Раффи - Хент
Генерал смотрел на него с удивлением.
— Вот так безумец, что ты говоришь!
— Да, ваше превосходительство, — ответил спокойно молодой человек, — мне, видно, суждено играть роль безумца, и это спасает меня от многих опасностей. Я прикинулся юродивым и вошел в лагерь неприятеля.
Юноша рассказал генералу о всех своих проделках в лагере курдов.
На строгом лице генерала показалась легкая улыбка, и он благосклонно спросил:
— Где же ты раздобыл платье, которое сейчас на тебе?
— Бог помог мне в этом: по дороге сюда я встретил курда, у которого и отнял это платье, оружие и коня.
И молодой человек рассказал, как удалось покончить ему с курдом.
— Ты, видно, храбрец, — сказал генерал и, приняв прежний сосредоточенный вид, продолжал допрашивать.
— А много курдов у Баязета?
— Много. Говорят, около двадцати тысяч, но не все курды, между ними немало и других магометанских племен. У кого было какое-либо оружие и лошадь, все поспешили в Баязет, образовалась целая армия. На пути я встретил многих, которые направлялись туда же.
— Есть ли у них пушки?
— Есть.
— Что же они думают предпринять?
— Спешат взять Баязет, а затем двинуться на Эривань и Тифлис, куда их влечет красота грузинок и армянок.
Генерал презрительно улыбнулся и сказал:
— С двадцатью тысячами направиться к Тифлису? Это немыслимо…
— Ваше превосходительство, двадцать тысяч не мало, если для сопротивления нет и тысячи солдат, а между тем, к ним скоро присоединится Измаил-паша со своей армией. Что же касается магометан тех краев, то они с нетерпением и с раскрытыми объятиями ждут этих гостей.
При этих словах лицо генерала омрачилось, и сердце его, не знавшее смущения в минуты ударов судьбы, охватило сильное волнение. Он начал бессознательно тереть рукой лоб, как бы стараясь освободиться от гнетущих мыслей. После минутной задумчивости он поднял седую голову и обратился к гонцу с вопросом:
— А в самом Баязете ты был?
— Как же, был. В нем не осталось ни одного армянина. Старики, больные и дети перебиты; молодых девушек увезли в плен. Дома сожгли, а имущество разграбили. Только около сотни семейств, которым известно было, что ожидало Баязет, убежали в пограничный город Магу; да они спасли только себя — имущество их разграблено. Вы не представляете, как изменнически, как жестоко поступили с армянами магометане.
— Как?
— Когда в начале войны русские подступали к Баязету, местные магометане боялись их. Они думали, что русские, как турки, придут и ограбят их: они спрятали все ценное у соседей армян, говоря: «Вы христиане, вас не обидят, и имущество наше будет в безопасности».
Но русские, придя, никого не тронули и в обращении не отличали магометан от христиан, и мусульмане, успокоившись, взяли обратно все, что было спрятано у армян. Когда же пронесся слух, что идут курды, мусульмане сказали своим соседям. «Вы сделали нам добро, мы хотим отплатить вам тем же: идут курды и, наверное, ограбят вас, дайте ваше имущество нам на хранение». Армяне поверили и отдали все, что имели, а некоторые и сами скрылись у них с женами и дочерьми. Но как только курды ворвались в город, мусульмане выгнали армян из своих домов, оправдываясь тем, что курды отомстят им за покровительство христианам. Таким образом, они предали армян в руки неприятеля, присвоив их имущество. А как только начался погром, первый огонь открылся из домов местных мусульман… тех самых, которые полтора месяца назад присягнули вашему превосходительству быть верными подданными русского царя. Стреляли даже их жены.
Генерал слушал молча. Молодой человек продолжал:
— Ах, если б вы знали, сколько храбрецов погибло при взятии Баязета курдами! Как вам известно, для охраны крепости было оставлено слишком мало солдат и ополченцев. Штоквич с русскими солдатами героически охранял крепость, а ополченцы — город. Давно доходили до нас слухи, что целые полчища курдов, предводимые шейхами Ибадуллой и Джелалэддичом, направляются к Баязету. Об этом нас извещали ванские армяне. Многие из нас требовали укрепления города и увеличения численности войск, чтобы встретить неприятеля, но нашлись люди, которые старались помешать этому, убеждая всех, что слухи эти ложны, а потому всякие приготовления излишни. С какой целью эти изменники старались оставить нас беззащитными перед неприятелем, я не могу сказать; вы, конечно, расследуете все это потом. Скажу только одно, что армяне были и будут всегда верны русским.
Как видно было, молодой человек затруднялся обо всем говорить откровенно.
— Ты расскажи мне, что было предпринято после вторжения курдов, — перебил его генерал.
— Когда пришли курды, Штоквич после нескольких неудачных боев поспешил укрепиться в крепости. Часть ополченцев осталась в городе, так как в крепости не было ни места, ни запасов продовольствия для всех. Из друзей наших ополченцев-татар часть убежала в Игдырь и Персию, но мы решили или умереть или удержать город за собой, хоть нас и было мало. Местные армяне готовы были присоединиться к нам, так как знали хорошо, что их ждало в случае, если б турки овладели городом. Вам известно, генерал, с какой радостью встретили армяне победоносные русские войска, когда они вошли в город. Турки не могли никогда им этого простить и должны были выместить свою злобу на тех, которые предпочли русский орел полумесяцу ислама…
— Ты опять уклоняешься от ответа, — перебил его генерал. — Расскажи мне, чем кончилось дело.
Молодой человек сдержал волнение, вызванное печальными воспоминаниями, и продолжал.
— Быть может, нам удалось бы сообща с местными армянами спасти город, если бы последних заранее снабдили оружием, но жители не получили его. Однако, несмотря на это, они не отставали от нас. Сначала борьба шла славно. Маленькие группы людей сопротивлялись громадной силе; с нами было и несколько сот ополченцев-татар. Но неожиданно наши друзья мусульмане покинули поле битвы и разбежались — вероятно, им не особенно приятно было пускать пули в своих. Тогда мы, армяне, стали защищаться одни. Но недолго мы продержались. Через несколько часов у нас вышли огнестрельные запасы и начался рукопашный бой, в котором многие пали. Часть попала в плен, а другие, увидя бесцельность борьбы, успели убежать. Вот тогда только удалось неприятелю завладеть городом.
— Понятно… — промолвил тихо генерал и, поднявшись с места, подошел к ящичку, достал оттуда крест и, надев его на грудь молодого человека, сказал:
— Ты заслужил его; кроме того, я представлю тебя к чину. Ты останешься при мне, я нуждаюсь в таких героях…
Молодой человек поблагодарил его низким поклонам и сказал:
[Достаточно] с меня и креста, генерал. Вы сделали бы мне большое добро, если б отпустили меня сейчас туда, куда я хочу.
Генерал, удивляясь его скромности, спросил.
— Куда же ты спешишь?
— Спасти одну жизнь, которая дороже для меня всего на свете…
— Ты, друг мой, вероятно, имеешь тайну? — добродушно спросил генерал.
— Да, это тайна моего сердца…
— В таком случае прими этот маленький подарок, быть может, он пригодится тебе, — сказал генерал, давая ему сверток золота.
— Если бы вы отпустили меня скорее, это для меня было бы лучшим подарком, — ответил юноша, отказываясь от золота.
— С богом! Пусть господь хранит тебя, — сказал генерал, пожав ему руку.
V
Вернемся на несколько лет до войны.
В провинции Багреванд, недалеко от монастыря Сурб-Ованес (Уч-Килиса), на берегу одного из верхних притоков Евфрата, находилась армянская деревня О… Она была расположена в довольно обширной долине, которую природа щедро наградила красотой.
Две цепи гор с волнистыми вершинами, окаймляя долину, придали ей вид овала. Среди долины, извиваясь, бежал приток Евфрата, который у местных жителей называется Агсу, то есть «чистая вода». И это название было вполне заслуженным. На окружавших долину горах, богатых пастбищами, паслись большие стада овец и скота, а вся равнина была покрыта пшеницей, ячменем, льном и другими посевами; рука земледельца не оставила здесь и клочка невозделанной земли. На этой обширной долине недалеко друг от друга находилось несколько армянских деревень, которые, утопая в садах и рощах, издали казались зелеными островами.
На самом краю долины, в ущелье, стояла деревня О… Дом старшины Хачо (настоящее имя его было Хачатур) богатством и величиной сильно отличался от других. Каждое утро со двора этого дома выгоняли на пастбище около ста голов крупного скота. Его буйволы, волы, коровы и лошади считались лучшими во всей деревне. У Хачо было около тысячи овец, которые паслись на ближайших горах под охраной пастухов. Ему же принадлежала большая и единственная в деревне маслобойня. За деревней была у него прекрасная мельница, жернова которой вертелись круглый год. Но главным богатством дома Хачо и его опорой были семеро его сыновей, один мужественнее другого.
