становилось общим достоянием. Глухой ропот нарастал, как снежная лавина, и становился открытым.
В честь ратификации мирного договора 21 мая состоялся парадный обед, на котором присутствовало 400 человек, в том числе весь дипломатический корпус. Петр находился во главе стола, по правую его руку сидел прусский посланник барон Гольц.
— Господа, выпьем за здравие императорской фамилии!
Все присутствовавшие стоя, под крики «vivat!», осушили свои бокалы. Екатерина Алексеевна выпила шампанское сидя. К ней подошел флигель-адъютант Гудович.
— Ваше Императорское Величество, государь послал спросить, почему вы не встали в знак уважения к его тосту?
— Андрей Васильевич, так как императорская фамилия состоит только из государя, меня и нашего сына, я сочла этот знак уважения излишним, — улыбнулась Екатерина.
Гудович вернулся к императору.
— Ну, что тебе она ответила?
Флигель-адъютант передал ответ императрицы.
— Вернись к ней и передай, что она дура. Она должна знать, что оба мои дяди — принцы Голштинские — тоже принадлежат к императорской фамилии.
При этих словах Петра III Гудович изменился в лице.
— Но, государь…
— Выполняй приказ!
Не успел Гудович дойти до царицы, как его опередил сам император, побоявшийся, что флигель-адъютант смягчит его слова.
— Дура!!!
Увлеченные разговором гости не сразу поняли, что произошло, все посмотрели в сторону взбешенного императора, взгляд которого был прикован к Екатерине. В зале установилась гробовая тишина. Императрица остолбенела, в ее глазах заблестели слезы.
— Александр Сергеевич, — обратилась она к графу Строганову, — расскажите что-нибудь смешное.
Граф поведал историю из жизни художников. Его остроумный рассказ рассмешил государыню, что раздосадовало Петра, и он приказал князю Барятинскому ночью арестовать жену с сыном и отвезти в крепость.
— А сего утешителя, графа Строганова, — под домашний арест. Немедля!
Этот публичный скандал не прошел без последствий. Симпатии русского общества были на стороне императрицы. Сочувствие к ней росло по мере того, как ухудшалось ее положение в семье. Роковое «дура!» и последующее поведение Петра оскорбили русскую знать. Приняв лишнюю рюмку, государь забылся до того, что всенародно называл Фридриха своим господином и стал на колени перед его портретом.
Это было настоящим национальным позором.
И последним камнем стало объявление войны Дании. Верные императору вельможи тщетно пытались отговорить его от этой непопулярной затеи. На празднике, который в честь государя устроил граф Алексей Разумовский, Петр со свойственной ему прямотой и резкостью заявил сидевшему напротив датскому посланнику графу Гакстгаузену:
— Я объявляю войну датчанам и верну Шлезвиг. Они довольно долго пользовались от моей Голштинии, теперь я хочу от них попользоваться.
Мина замедленного действия взорвалась. Любимцы гвардии — братья Орловы — блестяще использовали недовольство императором в полках…
В 5 часов утра 29 июня 1762 года авангард войск, присягнувших Екатерине, под командованием Алексея Орлова смял маршировавших на плацу в Петергофе голштинцев и посадил их под караул. Узнав, что император Петр в Ораниенбауме, Орлов немедленно поскакал туда.
Екатерина прибыла в Петергоф около одиннадцати утра. Представшему перед ней царскому посланнику генералу Измайлову она объявила:
— Генерал, уговорите Петра III покориться моей воле, иначе своим сопротивлением он навлечет страшное зло. Со своей стороны я постараюсь устроить его жизнь возможно веселой в резиденции, им самим избранной около Петербурга.
Измайлов вместе с Григорием Орловым тотчас отправились в Ораниенбаум. Здесь, в большом дворце, внук Петра Великого подписал отречение. «В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства, владеть Российским государством…».
В первом часу Петра доставили в Петергоф, а под вечер он был отправлен в загородный дворец в Ропшу.
— Он дал прогнать себя с престола, как мальчик, которого отсылают спать, — скажет позже Фридрих II.
Императору позволили взять с собой в Ропшу ораниенбаумскую кровать, лекаря Лидерса, арапа Нарцисса и камердинера Тимлера.
— Да велите им брать, — приказала Екатерина, — с собой скрыпицу бывшего государя да его собаку Мопсинку.
Вскоре встал вопрос: что делать с узником дальше? Совершенно ясно, что Петр Федорович представлял собой угрозу. Отправить в Германию, как он просил, невозможно. Враги России, и в первую очередь Фридрих II — самый коварный монарх XVIII столетия — не упустят шанс воспользоваться им. Целая вереница Лжедмитриев хорошо памятна на Руси. От отправки в Голштинию отказались. Стали готовить Шлиссельбург для приема Петра, но двух императоров для одной крепости было многовато. Безымянного узника — Иоанна Антоновича — срочно решено было переправить в другое место заключения. Но вернули обратно, так как 5 июля Петр Федорович был убит.
Тайна ропшинской трагедии — тема отдельного очерка. Одно несомненно — убийство Петра явилось сильным ударом по Екатерине и братьям Орловым. Мы имеем дело с одной из самых мощных фальсификаций истории, в результате которой на Алексее Орлове до сих пор лежит клеймо цареубийцы.
