Елена Хаецкая - Атаульф
Но тут дядя Агигульф вмешался и Галесвинту от расправы спас. Дядя Агигульф вызвался развеселить Галесвинту. Галесвинта объявила, что никогда не улыбнется, пока вновь Лиутпранда не увидит. Дядя Агигульф поспорил с ней на медную подвеску (была у Галесвинты красивая медная подвеска), что солнце еще не сядет, как улыбнется Галесвинта. И согласилась она.
Вышла Галесвинта во двор и села посреди двора. Я думаю, у всех соседей сразу молоко скисло, такая она была.
Сидела, зевала, ножкой топала. Все ей было немило.
А дядя Агигульф взял коня, ждать велел и ускакал.
Мы все во дворе собрались посмотреть, что дальше будет. Любопытно нам было, как дядя Агигульф Галесвинту смешить станет.
Дядя Агигульф вернулся, коня долго выхаживал, песни мурлыкал, потом в конюшню пошел. А Галесвинта уже не на шутку злиться начала. Мы с Гизульфом ее за волосы дергали и обидное ей говорили. И Ахма тоже дергал и смеялся.
Тут из конюшни дядя Агигульф преважным шагом выступил. Дедушкина наложница Ильдихо как его увидела, так руки в бока уперла, рот пошире разинула и захохотала во всю свою луженую глотку. Все у Ильдихо ходуном заходило: и грудь, и живот, и косы. Мать наша Гизела сперва ругаться хотела, но после, покраснев, прыснула и тоже смеяться начала. А Сванхильда — та на землю осела, ослабнув, и только привзвизгивала.
Мы с Гизульфом лбами столкнулись, так нам смешно стало. Гизульф от хохота рыдать начал.
Дедушка Рагнарис вышел на общий хохот, тоже захохотал, палкой своей горделиво затряс, на дядю Агигульфа указывая — вот какого сына вырастил!
У ворот, к косяку прислонившись, от смеха рыдал отец наш Тарасмунд.
А дядя Агигульф стоял посреди двора, высоко вскинув голову и расставив ноги. Был он совершенно наг, с разметавшимися по плечам волосами. К своим дивным мужеским статям привязал он лыком бороду козла. Дядя Агигульф неспешно поворачивался во все стороны, чтобы все насладиться его видом могли.
Когда все хорошенько дядю Агигульфа рассмотрели, начал он, высоко задирая ноги и мекая, вокруг Галесвинты ходить. То быстрее ходил, то медленнее, то останавливался и тряс перед нею козлиной бородой. А Галесвинта сидела вся красная и губы кусала, чтобы не улыбнуться.
А солнце между тем спускалось все ниже. Галесвинта ждала, пока солнце исчезнет, чтобы в темноте вволю похохотать. Дядя же Агигульф, который понимал это, старался изо всех сил. И так повернется, и эдак, и подпрыгнет, и взбрыкнет, и бородой козлиной в воздухе помашет, и статями своими дивными помавал. Вокруг все мы со смеха помирали. Уже и соседи на плетень навалились, едва наш плетень не уронили. Уже и от Хродомера прибежали смотреть. Но крепилась Галесвинта.
Тут мычанье и блеянье послышалось — Од-пастух стадо гнал. И когда к нам на двор наш козел завернул и оказался он без бороды — тут не выдержала и заверещала Галесвинта от хохота и, на землю пав, биться стала. Козел же, завидев дядю Агигульфа, пятиться стал, будто бы в испуге.
Дядя Агигульф на козла грозно надвинулся, бородой козлиной размахивая. Тут козел голову наклонил и рога выставил, к нападению готовясь. Тут уж дядя Агигульф в бегство ударился и помчался, высоко ноги вскидывая, руками размахивая и мекая на ходу. А козел следом гнался. И так бежал дядя Агигульф через все село, козлиную бороду на статях своих унося. И в реку прыгнул, только тем и спасся.
А Ульф этого не видел. Ульф в это время уже в рабстве был.
Дедушка нам рассказывал, что у богов подобная потеха водилась. Но мы и подумать не могли, что это столь смешно.
АЙНО, ТВИЗО И ОД-ПАСТУХ
Ода у нас в селе не жалуют, ибо норов у него мрачный и нелюдимый.
Од сирота. Мать его была аланка. Эвервульф, который взял ее в жены, взял ее уже беременной.
В тот год, когда чума была, наш дядя Ульф пошел воевать с герулами и попал к ним в плен. Эвервульф, друг его близкий, в плен не хотел сдаваться и дал себя убить герулам. Как ежа, истыкали его стрелами, ибо боялись герулы схватиться с ним в рукопашной схватке. И казнился Ульф, что не сумел друга спасти или что не пал рядом с ним, пронзенный теми же стрелами.
Добра после себя Эвервульф почти не оставил: хижина плетеная на краю села и жена с мальчишкой. Рабов же не держал.
Аланка в том же году умерла от чумы. Много людей по всему селу умерли от этой чумы.
Так остался Од сиротой. Старейшины определили его скот пасти, чтобы польза от него была.
Говорят, что Од-пастух понимает язык зверей. Мой брат Гизульф языка зверей не понимает, хотя собаки его никогда не трогают.
У Хродомера на дворе свирепая сука жила. Ее все в нашем селе боялись. Она потом издохла.
Од только начал пастушествовать, когда у этой суки в последний раз народились щенки. Она их в норе вывела, на косогоре. Хродомер выследил, где эти щенки, и одного щенка забрал.
Хродомер говорит, что из помета сука всегда съедает одного щенка, ибо этот щенок, выросши, убьет всех прочих. Сука сразу видит, который из ее щенков убийца и убивает его, пока он еще слеп.
Такого-то щенка Хродомер и подарил Оду-пастуху, чтобы вырастил.
Од со щенком-убийцей нянчился, как мать с младенцем. Так выросла Айно.
Айно сражалась с волками и убивала их, охраняя стадо.
Подобно тому, как мы, готы, убивая наших врагов, берем иногда себе жен из вражеских народов, так и Айно понесла однажды от волка потомство.
Так родилась Твизо. Самая крупная была в помете; ее Од отобрал, а прочих утопил.
Эти две собаки — вся родня Ода. Ходят они за Одом, как Одвульф за годьей.
Твизо крупнее, чем Айно, лобастая, глаза у нее как у волка, одно ухо у Твизо порвано.
Твизо младше, чем Айно, но загрызла больше волков.
Од любит Айно и Твизо.
НЕХЕМЬЯ
В нашем селе старейшин двое — дедушка Рагнарис и Хродомер. Когда дедушка собрался идти к Хродомеру, мы с Гизульфом рядом вились в надежде, что дедушка нас заметит и с собой возьмет. Он часто берет нас с собой.
И на этот раз дедушка нас не прогнал. От нас к Хродомеру почти через все село идти надо. С дедушкой очень интересно по селу ходить. Дедушка идет и все время ругается. Что ни встретит, все обругать норовит, потому что в прежние времена все куда лучше было.
Возле дома Валамира, нашего родича и дружка дяди Агигульфа, дедушка долго стоял. Стучал палкой по плетню и бранил валамирова раба, старого дядьку, который Валамира и вырастил. Негодным вырастил, нерадивым!
Раб этот дедушкиных лет, если не старше. Говорил нам с Гизульфом как-то этот валамиров дядька, что сколько он нашего дедушку помнит, столько дедушка недоволен.
Валамиров дядька — он тоже всем и всеми недоволен. И хозяином своим недоволен, и другом его Агигульфом, и нашим дедушкой Рагнарисом. Только он этого дедушке Рагнарису сказать не решается. А Агигульфу с Валамиром говорит.
Сегодня с дедушкой еще интереснее, чем всегда было. Все-то ему не угодили, все его расстроить норовили. И куры соседские не угодили, зачем за забором кудахчут. И Фрумо-дурковатая, дочка Агигульфа-соседа, что навстречу попалась, не угодила — зачем дурковатая такая? У аргаспова дома оскользнулся дедушка на тропинке, едва в сугроб не упал — и совсем уж собрался идти убивать Аргаспа, зачем снег не прибирает. Тут как раз и вышел из дома Аргасп. Дед орал на него, ногой топал и палкой грозил. Аргасп только улыбался деду и в дом звал на пиво. Дед закричал, что знает он, какое у Аргаспа пиво. Хотя на самом деле не знал. И не стал заходить. Он к Хродомеру торопился.
Дедушка Рагнарис не заметил, а мы с Гизульфом заметили, как Аргасп выскочил из ворот и за дедом немного по улице прошел, очень похоже его передразнивая. После нам подмигнул и назад побрел.
Аргасп воин, он в походы ходит, а зимой изнывает от скуки.
Валамир с Аргаспом так легко от деда отделались, потому что основные свои силы дедушка для Хродомера берег. Как ступил на хродомерово подворье, так все свои засадные полки в атаку бросил. Это что тут под ногами? Лошадиные яблоки? Ну ясное дело, что еще у Хродомера под ногами валяться может! (И размолол эти яблоки палкой).
После палку поднял и ругаться стал: вечно измарает палку, как к Хродомеру зайдет. Все не как у людей.
Рабы хродомеровы, кто на дворе возился, при виде дедушки нашего кто куда брызнули, только пятки сверкнули. Все же дед сумел одного изловить и длинно обругать.
Тут и Хродомер показался. Дед сразу раба отпустил и чуть не облизнулся: экое лакомство! Сам Хродомер.
Хродомер же, улыбаясь сладко, сказал, что вышел, мол, поглядеть, что же на дворе такого происходит. А то в доме все молоко скисло. Даже коза чистой простоквашей доится.
Дед на то сказал, что у него, Хродомера, и козы-то не как у людей, не говоря уж обо всем прочем. И что прочим козам от хродомеровой скотины подальше надобно держаться, чтобы не набраться всякого непотребства. Уж он-то, Рагнарис, о своих козах, во всяком случае, позаботится, чтобы они с хродомеровыми козами не встречались.
