Вальтер Скотт - Обручённая
Он не договорил и, откинувшись в кресле, приготовился слушать; однако его приближенным нетрудно было мысленно досказать то, что осторожность велела ему оставить недосказанным.
Тихим и неуверенным голосом капеллан прочел следующее послание.
Раймонд Беренжер, норманнский рыцарь, сенешаль замка Печальный Дозор, Гуенуину, князю Поуиса (да будет между ними мир!) с пожеланиями здравствовать.
Послание твое с просьбой о руке нашей дочери Эвелины было нам благополучно доставлено твоим слугою Иоруортом, сыном Иеуана, и мы сердечно благодарим за добрые пожелания нам и нашему дому. Однако, приняв в соображение кровные меж нами различия и многие обиды, в подобных случаях происходящие, сочли мы за лучшее выдать нашу дочь за человека из нашего народа; и не в обиду тебе, но единственно ради блага твоего, нашего и наших подданных, чтобы им не страдать из-за наших раздоров, а таковые неизбежны, если свяжем мы себя узами более тесными, чем нам подобает. Овцы и козы мирно пасутся на тех же самых пастбищах, но кровь свою не смешивают. К тому же к дочери нашей Эвелине уже посватался благородный и могущественный Хьюго де Лэси, Лорд Хранитель Марки, коннетабль Честерский, и получил наше согласие. Поэтому просьбу твою мы удовлетворить не можем. Во всем же прочем мы во всякое время готовы твоим желаниям благоприятствовать. О чем призываем в свидетели Господа, Пресвятую Деву и Святую Марию Магдалину Куотфордскую, коим и тебя поручаем.
По приказанию нашему писано в нашем замке Печальный Дозор на Валлийской Марке преподобным отцом Альдровандом, монахом монастыря в Уэнлоке. К сему приложили мы нашу гербовую печать. Писано в канун дня блаженного святого мученика Альфегия, да святится Имя его.
Голос отца Эйниона прерывался и свиток в его руке дрожал, пока он читал послание. Достаточно было и меньших оскорблений, чтобы в жилах Гуенуина закипела кровь бритта. Так и оказалось. Оставив спокойную позу, в которой он слушал послание, князь начал медленно подыматься. Когда чтение окончилось, он вскочил словно разъяренный лев, оттолкнув ногою пажа.
— Святой отец, — грозно спросил он, — верно ли прочел ты проклятый свиток? Ибо если ты прибавил или убавил в нем хотя бы одно слово или одну букву, я прикажу выколоть тебе глаза и ты уж больше никогда ничего не прочтешь!
Монах задрожал (ибо хорошо знал, что духовный сан не всегда защищает от гнева скорых на руку валлийцев).
— Святым орденом своим, — ответил он, — клянусь, могущественный князь, что я все прочел слово в слово и буква в букву.
Наступило молчание, ибо ярость Гуенуина при неожиданном оскорблении, нанесенном ему перед всем Ухелуиром (то есть собранием вождей, а дословно «мужей, высоких ростом») была такова, что, казалось, не сразу могла найти себе выражение. Тишину нарушило несколько звуков до того безмолвной арфы Кадуаллона. Гуенуин обернулся к нему с неудовольствием, ибо сам собрался заговорить; но при виде вдохновенного барда, склонившегося над своей арфой и с несравненным искусством извлекавшего из нее пламенные звуки, он, вместо того чтобы говорить, стал слушать. Уже не он, а Кадуаллон сделался центром всеобщего внимания; на него устремились все взоры; его, точно оракула, слушали все собравшиеся.
— Не надо нам браков с чужеземцами, — пел бард. — В подобный брак вступил некогда Вортигерн, отсюда и пришла в Британию первая беда. Мечом сражены были ее вожди, молнией сожжены их чертоги. Не надо нам браков с порабощенными саксами; благородный и свободный олень не ищет себе подругу среди телок, чья шея натерта ярмом. Не надо нам браков и с алчными норманнами; благородный гончий пес не ищет себе подругу в стае хищных волков. С каких пор потомки Брута, истинные дети прекрасной бриттской земли, ограблены, угнетены, бесправны и оскорбляемы в последних своих убежищах? С тех самых пор, как протянули руку дружбы чужеземцу и заключили в свои объятия дочерей саксов. Который из двух более грозен? Пересыхающий летний ручей или бурный зимний поток? Высохший летний ручей шутя переходит девушка, но в зимние воды боится вступить даже боевой конь со своим седоком. Станьте же грозным зимним потоком, мужи Матравеля и Поуиса! Гуенуин, сын Киверлиока! Пусть твой белый султан будет самой высокой из его волн!
Все помыслы о мире, сами по себе чуждые сердцам воинственных бриттов, исчезли после песни Кадуаллона, словно прах, сметенный ураганом. Собравшиеся дружными возгласами потребовали немедленно начать войну. Сам князь ничего не сказал, лишь гордо огляделся вокруг и взмахнул рукой, точно ведя своих воинов в бой.
Священник, если бы осмелился, мог напомнить Гуенуину, что знак креста, возложенный им на себя, означает обет сражаться за Гроб Господень и запрещает участие в войнах за мирские цели. Но для этого у отца Эйниона недоставало храбрости, и он удалился в свой монастырь. Карадок, чей краткий миг успеха миновал, также удалился, смиренный и понурый, но, уходя, бросил злобный взгляд на счастливого соперника, который столь мудро приберег свое искусство, чтобы прославить войну — предмет, который всегда пользовался у его слушателей самым большим успехом.
Вожди снова заняли свои места за столами, но уже не затем, чтобы пировать, а чтобы с обычной для этих неутомимых воителей поспешностью решать, где именно надлежит собрать войско, которое в подобных случаях включало почти всех мужчин, способных носить оружие, — ибо воинами были все, за исключением священников и бардов, — и откуда начать опустошительный набег на область Марки, где они намеревались, разоряя все на своем пути, мстить оскорбителям, отвергнувшим сватовство их господина.
Глава III
Песчинки жизни сочтены в часах;
Здесь я останусь, здесь окончу жизнь[3].
Генрих VI. Ч. III, акт I, сц. 41Отправив свое послание князю Поуиса, Раймонд Беренжер предвидел все последствия, но нимало их не боялся. Он послал гонцов к нескольким своим вассалам, владевшим землями на условиях «корнажа», то есть обязанности оповещать об опасности, и велел им быть настороже, чтобы немедленно дать ему знать о приближении неприятеля. Как известно, такие вассалы жили в башнях, которые, подобно соколиным гнездам, были сооружены в местах, наиболее удобных для охраны границы; трубя в рог, эти рыцари должны были извещать о каждом вторжении валлийцев; звуки рога, передаваясь от башни к башне, от одного сторожевого поста к соседнему, были общим сигналом тревоги и призывом к обороне. Хотя Раймонд счел такие предосторожности необходимыми как из-за вероломства своих ненадежных соседей, так и ради своей репутации опытного воина, но немедленного нападения он не ждал; ибо военные приготовления валлийцев, даже более обширные, чем обычно в последнее время, делались столь же тайно, сколь внезапным было их решение выступить.
Гроза на норманнской границе разразилась через два дня после памятного пиршества в Касгель-Кохе. О приближении врага известил сперва одиночный долгий и громкий звук рога; затем сигналы тревоги прозвучали в каждом замке и каждой сторожевой башне вдоль границы Шропшира, где в те времена крепостью было всякое человеческое жилье. На возвышенностях зажглись сигнальные огни, в церквах зазвонили колокола; этот общий призыв к оружию говорил об опасности, какую до тех пор не испытывали даже жители этого неспокойного края.
При первых сигналах тревоги Раймонд Беренжер, собрав немногих, но самых доблестных воинов, а также, насколько это было возможно, сведения о силах противника и о его продвижении, взошел на сторожевую башню замка, чтобы самому обозреть окружающую местность, над которой уже подымались кое-где клубы дыма, отмечавшие разрушительный путь нападавших. К лорду тотчас присоединился его любимый оруженосец, встревоженный мрачным видом своего господина, который перед боем обыкновенно бывал особенно светел и ясен лицом. Оруженосец держал в руках шлем господина; сэр Раймонд был уже в доспехах и только не надел шлем.
— Деннис Морольт, — спросил старый воин, — все ли наши вассалы собрались и готовы к бою?
— Все, благородный рыцарь, только фламандцы еще не подошли.
— Что ж они мешкают, ленивые псы? — сказал Раймонд. — Не следовало нам брать на границу таких неповоротливых. Они похожи на своих коней: более пригодны для плуга, чем для дел, где нужна резвость.
— С вашего дозволения скажу, — ответил Деннис, — кое на что они все же пригодны. Вот хотя бы Уилкин Флэммок. Этот уж если ударит, так не хуже, чем молот на его сукновальне.
— Да, когда приспичит, он станет драться, — сказал Раймонд. — Но нет у него любви к этому делу, и к тому же он медлителен и упрям как мул.
— Вот поэтому-то его земляки как раз и годятся для войны с валлийцами, — ответил Деннис Морольт. — Их неподатливость и упорство лучше всего могут противостоять неистовому нраву наших опасных соседей. Ведь недвижные скалы — лучшая преграда для неугомонных волн. Но я слышу шаги Уилкина Флэммока. Он подымается на башню так же неспешно, как монах к ранней обедне.
