Наталья Павлищева - Хозяйка Блистательной Порты
– Кизляр-ага, неужели тебе тоже нужна такая мазь? Что так долго читаешь? Скажи, я сделаю и для тебя.
– Вай! Глупая женщина. Это только вы все мажетесь, краситесь, что-то выщипываете.
Он чуть не добавил, что мужчинам это ни к чему, но вовремя осекся.
– Иди! Если бы ты еще придумала отвар, чтобы твоя хозяйка хоть чуть подросла.
– Зачем, если она мила Повелителю и такая? У маленькой Хасеки большой ум. Это важней высокого роста. К тому же маленькая женщина куда больше похожа на женщину, чем верзила…
Зейнаб намеревалась подробно объяснить евнуху преимущества невысокого роста и большого ума, но тот слушать не пожелал, снова махнул рукой:
– Иди, женщина, не зли меня!
– Вай, какой ты сегодня сердитый. Спал плохо или съел много? А может, повар сплоховал и у тебя несварение?
– Уйди, Зейнаб, не то стражу позову.
Зейнаб поспешила прочь, стараясь, чтобы кизляр-ага не догадался, какое она испытывает облегчение, потому что тот самый лист с простыми рецептами (если честно, слишком простыми для сведущей в мазях и притираниях старухи) ей дал странный старик-прорицатель, появившийся в лавке знакомого торговца вдруг словно ниоткуда. Сунул лист, сказал, что для ее хозяйки, и посоветовал дома подержать над огнем, только не спалить. Если бы не кивок торговца травами, видно, доверявшего старику, она ни за что не взяла бы лист в руки вообще. Но прорицатель усмехнулся:
– Не бойся, я не наврежу твоей хозяйке. Скажи, что от меня, она все поймет и поверит. Это то, что я не мог сказать ей, потому что нас слушали. Не забудьте подержать над огнем, но только один раз.
Не успела Зейнаб глянуть, что на листе, как старика и след простыл.
Придя в покои Роксоланы, старуха шепнула:
– Есть секретное послание…
Роксолана, выслушав осторожный рассказ Зейнаб (негоже, чтобы служанки что-то узнали), протянула руку:
– Давай, я знаю, кто это.
– Почему не сказали, госпожа, я ведь могла и не взять листок.
– У него нельзя не взять, это он только с виду такой маленький и тихий, а если начнет приказывать, побежишь исполнять тотчас. Это прорицатель, он мне судьбу предсказал. А не сказала потому, что тебя вчера не было во дворце.
– Вай! Разве можно связываться с предсказателями?! Это смертный грех.
– Этот грех взял на себя кизляр-ага, он привел старика и заставил меня выслушать, – усмехнулась Роксолана. – К тому же верно говорят: не верьте предсказаниям вашей судьбы, но и не пренебрегайте ими.
Зейнаб не обратила внимания на турецкую пословицу, ее интересовало другое:
– С чего бы кизляру-аге приводить к вам прорицателя?
Пришлось тихонько рассказать Зейнаб о вчерашнем происшествии. Но как читать при служанках?
– Вай, госпожа, у вас пятнышко на подбородке! Нужно немедленно принять меры.
– Где? – ахнула Роксолана.
– А вот тут, тут… крошечное, но может стать заметным. У меня есть средство. А ну, кыш отсюда! – распорядилась Зейнаб, выгоняя служанок из комнаты, словно мух.
Никто не удивился, только дождались кивка госпожи. Зейнаб никогда не позволяла присутствовать при всяких магических действиях над внешностью Роксоланы. Магическими они казались со стороны, все понимали, что это не так, просто Зейнаб не желала раскрывать свои секреты ухода за лицом, волосами и телом своей госпожи, готовила составы для масок, ванн, притираний и ополаскиваний почти тайно. Это тоже считалось нормально, как же иначе, хотя Роксолана уже не раз намекала, что пора бы и передать секреты мастерства, немолода уже Зейнаб.
Старуха понимала это и сама, но ворчала, что не видит достойной преемницы, как только найдет, так и обучит. Сейчас таковая уже нашлась, но просто так допустить Гёкче к своим тайнам не могла. Гёкче после смерти маленького Абдуллы словно осиротела, с Мехмедом и Михримах возилась Мария, с Селимом и Баязидом Мелек. Для ухода за детьми и хозяйкой хватало и других служанок, число которых росло с каждым днем, вот Гёкче и старалась почаще помогать Зейнаб. Сама Зейнаб была бы не против обучить Озлем, бывшую Мухсине, – женщину, родившую сына Ибрагиму-паше, которую Хатидже-султан отправила служанкой к Роксолане в качестве мести. Но тут уж воспротивилась Роксолана:
– Э, нет! Озлем будет выполнять самую грязную и нудную работу. Можешь поручить ей скрести полы или драить решетки и жаровни, но только не составлять кремы для меня. Или ты погибели моей желаешь? Тогда трави сама.
– О, Аллах! Что вы такое говорите, госпожа?! Как я могу желать вам погибели, если все для вас делаю?!
Голос старой Зейнаб в такие минуты становился плаксивым, и добиться возвращения ее в хорошее настроение стоило дорого. Обычно это оборачивалось каким-то подарком, который старуха уже на следующий день… передаривала маленькой Михримах.
Роксолана возмущалась:
– Почему ты снова подарила мой дар принцессе?!
– Он стал моим? Что хочу, то и сделаю.
– Ты балуешь девочку.
– А вы разве нет? А Повелитель?
Зейнаб была права, хорошенькую малышку баловали все – от султана до рабынь.
Старуха уступила и время от времени позволяла Гёкче смотреть, как растирает порошки, позволяла растирать и самой, правда, не объясняя, что насыпала в ступку.
Вот и сейчас они выпроводили служанок, оставив в качестве помощницы только Гёкче, старательно работавшую пестиком над засыпанными в большую каменную ступку зернами овса. Убедившись, что Гёкче занята делом и не подслушивает, Зейнаб развела жаровню.
Арабская вязь на листе проявилась сразу, но почти так же быстро исчезла. Хорошо, что в последнюю минуту Зейнаб вспомнила о предупреждении старика о нагревании всего один раз. Роксолана напряглась, потому что слова на поднесенном к горячему листе следовало читать быстро, они возникали и гасли, словно искры на ветру.
Не все поняла, но и того, что успела прочесть и запомнить, хватило.
Прорицатель снова предупреждал о неразрывной связи двух гороскопов, о том, что она – единственная женщина Повелителя, что нужно забыть о гареме, а со временем и распустить его, что будет править рядом с султаном… А еще о необходимости держать в руках своих сыновей, потому что только один из них, пока не родившийся, не будет представлять угрозу для отца, не отпускать от себя ни на шаг старшего, иначе ему грозит гибель, и внушать средним, что воля отца – это воля Аллаха.
«Добейся признания женой пред Богом, это возможно. Старайся стать для Повелителя всем, в том числе и советчиком в делах, это ты тоже можешь. Если добьешься, будешь единственной и будешь править. Твоя судьба рядом с его до твоей смерти, но это не скоро…».
Роксолана снова сидела оглушенная, испуганная… Зейнаб заглядывала в лицо, как кизляр-ага после разговора в маленьком домике:
– Что, госпожа? Что-то страшное?
И Роксолана вдруг улыбнулась:
– Будет еще один сын.
– И все?
– Не все, там много. Я должна постараться стать женой Повелителя.
– Женой? А вы разве не кадина?
Роксолана понизила голос до шепота:
– Зейнаб, кадина – это жена пред людьми, а нужно пред Богом. Чтоб кадий венчал.
– Вай! Такого не бывает, султаны не женятся так!
Руки старухи ловко размазывали по лицу хозяйки смесь из мякоти хурмы, небольшого количества нежного творога и сливок.
– А на мне женится, – вдруг весело сверкнула глазами Роксолана.
– Зачем вам это, разве и без того власти мало?
– Власти, Зейнаб, никогда не бывает много.
Старуха хотела сказать, что все равно будущая валиде – Махидевран, ее сын Мустафа – наследник престола. Роксолана и сама поняла, о чем думает Зейнаб, усмехнулась:
– Повелителю суждена долгая жизнь, следующим султаном станет мой сын, но я валиде не буду.
– Почему?
– Моя жизнь короче его, но судьбы переплетены с первой встречи и до последнего моего вздоха. Это еще не скоро, сыновья вырасти успеют и дочь тоже. Но я должна стать женой. Настоящей, не наложницей.
– Госпожа, вы, конечно, многого добились и многое можете, но…
– Что?
– Вы – рабыня, султаны не женятся вообще, и уж тем более не женятся на тех, кого купили в Бедестане. Простите мою нескромность, но это так.
Зейнаб ожидала, что Роксолана взъярится, накричит, обругает, но та вдруг замерла:
– Только в том препятствие?
– В чем?
– В том, что меня купили на рынке?
– В первую очередь в этом.
– Нет никаких законов, запрещающих султанам жениться?
– Я не знаю всех законов, но, думаю, нет. Но вы…
– Рабыня – та, которую продавали?
– Да, – старуха искренне удивилась появившемуся в глазах Роксоланы блеску. Чему она радуется?
– Так вот, меня никогда не продавали, слышишь? Я не рабыня! Пленница, но не купленная и не проданная.
– Что? Простите, госпожа, но Ибрагим-паша купил вас в Бедестане на рынке невольниц. Лежите так, пусть впитается. А на глаза вот это, – Зейнаб накрыла веки Роксоланы кусочками ткани, смоченными в кунжутном масле.
