Евгений Маурин - Людовик и Елизавета
Еще одно важное политическое событие произошло в то же время. Австрийский император Карл VI умер, завещав корону своей дочери Марии Терезии. При его жизни это завещание — "Прагматическую санкцию" — признали всё державы, но после его смерти все захотели урвать по кусочку, и на Марию Терезию ополчились: электор баварский, король испанский, курфюрст саксонский и король прусский. Франция не могла допустить новое усиление Пруссии и встала на сторону Австрии, но исход дела зависел от того, на чью сторону встанет Россия. Правда, Россия была всецело под немецким влиянием, но ведь теперь сами немцы восстали друг на друга. Влиятельный Миних был за Пруссию, принц — супруг Анны Леопольдовны, как племянник австрийской императрицы, — за Австрию. Долго Россия не знала на что решиться. Наконец, было решено помочь Австрии. Но тут в Петербург вновь прибыл английский посол Финч, который предложил гарантировать Браунгшвейгской династии русский трон, если Россия соединится с Англией против Франции. Правительница подписала договор в этом смысле.
Теперь французам уже немыслимо было мешкать, а потому Шетарди рьяно пустился в интригу и вступил в прямые сношения с Елизаветой Петровной и ее партией.
VII
Впрочем, была ли у Елизаветы «партия»? Нет, в точном смысле этого слова ее не было. Ведь партия должна представлять собою нечто стройное, сплоченное, дисциплинированное, действующее сознательно в определенном направлении под влиянием единой центральной воли. Ничего подобного в деле Елизаветы Петровны не было: у нее были только приверженцы, обиженные правительством, а потому желавшие торжества Елизавете. Но эти приверженцы были в значительной мере бездеятельными: дальше простого ворчания и надежд на провиденциальный случай они не шли. Нити заговора, руководство ими, находились всецело в руках Шетарди, от которого исходили также и средства: Елизавета была слишком бедной принцессой, чтобы задаривать солдат, как она это делала, из собственного кармана.
Мы уже упоминали выше, что кардинал Флери скупился деньгами. Некоторые историки идут дальше и утверждают, что Франция вообще была почти "ни при чем" в перевороте 1741 года и что Шетарди не давал денег Елизавете. Так, например, серьезный историк и автор лучших монографий о русских государях XVIII в. Валишевский, труды которого увенчаны французской академией, категорически заявляет, что активная помощь Франции в этом перевороте — просто легенда, так как подлинные депеши Шетарди явно свидетельствуют против подобного взгляда. Зато другой серьезный историк, тоже увенчанный французской академией, А. Вандаль, в монографии, посвященной русско-французским сношениям при Елизавете (царевне и императрице), основываясь на тех же депешах, категорически заявляет, что деньги на революцию в России шли из Франции. Где же правда? И в чем причина такой странности, что одни и те же источники ведут к противоположным выводам?
Внимательно просмотрев депеши Шетарди и вчитавшись в доводы Валишевского и Вандаля, автор романа был вынужден безусловно перейти на сторону последнего. Прежде всего сам Валишевский дает основание упрекнуть его в некоторой небрежности обращения с фактами. Он все время старается доказать, что Елизавета не получала денег от Шетарди, тогда как самое важное — вопрос, получала или нет царевна деньги от Франции. А между тем Валишевский сам же говорит, что деньги на войну с Россией дала Швеции Франция и что эта война была предпринята с целью отвлечь внимание русского правительства от внутренних дел, что должно было дать Елизавете Петровне возможность осуществить переворот. Мало того, Валишевский говорит, что шведский посол Нолькен получил от своего правительства сто тысяч экю на политическую интригу и что Шетарди, узнав об этом, подумал: "У шведов не было ни привычки, ни средств идти на такие траты. Откуда же взялись эти деньги? Те, которые тратились в Стокгольме на внешнюю политику, обыкновенно исходили от французской казны". "Поэтому, — заявил он далее, — не было ничего неправдоподобного, если и эти сто тысяч были даны Францией".
Теперь сопоставим все это с подлинным заявлением посла от 2 (13) мая 1741 г.: "Будьте уверены, что признательность, которую будет питать принцесса Елизавета к Швеции, не помешает ей отличить настоящую пружину, приведшую машину в действие".
Иначе говоря, даже в тех случаях, когда деньги шли через третьих лиц, фактически давала их Франция. Можно ли говорить после этого о том, что активная помощь Франции — просто легенда?
Вся ошибка Валишевского заключается в том, что он не дал себе труда заметить, как часто одна депеша противоречит другой. Но это вполне понятно и естественно: многое заставляет предполагать, что Шетарди составлял свои депеши так, что даже и будучи расшифрованы, они оставались не вполне доступными для непосвященного: под внешним смыслом таился еще другой, внутренний, тайный.
Разумеется, мы не можем подробно останавливаться на доводах «за» и «против», так как это значило бы пускаться в историческую полемику, для которой в данном труде не может быть места. Мы просто хотели предупредить читателя, что высказываемый нами взгляд разделяется не всеми и что для нас лично убедительным кажется взгляд Вандаля.
Весьма характерным в этом отношении является следующее место из депеши Шетарди от 21-го апреля. Шетарди говорит, что Елизавета исчислила расходы на революцию в сумме ста тысяч рублей. "Я передал принцессе, что король, постоянно занятый мыслью содействовать ее счастью, охотно доставит средства на покрытие издержек, как только будет указано, каким способом сделать это секретно".
Из дальнейших депеш можно догадаться, что Шетарди нашел этот способ: в Петербурге жил некто де Ман, у которого в Париже был богатый дядюшка; де Ман вел широкую жизнь и крупную картежную игру. Что было мудреного, если богатый дядюшка посылал своему единственному наследнику деньги на покрытие трат по такой разорительной жизни?
Действительно, два разных документа проливают некоторый свет на это. Из депеши Шетарди явствует, что он достал для Елизаветы Петровны некоторую сумму денег, которую взял взаймы у приятеля, выигравшего много в карты; Шетарди просил, если можно, вернуть деньги этому «приятелю». А из секретных документов французского министерства иностранных дел явствует, что в первых числах октября 1741 г. тайный агент министерства с чисто опереточными предосторожностями передал в кафе де Фуа эту сумму денег маркизу де Ман, который не замедлил послать их своему племяннику в Петербург. Вообще дальнейшее сличение дат наводит на мысль, что депеша Шетарди говорит не о совершившемся, а о желаемом факте, то есть как мы уже говорили, под наружным смыслом депеши скрылся другой, внутренний смысл и депешу надо истолковывать так: "Пошлите через де Мана такую-то сумму мне".
Разумеется, все заставляет предполагать, что Франция дала очень много денет прямо в руки Елизавете. Но это — уже деталь. Важно то, что Франция тратилась на переворот, что хотя из осторожности она прикрывалась Швецией, но фактически не партия, не приверженцы, а Франция возвела на престол царевну Елизавету Петровну.
Итак, внимательное рассмотрение фактов говорит за то, что партии в точном смысле этого слова у Елизаветы не было.
Из ее приверженцев наиболее деятельными были доктор Лесток, ганновержец родом, но француз по происхождению (его биографию читатель найдет на страницах романа), камергер Воронцов, немец Шварц и еврей Грюнштейн. Близкий в то время Елизавете Алексей Разумовский непосредственного участия в интриге не принимал: и тогда, как и впоследствии, он держался в стороне от политики.
Наиболее деятельным был Лесток. Через него-то главным образом и сносилась Елизавета с маркизом Шетарди, и если некоторые историки и отрицают значительность роли Шетарди, то значительности роли Лестока в перевороте 1741 года, кажется, не отрицает никто.
VIII
Дальнейшее течение этой интриги достаточно отражено на страницах нашего романа. Поэтому коснемся ее только вкратце.
Франция и Швеция выработали такой план действия: Швеция объявит России войну, а, когда это отвлечет внимание правительства, Елизавета Петровна произведет переворот в свою пользу. Но в благодарность она должна отдать Швеции все отнятые у последней Петром Великим земли.
Ни Шетарди, ни шведский посол Нолькен не учли горячей любви Елизаветы к родине и преклонения памяти отца. Елизавета наотрез отказалась от короны, которую можно получить, жертвуя интересами родины. Переговоры замерли, но Елизавету это не беспокоило; возмущение солдат и дворянства немецким засильем все росло, на французские деньги уже успели подготовить почву, и теперь оставалось ждать благоприятного момента.
Вдруг Шетарди узнал, что граф Линар, давнишний возлюбленный правительницы Анны Леопольдовны, в точности проведал о роли французского посла. Хотели даже арестовать и судить Шетарди, но маркиз смело заявил, что выбросит из окна всякого, кто осмелится явиться к нему без разрешения. Хотели арестовать Елизавету Петровну и посадить ее в монастырь. Но с одной стороны, уже боялись очень идти напролом, чтобы не усилить раздражения среди войска и дворянства, а с другой — какую пользу могло принести устранение Елизаветы теперь, когда интрига была в полном ходу, а за границей благополучно проживал ее племянник (впоследствии Петр III)?
