Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа
Много лет спустя, перелистывая — в который раз — рукопись, я был озарен догадкой, что паноптикум графа — это персонажи его записок. Я попытался отыскать фигурки, хотя бы несколько, но тщетно. И тогда я вновь вернулся к его труду, разыскал упомянутых в нем людей или их близких, записал рассказанное ими и вместе с сохранившимися обрывками записей Сегеди предлагаю теперь читателю.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Проникли лазутчики из племени, поклоняющегося Маммоне, и рассеяли повсюду семена соблазна. Пало злое зерно в землю и дало пышный всход, ибо корнем своим проникало в геенну и питалось ядом ее. Возрос цветок прекрасный, но разлагающий плоть припавшего к нему, ибо дыхание его было ядовито. А народ глядел и радовался красоте его, опьянялся его благоуханием и не помышлял о будущем.
Пали замки и запоры с тех узилищ, где были замкнуты враги разума и души человеческой, и открылся путь Скорпионам, и возгорелась жажда стяжания. Позавидовали люди чужому достатку, прониклись злобой друг к другу, и затмился разум их. Поднял человек меч на ближнего своего, закрылся щитом от друзей, и не стало народа. И тогда Туташха вступил в бой с язвами и пороками мира: облагодетельствовал бедных, поверг в прах богатых, совершил правосудие над неправедными и возвысил униженных, принес мир в сердца враждующих и изгнал зло из душ человеческих.
Но умножилось: предательство среди братьев, прелюбодеяние среди супругов, неблагодарность взысканных милостью, высокомерие власть имущих, криводушие подчиненных, коварство ученых, искательство невежд, ложь книжников.
И смутился тогда Туташха, ибо не знал он, как внести мир и покой в сердца. И сказал он в смятении — Не ведаю, что творю, зло или добро. Сложу же руки на груди и призову силу свою к бездействию. И отвернулся от народа своего, перестал слушать стенания его. Ибо не был он Богом.
ГРАФ СЕГЕДИ
Встречаются люди, в высшей степени одаренные, но не умеющие распорядиться своими способностями разумно. Одно дело — врожденный дар, другое — умение им управлять. Два человека, в равной мере одаренных, могут быть нравственно совершенно не схожи, и каждый из них на свой лад использует отпущенное ему дарование. Ценность любого свершения определяется нравственностью свершившего. Для меня несомненно, что во все времена общество предоставляло поприще орлу, стервятнику и птахе, и стезя каждого была пролагаема согласно его нравственным склонностям.
Долголетняя служба в должности начальника кавказской жандармерии, а после отставки известная близость к тем кругам позволила мне от начала до конца проследить историю, наглядно подтверждающую сказанное. Это история жизни и отношений двух сильных натур — абрага Даты Туташхиа и его двоюродного брата Мушни Зарандиа. Провидение наделило их равновеликим талантом, но несхожесть нравственная развела их по разным стезям.
Начну свой рассказ с мысли о том, что, хотя господь бог сделал прекрасное источником добра и чистоты, однако и это правило знает исключения. На сей раз прекрасное породило несчастье: красота юной грузинки Эле Туташхиа заставила поручика в отставке Андриевского совершить необдуманный, продиктованный чувством шаг. Брат грузинки Дата Туташхиа смертельно ранил поручика и ушел в абраги. Это произошло в 1885 году, когда Дате Туташхиа было девятнадцать лет.
Эле Туташхиа я сам дважды допрашивал, и клянусь честью, существо, что родилось из морской пены, несомненно было подобно Эле Туташхиа.
Из архива Кавказского жандармского управления Дневники поручика Андриевского
1884 года 9 апреля.
…Писарь у меня в учреждении один. Дел, между тем, превеликое множество. Попытки найти порядочного, достаточно образованного человека на постоянную службу ни к чему не привели, и я за десять рублей в месяц договорился с неким Мушни Зарандиа, акцизным чиновником. Он приходит три раза в неделю по вечерам, когда освобождается в своем присутствии. Мушни Зарандиа — молодой человек с гимназическим образованием, однако в своих обширных познаниях не уступает окончившему университетский курс. Питает склонность к наукам, в особенности к праву. Обнаруживает даже к нему способности. Обычно Зарандиа сидит в комнате начальника канцелярии. В нее выходит одна из дверей моего кабинета, которую я часто оставляю открытой, чтобы при надобности позвать чиновника.
Однажды в конце дня, когда все уже разошлись, я остался ждать Зарандиа — чтобы составить и переписать кое-какие бумаги. Он пришел, как обычно, вовремя и принялся писать под мою диктовку. Через некоторое время, доставая платок, Зарандиа выронил из кармана червонец. Монета со звоном покатилась по полу. Зарандиа посмотрел на нее и спросил, не моя ли. Я покачал головой и сказал, что видел, как золотой выпал из его кармана. Зарандиа до крайности удивился, поскольку, по его словам, не брал денег из дому.
Монета поблескивала на полу. Зарандиа смотрел на нее, словно размышляя, каким образом она могла очутиться в его кармане. Вдруг вспомнив что-то, нагнулся и положил монету на стол. Мы вернулись к диктовке. Зарандиа заметно волновался, ерзал, и едва я кончил диктовать, попросил разрешения уйти, пообещав вернуться через полчаса и переписать документы. Я спросил о причине его волнения и спешки. Оказалось, что днем он ревизовал какого-то мелкого ремесленника, обнаружил товар, упрятанный от обложения налогом, и составил акт. Он был убежден, что ремесленник, не осмелившись прямо предложить взятку, незаметно положил ему в карман этот червонец, поскольку деньгам взяться больше было неоткуда. Зарандиа сказал, что немедленно должен вернуть их. Все это он выпалил одним духом, собрал со стола бумаги, отнес в канцелярию и ушел.
Несколько позже, попрощавшись с начальником канцелярии, отправился домой и я. Часов в восемь я вернулся, но зашел в кабинет с черного хода. Мое возвращение, как видно, осталось незамеченным начальником канцелярии, который задержался в этот день дольше обычного, и Зарандиа, к тому времени тоже уже вернувшимся. Немного спустя я услышал голос начальника канцелярии:
— И что же, взял он деньги или стал отпираться?
— Взял. Он был смущен, — ответил Зарандиа.
— Гм, смущен! Не смущен, я полагаю, озадачен. Верно подумал, что сумма показалась вам ничтожною, и потому вы ее вернули.
— Не знаю. Возможно, и так.
— Не следовало возвращать.
— А как же? — с непритворным удивлением спросил Зарандиа.
— Просто не следовало возвращать.
— Нельзя.
— А когда казна вам платит нищенское жалованье — это можно? Вам его достает? — Начальник канцелярии принялся откашливаться в ожидании ответа.
— Не существует жалованья, которого хватает. Надо себя сообразовать со своим жалованьем. Сколько ни дай, еще большего хочется. Не бывает большого и малого жалованья. Есть большой и малый аппетит.
Видно, начальник канцелярии не сразу нашелся, что ответить. После долгой паузы он сказал:
— А у вас, сударь, аппетит втрое больше жалованья!
— Как это? Я не задумывался, право, отчего вам так кажется?
— А оттого, что жалованья вам не хватает и вы за десять рублей в месяц скрипите здесь пером три вечера в неделю.
Зарандиа от души рассмеялся.
— Я работаю не из-за десяти рублей. У меня остается свободное время, надо же его использовать.
— Послушать вас — вы работаете не из-за денег. Вы и за пять рублей пошли бы, не правда ли?
— Нет. За пять не пошел бы.
— А что бы стали делать?
— Искать десятирублевую работу.
— Гм, десять это что — сакральная цифра?
— Вовсе нет. Мое основное жалованье и червонец к нему составляют доход, который дает мне возможность оставшееся свободное время — четыре вечера и воскресенье — использовать для себя. С другой стороны, время, которое я трачу на дополнительную службу, стоит именно десять, а не пять рублей.
— Поразительная теория, ей-богу! Не назовете ли источник этой мудрости, милостивый государь?
— Как-нибудь в другой раз.
— Зачем откладывать?
— Тогда извольте. Древнегрузинская светская литература и некоторые богословские сочинения.
На этом разговор прервался.
Хотелось бы мне знать, таков ли этот Зарандиа на самом деле или играет такого.
1884 года 14 ноября.
Вчера мы с Датой Туташхиа поехали в уезд на пролетке Канкава. Лошадь шла рысью. Моросил дождь. Мы нагнали женщину преклонных лет. Она едва волочила ноги, промокла до нитки и вся дрожала от сырости. Туташхиа предложил уступить ей пролетку, сказав, что до города путь недолгий и ему даже охота пройтись пешком. Я, разумеется, согласился…
В городе мы поначалу зашли по моим делам в лавку писчебумажных товаров, а затем в мануфактурный магазин, где и ему, и мне предстояло сделать покупки. День был воскресный, базарный, покупателей было много, и у прилавка собралось сразу несколько десятков человек. Ждать, однако, нам пришлось недолго. Приказчик уже развернул перед нами несколько кусков товара, когда в магазин впорхнула жена Шабатава. Учитель Шабатава — молодой человек, и жена у него молодая, миловидная, но несколько ветреная особа. Бесцеремонно расталкивая людей, она направилась прямо к прилавку. Попробовала она оттолкнуть и Туташхиа. Спутник мой обернулся, смерил ее взглядом с головы до ног и резко загородил дорогу. Жена молодого учителя не унималась, но Туташхиа не уступил, а чтобы сдвинуть его с места, нужна была не женская сила.
