Михаил Ишков - Семирамида
Как оно будет в Ашшуре?
Шаммурамат едва не расплакалась, но тотчас осадила себя – не хватало еще дать волю слезам!
Божественная синь – простор великого Шамаша-Солнца – доброжелательно поглядывала на нее. Всесильная Иштар[7] тоже была на ее стороне. Это было так же верно, как и предначертание судьбы – ее шимту[8], – ведь не для того ее избавили от Ахиры, чтобы ввергнуть в позорное существование у Нинурты. Даже для всемогущих богов это было бы слишком. Если пораскинуть умом, у ожидавшего ее будущего было неотъемлемое от ощущения счастья достоинство – оно еще не устоялось! В нем был некий зазор, смутная неопределенность, в которую могла проскользнуть надежда. Упитанный и развратный Ахира, внушающий ужас Дамаск сгинули бесследно – туда им и дорога. Сейчас ключи от будущего держал в руках тот, кого она нередко видела в своих снах. Шами не знала его имени, не могла угадать, в какую даль он умчит ее. Ожившая мечта была ничуть не похожа на сновидения, но от этого оказалась не менее увлекательной. Это ничего, что сердце замирает от страха, что в кончиках пальцев покалывает. В этой круговерти ужаса и отчаяния, надежды и желания Шами звериным чутьем ощутила, что этот красавчик из тех красавчиков, на которых можно найти управу. Это трудно, красавчик даже не подозревает, в чьи руки он угодил, но гром грянул. Боги сделали выбор! Шами еще не знала, в какую даль умчит ее судьба, называемая шимту, куда уведет ее эта дорога, но она милостью Иштар прозрела – ступить на этот путь вполне достойно для дочери царя Вавилона.
Только без спешки. Нину, по-видимому, из бешеных. Один неверный шаг, и он потеряет рассудок.
Вопль Одноглазого, разбудившего степь, заставил ее вздрогнуть.
– Негодяй!!!
Шами вскочила на спину жеребца, вытянулась на носочках.
Одноглазый, нахлестывая коня, помчался в сторону далеко отставшего от каравана евнуха. Подскочив к Сарсехиму, он с размаху ударил его в ухо – тот сразу свалился с лошади и на карачках, торопливо, как ящерица, пополз к ближайшему кусту шиповника, спрятался за кустом. Одноглазый соскочил на землю, лихорадочно принялся шарить в траве. Шами затаила дыхание.
Сердце оборвалось, когда Одноглазый торжествующе вскрикнул, бросился к евнуху, начал бить его ногами. Сарсехим отчаянно завопил и, вместо того чтобы уклоняться от ударов, попытался поймать ногу разбойника. Как только ему удалось овладеть ею, он покрыл босую, темную то ли от грязи, то ли от загара, ступню страстными поцелуями. Одноглазый опешил, попытался вырвать ногу, тогда Сарсехим прижался щекой к колену и истошно закричал, что требует милости, что ни в чем не виноват и только по воле злых, недобросовестных властителей был вынужден впутаться в это дело. Когда же Сарсехим поклялся своими детьми, – если бы у него были дети, он, не задумываясь, принес бы их в жертву грозному Ашшуру, – девушка испытала высшую степень удивления. Слышать такое ей пока не доводилось! Сарсехим пытался заверить Одноглазого, что его намерения чисты и у него и в мыслях не было от чего-то избавляться.
– А это?! – Одноглазый победно вскинул руку, чтобы по казать господину, высунувшемуся из повозки, прямо угольник из обожженной глины величиной с две мужские ладони.
Нинурта свистнул, и двое всадников, подскочивших к Сарсехиму, подхватили перепуганного до смерти, с непокрытой головой евнуха – тот предусмотрительно поджал ноги – и поволокли к повозке. Одноглазый передал табличку господину.
Тот повертел ее и так и этак, громко, не обращая внимания на подъехавшую царевну, выругался и закричал – кто сможет разобрать, что здесь написано?
Сарсехим, брошенный к его ногам, тут же выразил готовность прочитать надпись.
– Ты лучше помолчи!.. – предупредил его Нину и еще раз воззвал к воинам из Вавилона.
Все потупились. Шами соскочила с коня, предложила:
– Меня учили разбирать нашу клинопись.
Нину усмехнулся.
– Ты полагаешь, я могу тебе доверять?
– Но ты же собирался взять меня в жены! Как же ты можешь не доверять своей невесте?
Атаман призадумался.
– Ты пугаешь меня все больше и больше, – признался он и предупредил. – Если попытаешься избавиться от таблички, хуже будет.
– Как же я избавлюсь от нее? Не проглочу же?..
В этот момент один из ассирийцев оглушающе свистнул и указал пальцем на юг. Все обернулись в ту сторону.
Партатуи-Буря, воспользовавшись суматохой, успел заметно отдалиться от каравана. Услышав заливистый посвист, он тотчас пустил коня в галоп. Устремился к увалам, за которыми лежал Евфрат – река богов.
Одноглазый и еще трое ассирийцев бросились в погоню. Нинурта, выскочивший из колесницы, отбросил Шами в сторону. Вскочил на коня, попытался рвануть с места. Жеребец дернулся, но, привязанный к шесту, тут же остановился. Полетевший на землю атаман пришел в ярость, бросился развязывать узел, потом отскочил, замахал руками, вновь бросился к повозке, рассек узел ножом, запрыгнул на коня и бросился в погоню.
Грозное «ала-ала» полетело по степи. Некоторое время Шами с замиранием сердца следила за погоней. После нескольких судорожно-тревожных вздохов стало ясно, что Бурю не догнать. Ассирийцы еще некоторое время скакали за беглецом, потом, после отмашки атамана, остановились, поворотили назад.
Этих нескольких минут Шами хватило, чтобы ознакомиться с табличкой, на которой продолговато-изящными, как умеют только в Вавилоне, клинышками Мардук-Закир-шуми, царь, уверял правителя Дамаска Бен-Хадада в своем неизменном почтении. Закир напоминал об общем деле, которое их связало, ведь всякий правитель, незаслуженно стесненный в пределах своей власти, ищет тех, кто мог бы посочувствовать ему. Далее на табличке шло что-то о нынешних смутных временах, беды которых имеют начало в кровожадности тех, кому все мало, кому не дает покоя чужое добро, кому мешают чужие подданные…
Некоторое время Шами, окаменев, стояла возле повозки. Намек был слишком прозрачен, чтобы не догадаться, о чем идет речь. Теперь у будущего, в которое ее заманило чудо, появился новый, куда более зловещий оттенок, чем отвращение к будущему мужу, щипки плебеек и бесстыдное коварство евнухов.
Ее отец ввязался в заговор против царя Ассирии, грозного Салманасара?!
Она с трудом проглотила комок, застрявший в горле, и пальчиком коснулась страшных в своей откровенности давленых отметин.
«Нам нельзя ждать, когда тигр, сидящий в Калахе, уйдет к судьбе. Мы должны быть готовы в любой день встать плечом к плечу».
Теперь стала понятна причина, заставившая Сарсехима целовать грязные пятки одноглазого ублюдка. Более того, сватовство, о котором вели речь приехавшие из Дамаска послы, обернулось подлым предательством по отношению к ней, нелюбимой дочери Закира. Только с подачи старшей жены – «той, что в доме», царь мог решиться избавиться от непослушной, готовой к самым невероятным выходкам дочери.
В памяти возникли лица старшей жены отца Амти-бабы и ее дочери Гулы. Это они без конца твердили – дочь скифянки беспросветно глупа, ее следует выдать за рыбака. Они изводили ее щипками, дергали за волосы, не давали спать.
Кто теперь спросит – знала ли ты, Шаммурамат, о том, какую цену тебе придется заплатить за эту сделку? Найдется ли такой человек, который поймет, ободрит, простит – ступай, ты невиновна! Она с тоской глянула на табличку – такого размера камень ей никак не проглотить. Выбросить? Найдут. Разломать? Силенок не хватит. Передать Ардису? Погубишь старика.
Чудо становилось все более разнообразным, в нем одна за другой прорезались самые неожиданные грани. Только успевай уворачиваться.
Подъехавший к повозке Нину соскочил с коня, отобрал у Шами табличку и швырнул девушку в повозку. Потом прыжком заскочил сам.
Шами, готовая к самому худшему, постаралась сохранить спокойствие – ведь от невозмутимости теперь зависела жизнь.
Ассириец грозно глянул на нее, выразился кратко:
– Ну?!
– Что «ну»?
– Читай.
Шами вздрогнула и, положившись на волю богов, прочитала все как есть, вплоть до последнего абзаца, в котором коварный Закир восхвалял небожителей и призывал их в свидетели, что писал от чистого сердца.
Нинурта некоторое время молчал, затем протянул руку и взял девушку за подбородок. Он долго рассматривал ее, поворачивая лицо к себе то одной щекой, то другой. Наконец тихо выговорил:
– Ты действительно очень красива, поэтому я не отправлю тебя к судьбе. Будешь прислуживать на кухне. Для начала я сниму с тебя тунику.
– Это ты правильно решил. Здесь очень жарко, а нам предстоит долгий разговор.
– О чем нам разговаривать?
– Ты никогда не разговариваешь с женой?
Нину оглушительно рассмеялся.
– С женой?! Я, верно, ослышался? Неужели я выгляжу настолько глупым, чтобы связаться с женщиной, чей укус смертелен?! Я не хочу лишаться головы только потому, что у тебя симпатичная мордашка и, по-видимому, крепкие груди. Ты разденешься сама или мне применить силу?
