Иван Родионов - Жертвы вечернiя
На улицахъ, въ дворахъ и за стѣнами домовъ лилась кровь, валялись мертвыя тѣла и въ болѣзненныхъ судорогахъ корчились раненые.
Демонъ разрушенія и убійства торжествовалъ, празднуя свою человѣконенавистничес-кую тризну.
Уже на другой день уличныхъ боевъ въ нѣкоторыхь частяхъ города запылали зажженные артиллерійскими снарядами дома, огромнымъ, зловѣщимъ заревомъ освѣщая, особенно по ночамъ, безобразную и жуткую картину человѣческой жестокости, безумія, подлости и ненасытимой алчности.
Дворники, лакеи, кухарки, горничныя, прачки, базарныя торговки, приказчики и вся тунеядная уличная чернь, неимовѣрно расплодившаяся за время «свободъ», шпіонажемъ, доносомъ и даже съ оружіемъ въ рукахъ открыто и тайно помогала большевикамъ.
Вся интеллигенція дѣлилась на нѣсколько категорій: одни по всероссійской привычкѣ сочувствовать всякому протесту противъ существующаго правительства и на этотъ разъ тайно были на сторонѣ большевиковъ; другіе — подавляющая часть нашей политически-слѣпорожденной интеллигенціи, той, которая всю свою жизнь со всѣмъ усердіемъ и самодовольной тупостью глупца только тѣмъ и занималась, что своими руками рубила тѣ самые суки, на которыхъ до сей поры такъ уютно и безопасно сидѣла, не отдавала себѣ отчета, что несетъ съ собою ей и Россіи большевистское владычество — и только единичные
люди догадывались, что съ воцареніемъ большевизма — мученическая смерть антипатріоти-ческимъ, распутнымъ и легкомысленнымъ интеллигенціи и буржуазіи, уничтоженіе вырожденческой, развратной культурѣ и невообразимо-тяжкія испытанія, полуистребленіе и полное разореніе всему забывшему Бога и совѣсть, растленному, преступному и жестоковыйному русскому племени.
Они понимали, что большевизмъ — это пылающій адскимъ огнемъ громадный метеоръ, по волѣ карающаго Провидѣнія ринувшійся въ прогнившее сверху до низу, необъятное, смрадное русское болото.
Отъ его тяжкаго, стремительнаго паденія полетятъ во всѣ стороны гнойныя брызги и мутными волнами разольются по лицу всей земли.
Клокоча и пламенѣя, онъ взбушуетъ все загноившееся, зловонное болото, сожжетъ много добраго, здороваго, но сожжетъ и гной, растеряетъ свою ужасающую палящую силу, распадется на части, зароется и засосется тиной болотнаго дна.
И образуется тогда твердая почва, и будетъ добрый матеріалъ, и начнется новое, здоровое строительство.
Домъ, въ которомъ жилъ съ родителями Юрочка, былъ огромный, пятиэтажный, построенный такъ, что узкій дворъ его представлялъ собою дно длиннаго и глубокаго колодца.
Онъ съ трехъ сторонъ обстрѣливался ружейнымъ и пулеметнымъ огнемъ, и жильцы квартиръ, обращенныхъ къ Никитскимъ воротамъ и къ прилегающимъ къ нимъ переулкамъ, съ перваго же дня вынуждены были выбраться оттуда въ другія, болѣе безопасныя помѣщенія, такъ какъ у нихъ пулями были перебиты окна, изрѣшетены стѣны и исковеркана мебель.
Были уже среди мирныхъ квартирантовъ и раненые.
Папа цѣлые дни проводилъ въ помѣщеніи домоваго комитета, образовавшагося въ первый день выступленія большевиковъ и приходилъ домой только ѣсть и спать.
Мама съ сестренками и съ mademoiselle почти не выходила изъ самой безопасной срединной комнаты, въ которой въ обычное время помѣщалась гувернантка.
Юрочка не могъ спокойно сидѣть въ квартирѣ, подъѣздъ въ которую, какъ и всѣ подъѣзды дома, изнутри былъ забаррикадированъ шкапами, ящиками и сундуками и передъ которымъ на внутренней лѣстницѣ поочередно дежурили жильцы.
Отбывалъ свои дежурства и Юрочка, а въ свободное время, выждавъ минуту, когда дворъ переставали обстрѣливать продольнымъ огнемъ, быстро перебѣгалъ его и спускался въ полуподвальный этажъ къ отцу въ домовую контору, а чаще всего прижавшись гдѣ-нибудь къ выступу стѣны, цѣлыми часами простаивалъ въ дворѣ, ко всему прислушиваясь и приглядываясь.
Громовый грохотъ разрывавшихся снарядовъ, гулкое шуршаніе по крышамъ падающихъ осколковъ, безперерывная ружейная и пулеметная дробь, временами сливавшаяся въ одинъ общій оглушительный ревъ, поднимала и возбуждала нервы Юрочки.
Особой робости онъ не испытывалъ: ему было и жутко, и весело; онъ чаще обычнаго смѣялся.
Звуки боя производили устрашающее и величественное впечатлѣніе.
На тротуарахъ и по улицамъ ползали и стонали раненые.
Одинъ разъ у сквозныхъ высокихъ желѣзныхъ воротъ изнутри двора появилась вся въ бѣломъ сестра милосердія, имѣя въ рукахъ большой бѣлый флагъ Краснаго Креста.
Со стороны большевиковъ стрѣльба по флангу поднялась съ безумной яростью.
Въ одно мгновеніе пронзенная нѣсколькими пулями молодая женщина свалилась на землю, выронивъ изъ рукъ прострѣленный флагъ.
Послышался отчаянный крикъ.
Пятна алой крови растеклись на бѣлой одеждѣ сестры.
Она упала за вдѣланными _______въ низъ воротъ, толстыми и широкими желѣзными листами, которыхъ не пробивали пули.
У Юрочки занялся духъ. Съ секунду онъ стоялъ съ пристывшими къ фигурѣ корчившей-ся и стонавшей сестры глазами, потомъ сорвался съ мѣста и не помня себя, среди жужжа-щихъ по двору пуль бросился на помощь раненой. Неизвѣстные мужчины, стоявшіе у ближняго подъѣзда одной изъ квартиръ, упали на землю и, прикрываясь тѣми же желѣзными листами, поползли на помощь къ несчастной.
Юрочка и неизвѣстные быстро втащили раненую въ ближнюю квартиру.
Юрочка дрожалъ мелкой дрожью, лицо его раскраснѣлось, глаза блестѣли. Онъ нервно смѣялся и въ глубинѣ души гордился тѣмъ, что онъ — не трусъ, пролитая же кровь, оказавшаяся у него на рукахъ и на одеждѣ, произвела на него непріятное и тягостное внечатлѣніе.
По утрамъ, когда по взаимному уговору враждующихъ сторонъ бой на нѣкоторое время прерывался, Юрочка съ удостовѣреніемъ отъ домового комитета въ рукахъ бѣгалъ въ сосѣднія улицы въ лавки и покупалъ мяса, хлѣба, масла, молока и газеты.
Мать, дрожавшая за жизнь мужа и дѣтей, никакъ не могла удержать его около себя.
Юрочка со вниманіемъ выслушивалъ разсужденія и толки взрослыхъ о ходѣ боевъ, о шансахъ на побѣду какъ бѣлыхъ, такъ и ихъ противниковъ.
Теперь онъ уже самъ понималъ, что дѣло приметъ очень худой оборотъ, если большевики возьмутъ верхъ.
Онъ этого страшился, хватался за газеты и съ жадностью прочитывалъ ихъ.
Чувствовалось, что многочисленныя полчища большевиковъ, состоявшія изъ солдатъ, матросовъ, рабочихъ и бродячей преступной черни, которымъ такъ или иначе сочувствовала и помогала вся милліонная мужицкая Москва, полчища, владѣвшія всѣми складами оружия, снарядовъ и патроновъ, давятъ своей численностью небольшія, лишенныя артиллеріи, располагающія скудными запасами патроновъ, кучки офицеровъ, юнкеровъ, кадетъ, студентовъ и иной учащейся молодежи.
Казалось, что здѣсь все перевернулось вверхъ ногами.
Здѣсь грузное, грязное дно всей своей каменной тяжестью давитъ на опрокинутые внизъ и притиснутые къ землѣ хрупкіе верхи и крышу.
Здѣсь кровожадные и грабительскіе инстинкты презрѣнной черни, освобожденные отъ крѣпкой узды сдерживавшаго ихъ закона и права, сознавшіе свою слѣпую, жестокую силу, въ смертельной схваткѣ сцѣпились съ остатками защитниковъ законности, чести, славы и достоинства въ мучительныхъ судорогахъ умирающаго великаго государства.
На сторонѣ однихъ была сила, были жажда крови и наживы.
На сторонѣ другихъ не было силы, но были доблесть, самопожертвованіе, любовь къ гибнущему отечеству и полное одиночество среди океана бѣшеной людской ненависти и злобы.
Въ газетахъ писали о движеніи на защиту Москвы атамана Каледина съ донскими казаками, генерала Корнилова съ текинскимъ полкомъ. Описывались даже подробности, какъ знаменитый генералъ вырвался изъ Быховскаго плѣна.
Надежды буржуазныхъ обывателей вспыхивали, но лопались, какъ мыльные пузыри.
Въ ожесточенныхъ, томительныхъ и кровопролитныхъ бояхъ прошло около недѣли.
Утромъ второго ноября бой мгновенно прекратился, точно тихій ангелъ взмахнулъ вѣтвью мира надъ страдальческимъ городомъ.
Сразу наступила непривычная, загадочная и жуткая тишина.
Нигдѣ не протрещалъ ни одинъ выстрѣлъ.
Время было необычное для перерыва боя.
Юрочка выглянулъ въ окно и увидѣлъ въ переулкѣ толпу народа, не вооруженную, радостную, состоявшую главнымъ образомъ изъ женщинъ и дѣтей, высыпавшихъ изъ ближнихъ угловъ и подваловъ.
Окруживъ разносчика, всѣ нарасхватъ покупали у него газеты.
Юрочка, уже догадываясь, что междоусобный бой конченъ, стремглавъ бросился въ переулокъ, пробился въ толпѣ къ газетному торговцу и вырвалъ у него листокъ, сунувъ ему деньги.
