Борис Тумасов - Земля незнаемая. Зори лютые
Много с той поры минуло лет, но Святополк каким был завистливым, таким и остался.
Мстислав вытащил руку из рукавицы, вытер щеки и нос. Дело к вечеру, и мороз забирал.
Показался ертаульный. Он мчался навстречу, но не сигналил, как было принято при виде неприятеля. Подскакав к князю, ертаульный радостно выпалил:
— Княже, деревенька впереди. Дымы видно!
Обернувшись к десятнику, Мстислав сказал:
— Скачи вперёд, пускай баню затапливают.
…В избе чадно. Стены и потолок закопчены, а по углам на паутине сажа качается.
Мстислав из бани да на полати, шубой накрылся и заснул как убитый. Пробудился уже утром. Старуха хозяйка, в лаптях и в рваном нагольном тулупчике, топила печку по-чёрному. Дым столбом тянулся в дыру на потолке.
Мстислав спустился с полатей, обулся, надел шубу и шапку, вышел на улицу. Чистый морозный воздух перехватил дыхание. Мстислав огляделся. Деревня небольшая, три избы всего. Тут же во дворах копёнка сена, сараи, каки избы, крыты соломой. Дружина уже приготовилась к отъезду. Передохнувшие кони взяли резво.
Ватага мальчишек с гамом провожала дружину далеко за околицу. У леса мальчишки отстали. В зимнем лесу голо, и между густыми деревьями лежит несбившийся снег. Снег пушистыми папахами накрыл кустарник, повис на ветках. Иногда кто-нибудь из дружинников, озоруя, толкнёт ветку, и белый ком, разбрасывая снежную пыль, рухнет на головы всадникам.
Дорога узкая, только саням проехать.
За лесом снова поля и овраги. Переяславль открылся сразу дубовыми стенами и угловыми башнями, шатром деревянной церковки.
Солнце встало на полдень.
— Слава те, Господи, теперь уже дома, — промолвил довольно десятник.
Мстислав не сказал, подумал:
«Вишь ты, дома. Дом-то в Тмуторокани, а он всё от Киева не отвыкнет».
Со стены опознали князя, распахнули крепостные ворота. Расторопный дозорный пустился бегом к посадникову подворью. Прослышав о приезде молодого князя, боярин-посадник, как был в рубахе и портах, выскочил на мороз, крикнул челядину, топтавшемуся поблизости:
— Прими коня, ослопина!
И, почти достав бородой землю, поклонился князю:
— С прибытием тя, князь.
Дождавшись, когда Мстислав пройдёт в горницу, боярин уже на ходу сказал десятнику:
— А гридни идите в людскую, отогрейтесь да поешьте горячего.
За столом, потчуя гостя, посадник Дробоскула рассказывал о последнем набеге печенегов. Мстислав спросил:
— Здрав ли отец?
— Ещё крепок князь Владимир. А про то, что скончался брат твой Вышеслав в Новгороде и Ярослав с ростовского стола на новгородский пересел, о том, княже, верно, слыхал?
— Знаю. А что Святополк?
Боярин замялся, забегал глазами.
— Что плутуешь? — Мстислав нахмурился. — Сказывай, что в уме таишь?
— Поговаривают, что к королю ляшскому Болеславу Святополк тянется. Но то всё слух, а как на самом деле, мне неведомо[16].
Мстислав пригубил чашу с хмельным мёдом и тут же отставил:
— Душно у тебя, боярин.
— Натопили. — Боярин засуетился, накричал на стоявшего в стороне отрока: — Почто стоишь, тащи князю квасу, да с ледком.
— Ненадобно, — остановил отрока Мстислав. — Пойду лучше сосну. Завтра спозаранку выедем. А квасу ты вели мне в опочивальню принести.
3
Утро зачиналось зорёное.
В лесу тихо. Тревожа покой, застучит иногда дятел либо вскрикнет иволга. А то хрустнет под ногой сухой валежник, и снова всё стихнет.
Под деревьями толстым слоем лежит тёмная листва. Она ещё сырая от недавно сошедшего снега и пахнет прелью. На полянах зелёным ковром встала первая трава. Мстислав осторожно пробирается сквозь густые заросли. Обутые в кожаные поршни ноги ступают бесшумно.
Вот он раздвинул ветки, вышел на едва приметную тропинку. Постоял, поглядел, как с ветки на ветку запрыгала белка, улыбнулся. Глаза у него большие, а на розовом лице бородка кучерявится.
Белка прижалась к ветке, затаилась, а ушки сучками торчат.
Мстислав идёт медленно, вглядывается в пробудившийся лес. У ручья наклонился, напился студёной воды.
Где-то далеко заревел тур. Мстислав насторожился. Рука легла на висевший в кожаном чехле нож. Сколько раз встречал он тура. И не отступал, когда дикий бык оказывался со стадом.
Но сегодня Мстислав вышел не на охоту. Скоро предстоит возвратиться в Тмуторокань, и Мстислав пришёл сюда, в лес, попрощаться с родными местами. Здесь прошли его детство и юность. Сюда, в чащобу, уходил он, бывало, не на один день и не на два, а на недели. Любил бродить один. В одиночку и зверя брал. Случалось, тура и медведя если не копьём, так мечом валил.
Тропинка привела Мстислава к Днепру. С кручи далеко видно. На той стороне редкий лес и поля. На этой, внизу, у берега, стоят ладьи. Ближе паром. Кругом ни души, только старик паромщик варит на костре какое-то хлёбово. Иногда он помешивает в котелке ложкой. Мстислав узнал деда Путяту. Вот он попробовал на вкус, развязал мешочек, сыпнул щепотку соли и снова хлебнул. Мстислав спустился к парому. Путята оглянулся, поглядел из-под седых кустистых бровей на молодого князя.
— Здрав будь, дед. Сегодня ты здесь, не Чудин?
Старик кивнул головой, указал на место рядом.
Мстислав присел.
— Что, князь, так рано взгомонился? Видно, весна-красна спать не даёт. А почто без зверя? На тебя-то не похоже.
— Седни, дед, не промышлял я. Подошла пора покидать Киев. Вот и ходил взглянуть напоследок гоны[17].
— Не близко княжество твоё.
— Да, путь дальний.
— Зато места там добрые.
Мстислав вскинул брови:
— Бывал ли там?
— Доводилось. Звал меня дед твой, князь Святослав, в поход на хазар. А оттуда ходили мы на касогов. Потом ещё единожды бывал я в тех землях. С гостями торговыми ходил. Там живучи, и по-хазарски разуметь обучился.
Старик снял с огня котелок, достал из торбы другую ложку, протянул Мстиславу:
— Ешь, князь.
Мстислав почерпнул жидкую кашицу на рыбном бульоне, подул:
— А я, дед, мыслил, что ты с Чудином всю жизнь от парома не отходил.
Старик пригладил взлохмаченную бороду:
— То многие так думают. Были и мы с братом воинами, а как состарились, к парому нас князь Володимир приставил. А сказывают, что род наш ещё раньше князя Кия тут жил. А от того Кия и город будто прозывается, а так ли, кто знает.
Они доели молча. Мстислав встал.
— Спасибо тебе, дед.
— Путь тебе добрый, князь. В тех дальних местах будешь, родной земли не забывай.
Мстислав пошёл вдоль берега. Почти незаметно катились волны. Полоскал листья в воде тальник. Дорогой в стороне от Днепра проскакал верхоконный. Мстислав не заметил, как очутился у высокого тына. За ним пряталась усадьба боярина Аверкия. Сам боярин сидел посадником в Корчеве[18], а в усадьбе жил его тиун Чурило.
Мстислав воротился в Киев к обеду. Город избами поднимался от Днепра в гору. Там, на горе, терема боярские каменные расписные да хоромы княжьи с затейливой резьбой. Ров и вал, потемневшая бревенчатая стена со стрельницами ограждает детинец[19].
Через открытые ворота Мстислав вошёл в детинец и поднялся на крыльцо княжьего терема. Постоял, поглядел на княжеский двор с постройками. В дальнем углу, у конюшен, дружинники чистили лошадей. У поварни челядин длинным ножом ловко разделывал подвешенную баранью тушу. Рукава рубашки у челядина закатаны до локтей, а земля вокруг потемнела от крови.
Из княжьей кузницы доносился стук молота, волчьими глазами блестели в полутьме угли в горне.
Мстислав толкнул тяжёлую дубовую дверь. Из сеней пахнуло сыростью и мышиным духом. Длинный и узкий переход привёл Мстислава в просторную гридню. Стены её увешаны оружием. На колках тускло отливают мечи и сабли, темнеют узорчатые щиты и кольчуги, на полках, красуясь один перед другим, выстроились шеломы. В углу на лавке лицом к стене храпит молодой гридин.
«Знать, прозоревал Василько утро», — решил Мстислав. Когда-то мальчишками они с Васильком лазили по голубятням.
Из трапезной доносились шум, голоса, звон посуды. Был час трапезы. Мстислав прошёл к себе в опочивальню, скинул поршни, переодел рубаху и порты, натянул зелёного сафьяна сапоги и, пригладив волосы, направился в трапезную. На пороге остановился, беглым взглядом окинул огромный зал с высокими сводами, подпёртыми деревянными столбами, слюдяными круглыми оконцами под потолком и стенами, украшенными картинами сражений, охоты. Рисовал их безвестный русский художник по заказу княгини Анны в год её приезда в Киев.
Пол в трапезной толстым слоем устлан соломой, а за длинными дубовыми столами, сдвинутыми один к одному, сидит большая дружина — бояре думные, воеводы, тысяцкие, все в белых рубахах, многие не одни, с жёнами. Те разодетые, лица румяные подведены. Жена воеводы Александра Поповича, боярыня Любава, сидит между мужем и князем в парчовом сарафане, голова покрыта шёлковым убрусом[20], а на шее дорогое ожерелье.
