Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень
А наиболее обнадеживающим было то обстоятельство — и об этом говорили во всех тавернах и пивных, — что скоро жизнь непременно должна улучшиться. Люди освободятся от тяжелой и монотонной необходимости изо дня в день обрабатывать скудную и неподатливую почву. Поход на Иерусалим казался им избавлением не только от зловещих и темных лесных дорог и промозглых жилищ, но и от всяких жизненных тягот вообще. Женщины облачались в мужскую одежду и с воинственными криками размахивали копьями. Священники, поддавшись всеобщему исступлению, налагали кресты, даже не испросив разрешения у своих епископов. Из монастырей стали уходить монахи. Некоторые из них не видели дневного света еще с юных лет, однако настоятели не могли их удержать. Те, кто решал принять участие в борьбе за святое дело, папским указом освобождались от всех налогов и повинностей, если их господин не желал стать крестоносцем. Должников не призывали к ответу, если они становились крестоносцами. На того, кто носил на спине крест, нельзя было подать в суд, и в то же время крест был защитой почти от любых уголовных наказаний. Узников выпускали из темниц, если они давали клятву отправиться на войну с неверными. Грабителей, годами наводивших страх на округу, охотно прощали и принимали с распростертыми объятиями. И не было такого грешника, которому бы не отпустили грехи, если он становился крестоносцем и приносил присягу. Женщины поощряли мужей, любовников и сыновей вступать в ряды защитников правого дела. На мужчину, который не соглашался, односельчане начинали смотреть как на жалкого труса и предателя Христа. Женщины и мужчины выжигали и вырезали изображение креста на своих телах и даже метили этим знаком своих детей, включая младенцев, которым всемогущий крест ставили на груди. Появился даже какой-то священник с глубоко выжженным на лбу крестом. Он утверждал, что получил этот знак прямо с небес.
Нигде слово Божье не проникало в души людей так глубоко, как в селении Сен-Нектер, неподалеку от Клермона, где проповедовал Урбан. Это была сельская глушь, усеянная потухшими вулканами, в кратерах которых во множестве росли полевые цветы, травы и кустарники; то тут, то там попадались известняковые ущелья, вымытые бурными потоками вешних вод. Это был ландшафт контрастных оттенков, похожих на окрас голубиного крыла. Здесь песнь во славу крестового похода звучала особенно звонко. О жизненных тяготах скоро можно будет забыть, все они канут в Лету во время славного похода на Иерусалим, до которого, как говорили некоторые, было всего-то пятьсот миль… Или же пять тысяч?
Накануне Дня святого Игнатия Антиохийского, в 1096 году от Рождества Христова, жители поместья Сен-Нектер собрались в холодном нефе своей приходской церкви. Пришли все. Об этом четко свидетельствует как людская память, так и тогдашние документы, а также летопись Элеоноры де Пейен. Они приняли присягу. Все пали ниц на морозно-холодный пол этой мрачной и зловещей церкви, в которой совсем недавно была пролита кровь и которая была осквернена, когда сюда затащили визжащую от страха ведьму Анстриту и подвесили над ревущим костром. Те, кто стал свидетелем или же участником этого акта свирепой жестокости, теперь пытались забыть о нем, сосредоточившись на собственных тайных грехах и злодеяниях, а души их были полны стремления освободиться от наказания. Крестьяне из Сен-Нектер стали крестоносцами и взяли посох и суму. Иерусалим безудержно манил их. Они бурно возрадуются, когда их ноги ступят на священные улицы за стенами этого города и за его божественными вратами. Сатана исчезнет. Господь Саваоф пребудет с ними. И жители поместья хором повторяли строки псалма:
Об одном прошу я Господа,
Одного желаю:
Жить в доме Господнем до конца дней своих,
И наслаждаться благостью Господней,
И взирать на храм его святой…
Когда же это действо закончилось звонким «аминь» и прихожане расселись по жестким скамьям перед крестной перегородкой, отец Альберик призвал их взглянуть на искаженное муками лицо распятого Христа, вспомнить о своих грехах и просить Господа об их отпущении. Один за другим подходили они к исповедальне, где сидел, приготовившись слушать, отец Альберик, одетый в пыльную черную мантию; селяне исповедовались ему и получали отпущение грехов.
Место для покаяния располагалось в темном поперечном нефе, скрытом за приземистой, похожей на барабан колонной. Там гостеприимно горела свеча из чистого пчелиного воска — подарок Гуго де Пейена. Ее танцующее пламя освещало яркую фреску на стене напротив. Это была сцена из Апокалипсиса: преследование сатаной избранных, когда властелин ада, борясь с Церковью, изрыгнул реку страданий. Элеонора де Пейен, вдова, первой прошла через неф и приблизилась к месту покаяния и отпущения грехов. Вслед за своим братом приехала она с зеленых компьенских полей, что лежат на левом берегу Сены вдали от Парижа. Как и ее брат, она приняла крест, и поэтому должна была исповедаться и получить отпущение грехов. Красивое волевое лицо Элеоноры было прикрыто вуалью, щеки не были накрашены, в ясных серых глазах явственно проглядывала тревога, а полные губы были слегка приоткрыты. Она чувствовала себя неловко: исповедь всегда давалась ей с большим трудом. Встав на колени перед скамьей, на которой сидел священник, она быстрым шепотом перечислила несколько мелких прегрешений, а потом склонила голову и умолкла.
— И? — шепотом спросил ее отец Альберик. Это «и» было неизменным.
— Отче, я — вдова. Мой покойный муж Одо… — Элеонора на мгновение замолчала, а потом продолжила: — Однажды ночью мой муж упал и умер.
— Об этом я уже слышал.
— Но вы не слышали всей правды, отче. Он был сильно пьян. И я поощряла его пьянство.
— Но почему?
— Чтобы он ко мне не приставал. Но он все равно приставал, — выпалила Элеонора. — В Компьене, в нашем замке, мои покои находятся на самом верху каменной башни с круговой деревянной верандой. — Она немного помолчала и глубоко вздохнула. — Он пришел ко мне, отче. Я была одна. Его уста изрыгали проклятия и грязные оскорбления, его сердце полнилось неистовой злобой, а его брюхо — дешевым вином. Я встретила его в лестничном колодце. Мы подрались. Я толкнула его, отче, и он упал, ударившись головой о стену, а потом — об острые каменные ступеньки.
— Вы толкнули его, защищаясь?
— Отче, мне было радостно видеть, как он падает, — только и ответила Элеонора. Ей не хватило духу признаться в своем последнем грехе, и она не рассказала, как несколько долгих часов не выходила из своих покоев, совершенно не думая о том, что случилось с мужем, а потом втайне радовалась его смерти.
Однако отец Альберик понимающе кивнул, его рука уже двинулась вверх, а уста прошептали: «Absolvo te».
Элеонора покинула исповедальню. Во время отпущения грехов она так сильно прижималась к скамье священника, что теперь ее руки и запястья сильно болели. Отец Альберик сказал, что искуплением грехов станет ее паломничество в Иерусалим. Она прошла через неф и преклонилась в приделе Богоматери, уставившись на вырезанное из дерева лицо Пресвятой Девы Марии. Закрыв глаза, Элеонора снова прошептала покаянную молитву «Конфитеор»: «Признаюсь перед всемогущим Господом, а также перед моими братьями и сестрами, что я грешила чрезвычайно много…»
«Обрету ли я, — подумала она, — мир и покой в далеких краях?» Доведется ли ей преклониться в храме Гроба Господня и попросить Бога о прощении? Или же злобное, искаженное ненавистью лицо Одо, полное бешеной ярости из-за собственной мужской несостоятельности, так и будет как тень преследовать ее каждую ночь? Всей правды не знал никто, даже ее любимый брат Гуго и его близкий друг, Готфрид де Сен-Омер, который ей очень нравился. А ее тайные мысли и желания — это тоже грех? Поэтому неудивительно, что Элеонора была решительно настроена отправиться в Иерусалим. Она отбросила возражения брата, а встреча с Готфридом де Сен-Омером лишь укрепила ее в желании присоединиться к Крестовому походу. Больше того, ее ужасала сама мысль о том, что она останется в сыром и холодном компьенском поместье, одинокая и уязвимая, и будет ждать, когда духи умерших снова вернутся, чтобы терзать ее… Элеонора умолкла и вздохнула. Да… Отнюдь не благочестивые и подвижнические мотивы вели ее в это паломничество. Она прикусила губу и подумала: «А что же позвало в путь моего брата?»
Идя на исповедь, Гуго де Пейен тоже надеялся на прощение Господа: за пьянство после смерти жены при родах, за то, что время от времени искал утешения в компании шлюх, а более всего — за страсть к рыцарским турнирам, которая превратилась в одержимость, а также за постоянное, похожее на голод стремление к дракам и стычкам. Как хотелось ему избавиться от всего этого, очистить свою жизнь и положить свой меч к ногам Господа и Святой Матери Церкви!
