Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы
Словом, разгорелся сыр-бор. Послы отказались напрочь принять грамоту из иных рук, король же повелел вручить ее силою. Послы все ж стояли на своем.
Король решил умаслить их, велев вручить им подарки. Послы их отвергли. Обер-церемониймейстер велел насильно покласть их в возы и выпроводить послов через Дюнкерк. Все едино они уперлись, не страшась королевского гнева, коим грозил им церемониймейстер.
— То будет гнев без вины, вовсе не достойный его славного королевского величества, — отвечали послы. — А мы чиним волю пославших нас государей.
И что же? Велено было послам явиться в королевское гнездо, именуемое Версаль, сим королем недавно утроенное: там-де будет окончательный трактамевт. Принял их министр и объявил окончательную королевскую волю:
— Его христианнейшее величество мой повелитель повелел объявить послам свою окончательную и нерушимую волю: он не приступит к союзу христианских государств, о коем хлопочут московиты и их первый министр князь Голицын, потому что у него с цесарем римским давняя дружба, а с султаном турецким всегдашний мир и дружество. Подданные его королевского величества имеют великие торговые промыслы с Оттоманской Портой, и если с турком будет совершен разрыв, то Францию ждет беспеременное разорение. Заодно с королем Швеция и Бранденбург, так что он не одинок в своих симпатиях к туркам.
Обо всем этом князю было известно: это он пытался сколотить союз европейских государств портив Порты. Оказалось, и королю Людовику о сем было известно. Об афронте российских послов было известно и де Невилю, но он о том не проговорился: не хотел бередить свежую и наверняка еще кровоточившую рану. Князь же гнул свое:
— Турок неистов, он не уймется. Придет и черед Франции. Ведь стоит же он сейчас под стенами Вены, как стоял подо Львовом в 1675 году… Видя несогласие и даже раздоры меж христианских монархов, он воодушевится и решит искать новые завоевания. Эвон как распространился ислам на Восток. Никто его удержать не смог. Разве что китайские богдыханы.
— Я с вами всецело согласен, князь. Однако я огорчен упорством короля французов. Увы, он не желает делиться волею ни с кем, и никто ему не указ. И державным своим упрямством идет наперекор вашим государям, да и вам.
— Рад, граф, нашему с вами единомыслию. Давайте опрокинем чарки за его нерушимость.
Тост был принят. И они осушили чарки.
— Я склонен предложить вам тесный союз с королем Польши его величеством Яном Собеским. Несмотря на то что он весьма привержен дружбе с королем Людовиком, зародившейся много лет назад, ибо он всею своею силою и авторитетом способствовал воцарению Собеского на польском престоле, король Ян истинный ненавистник турок.
— То мне известно. И я охотно приму ваше предложение. Но как отнесутся к нему наши государи, особенно бояре в Думе. Ведь с Польшею у нас давние распри…
В эту минуту в пиршественную залу снова вскочили два черномазых чертика и принялись кувыркаться и гримасничать. На этот раз сиятельный хозяин отнесся к ним более благосклонно. Видно, предложение графа нуждалось в серьезных размышлениях, и требовалась некая пауза в разговоре.
— Где вы приобрели этих забавных арапчат? — поспешно спросил граф. Видно, и он нуждался в разрядке перед важным приступом.
— Их купил мой приказный в Венеции, на тамошнем невольничьем рынке, тому уж два года. Я выучил их нашему языку, чтению и письму. Они оказались очень смышлены. Даже более, нежели ребятишки нашей дворни, с коими я тоже занимался ученьем.
— Во сколько же они встали?
— В три десятка цехинов каждый.
— У нас, признаться, они стоят дороже.
— Верно, спрос велик. Наши же бояре держат у себя калмычат да татарчат. Эти подешевле, а иной раз и просто даром достаются. Воеводы в презент присылают, — отвечал князь. — У нас вообще человек дешев, даже мастеровитый. Торговля крепостными людьми процвела, хоть я сему противился. Наступил на мозоль царству. Искони такое непотребство здесь ведется.
— А вы, князь? — осторожно вопросил граф. — Своих, надеюсь, не продаете.
— Нет, своих не доводилось. Однако прикупал нужных людишек — было дело, — гримаса на лице его означала, что разговор ему неприятен. — Увы, рабству нашему не видно конца, хотя подневольный труд неприбылен. Я как-то произвел выкладки да представил их государю Федору Алексеевичу. Выходило, что труд вольных хлебопашцев обогатит государственную казну, да и помещики не останутся внакладе. Он аж глаза выкатил. «В своем ли ты уме, — говорит. — Бояре да дворяне нас с тобою в порошок сотрут за таковые-мысли. А уж если их на письме представить, то кровавый бунт разразится». — «Это меж нами, государь», — успокоил я его. А он все едино переполошился. «Ты, — говорит, — замкни уста и ни с кем о том не трактуй. Дойдет до бояр, кои в Думе сидят, они тебя живьем сожрут». Таково и с королем Яном. Государи молоды, государыня робка да нерешительна, каково бояре приговорят, так тому и быть. А как уж я говорил, Польша — наш давний недруг.
— Мне это известно. Но пора перемениться, — убежденно сказал граф.
— Пора, верно. Стычки наши давние. С той поры, как король Ян-Казимир пошел поводом на Левобережье, да мы его осадили; с Андрусовского перемирия мы друг друга щадим. Но еще не изгладилось в памяти народной смутное время. Еще живы те, кто отстаивал, да не отстоял Киев — мать городов русских. Еще помнится и оборона великой нашей святыни — Троице-Сергиева монастыря, под стенами которого стояла польская рать. Перемирие наше шатко, оно и есть перемирие — вот-вот разрушится. Надобен мир, прочный мир.
— Вот я к тому и клоню. Король Ян Собеский, как вам известно, великий неприятель турок…
— Известно, известно, — подхватил князь. — В том-то и дело, что он — истинно христианский воин. Не раз бивал турок. Под Хотином — сильной турецкой крепостью, подо Львовом расколошматил… Он мне люб.
— А известно ли вам, что ныне под самой Веной стоит двухсоттысячное войско великого везира Кара-Мустафы. И что император Леопольд со всем своим двором бежал из столицы. Ее ныне обороняет граф Етаремберг, но ему вряд ли удастся ее удержать. Так вот, он призвал на помощь короля Яна. И слышно, турки побежали. Король Ян непременно их добьет.
— Повторяли сторонники короля Яна, — наклонил голову князь. — Но нас с Польшею связывает лишь шаткое перемирие. Нам же всем, всем без исключения нужен прочный мир. Более того, не только мир, но и союз. Единое войско для сокрушения турецкого. Ибо враг вековечный грозит всем нам оттуда. Полагаю, король Ян это понимает. А потому я полон желания трактовать о заключении вечного мира с Польшею. Пока я у власти, такой мир, помедлив да поразмыслив, мы можем заключить ко всеобщей пользе.
— Думаю, король Ян с легким сердцем примет такое предложение, Впрочем, у вас — Дума, у нас — сейм и сейма. Ведомо ли вам, что такое либерум вето?
— О, еще как! Я о сем в Думе рассказывал. Бояре посмеивались, хоть и сами все более голосом берут, а не рассуждением. Горлохваты! От такого «свободного голоса» одни раздоры да несогласие. Каждый волен высказаться, это я понимаю. Но всегда должен побеждать здравый смысл, умная воля.
— Не могу с вами не согласиться, — граф был явно доволен. — От этого «либерум вето» и зашаталась власть. Но король непреклонен. И пока он не уступает крикунам.
— Вечный мир, вечный мир, граф. Так и доложите его величеству. Я на том стою и стоять буду! За вечный мир меж Русью и Польшей!
— И я, и я!
И оба подняли бокалы.
Глава вторая
Кто в тереме живет…
Через край нальешь — через край и пойдет.
Женский обычай, что вперед забежать.
Женские умы что татарские сумы.
Добрая кума живет и без ума.
Народные присловья…в первых начала она, царевна София Алексеевна, дела вне государства — подтверждать аллиансы с своими соседственными потентатами, а именно со Швециею подтвердила мир, учиненный от отца их царя Алексея Михайловича, и брата своего, царя Федора Алексеевича. И чрез тот мир Киев, Чернигов, Смоленск, со всеми принадлежностями, остался в вечное владение к империи Российской.
И в то же время учинила с поляки аллианс противу крымскаго хана. А для тех подтверженей мирных были присланы из Швеции и из Польши послы, и по ним насупротив также были посланы послы, а именно: в Польшу боярин Иван Васильевич Бутурлин да окольничий Иван Иванович Чаодаев. А вдругоряд был послом послан как в Польшу, так и к цесарю боярин Борис Петрович Шереметев, да помянутой же Иван Чаодаев.
Выправление же свое царевна София Алексеевна, по старому обыкновению, отправлено было посольство в Гишпанию и во Францию, князь Яков Федоров сын Долгорукой, да с ним товарищ князь Мышецкой и помянутой Долгорукой при дворе французском во всяком бесчестии пребыл и худой естиме (фр. — уважении), понеже явно торговал соболями и протчими товары, и о всех его делах есть во Франции напечатанная книга.
