Мортеза Каземи - Страшный Тегеран
— Мэин-ханум посылает вам привет.
Чтобы не показать себя невежей, Ферох вынужден был сказать:
— Передайте ханум выражение моей глубокой преданности.
Лицо тетки сказало, что дальнейшие свидания его с Мэин невозможны.
Мог ли Ферох после этого хоть одну минуту там оставаться? Мог ли он заставить свое сердце вынести такой удар? Мог ли он жить без встреч с Мэин?
Трое суток он думал. Потом решил, что ему нужно написать письмо Мэин и отослать его весьма хитрым способом.
Ферох знал, что тетка его не умеет читать и что Мэин всегда читает ей письма другой тетки, живущей в Казвине. Он тотчас взял перо и написал:
«Моя дорогая возлюбленная! С глубокой грустью, с горечью берусь я за перо — обменяться с тобой несколькими строками. Я требую свидания. Непременно, каким бы то ни было способом устрой его, чтобы я мог выразить тебе, что я переживаю после этого печального и в то же время смешного происшествия, и чтобы мы могли обсудить с тобой пути к дальнейшим встречам.
Тот, кто тебя никогда не забудет:
Ферох Дэгиг».
И тут же Ферох написал другое письмо, от имени казвинской тетки к матери Мэин, наполнив его молитвами и салямами, поклонами Фатэме-Бегут и Секене Баджи, а сверху — крупным почерком:
«Внимание! Это письмо — фальшивое, вложено только затем, чтобы можно было отправить второе письмо».
В этот день один из приятелей Фероха уезжал на автомобиле в Энзели. Повидавшись с ним, Ферох запрятал письмо в конверт, надписал адрес: «Ее высокородию Мелек-Тадж-ханум», отдал приятелю и попросил опустить на станции Енги Имам в почтовый ящик. Так и было сделано.
И через восемнадцать часов почтальон входил с этим письмом в ворота сада Мелек-Тадж-ханум. Едва взгляд Мэин упал на письмо, она узнала почерк Фероха.
После обеда она ушла к себе в комнату и получасовое раздумье указало ей исход.
У г. Ф... эс-сальтанэ был садовник, умный и хороший человек; к сожалению, вследствие невежества одного из крупных тегеранских врачей, бедный Метеди-Казем почти потерял зрение. У садовника была шестнадцатилетняя дочь, которую он крепко любил. Случилось как-то, что она тяжело заболела малярией, и это несчастье чуть не убило старика.
Очень часто, когда Мэин ходила на Лалезар или на базар за покупками, она по пути заходила в дом садовника, находившийся поблизости, ухаживала за его дочерью, иногда дарила ей платье или немного денег и мало-помалу садовник и его дочь так привязались к Мэин, что сделались ее преданнейшими слугами; оба все время мечтали, как бы оказать ей какую-нибудь услугу. Но до сих пор Мэин никогда не случалось нуждаться в их заботах.
Мэин решила, что она может послать Фероху письмо при помощи дочери садовника, а с помощью самого садовника может, пожалуй, устроить и свидание с Ферохом.
Мэин направилась в комнату прислуги, чтобы послать кого-нибудь за дочерью садовника, но, по счастливой случайности, увидала ее там. Приняв это за счастливое предзнаменование, она повела девушку к себе. Безусловно, доверяя ей, она рассказала о запрещении видеться с Ферохом и попросила у девушки помощи.
Шекуфэ — так зовут дочь садовника — сейчас же выразила полную готовность на все. Мэин сказала:
— Сначала иди к отцу, объясни ему все и попроси, чтобы придумал какой-нибудь способ видеться с Ферохом.
Через четверть часа Шекуфэ, сбегав к отцу, сказала:
— Дела хороши. Отец придумал отличный способ.
— Что такое? — Сердце Мэин затрепетало.
— Отец, — рассказывала Шекуфэ, — сначала, было, задумался, а потом говорит: «А ведь я знаю, что надо делать. Вот что надо, у западной стены сада я поставлю лестницу. Вы можете разок, другой, третий в неделю, ночью на нее влезть да повидаться с Ферохом, — пусть он приходит туда к стене».
Одобрив этот план, Мэин тотчас же написала Фероху письмо.
«Дорогой мой Ферох! Записку твою получила. Если хочешь меня видеть, приходи в два часа после захода солнца к забору сада. Там ты меня найдешь, и переговорим обо всем.
Любящая тебя Мэин».
Она отдала письмо Шекуфэ, разъяснила ей, где будет место встречи и отправила к Фероху. И в ту же ночь Ферох пришел. В конце концов было установлено, что они будут встречаться два раза в неделю у забора и раз в неделю на десять минут в доме садовника. Но эти свидания у садовника сопровождались таким страхом и трепетом, что они не могли как следует насладиться беседой друг с другом. Так продолжалось два года, до этой весенней ночи. Прошло несколько минут молчания. И снова начала говорить Мэин.
— Ах, Ферох, я не знаю, что в конце концов с нами будет? Разве ты не хочешь знать, почему я заставила тебя так долго ждать?.. Я думала скрыть от тебя причину, но вижу, что скрывать ее, пожалуй, будет еще хуже.
Охваченный тревогой, Ферох сказал:
— Говори дорогая, конечно, говори. И, если это даже что-нибудь неприятное, все равно я хочу слушать, потому что твой голос для меня приятней музыки.
С бесконечной грустью Мэин сказала:
— Ферох, Ферох... Эта не так. У меня вести плохие. И хотя я боюсь, что ты будешь беспокоиться, но что делать? Я вынуждена сказать, так как с этим вопросом связано наше с тобой будущее.
Встав на камень у подножия стены, чтобы быть ближе к Мэин, Ферох сказал:
— Что такое, Мэин, в чем дело? Ты пугаешь меня. Дорогая, говори, что случилось, я хочу знать, что тебя так взволновало. Говори скорее, в чем дело!
Мэин сказала:
— Иди сюда ближе, я расскажу тебе все.
— Мэин, — сказал он, — если хочешь успокоить мое сердце, дай мне руку, я поцелую ее и мне станет легче.
Наклонившись, она опустила к нему свои белые руки, и Ферох прижал их к глазам, а потом поцеловал долгим поцелуем.
— Три четверти часа тому назад, — сказала Мэин, — отец позвал меня и сказал такую вещь, что, когда ты услышишь ее, тебе станет больно.
Ферох сказал:
— Нет, нет, дорогая, ничего. Я очень хочу знать, говори скорее!
Мэин продолжала:
— Отец сказал мне: «Я слышал, что ты болтаешь всякие вещи, которых не говорят в твоем возрасте. Например, ты говоришь о своем двоюродном брате Ферохе не так, как девушка должна говорить о брате... так расхваливаешь его... Что это значит?»
— Говори, говори! — торопил Ферох. — Я хочу знать, откуда он это узнал. Может быть, он и о наших встречах знает? Хорошо, а ты что сказала в ответ?
Мэин уже открыла рот, чтобы ответить Фероху, как вдруг сказала:
— О, Ферох! Слышишь? В саду... Кто-то... Сюда идут. Ах, если нас увидят, что я скажу?
В эту минуту вблизи раздался шум шагов и показались две фигуры, двигавшиеся со стороны дома. Они остановились в пяти-десяти шагах от стены, возле цветника, где под кипарисами стояли столы и скамейки. Между ними и Мэин с Ферохом был развесистый чинар, и пары не могли видеть друг друга. Свесившись со стены, Мэин шепнула Фероху:
— Отец и мать. Должно быть, что-нибудь важное, раз они пришли сюда разговаривать... Так никогда не бывает. Если хочешь слышать, о чем будут говорить, заберись сюда, на край стены, и сядь рядом со мной.
Ловким движением, не произведя ни малейшего шума, Ферох влез на забор и сел. Он держал теперь руку Мэин в своей руке, головой прижался к ее голове, так что дыхание их смешивалось, и, сидя так, они слушали, стараясь не проронить ни звука.
Было уже три часа после заката. Поднявшись на самую вершину неба, месяц заливал светом землю. Воздух был чист и свеж, дул прохладный ветерок. Сад был охвачен тишиной, жители дома ушли на покой, и все вокруг было погружено в сон, не спали только эти четверо.
Супруги уселись рядышком на одном из садовых диванов. Если бы кто-нибудь в эту минуту бросил взгляд на лицо Ф... эс-сальтанэ, он увидел бы, что лицо его было озабочено и нахмурено. Взяв жену за руку, он сказал:
— Ханум, знаете, почему я в этот час не отпустил вас спать и привел сюда?
Мелек-Тадж-ханум ответила:
— Нет, ага. Я крайне этим удивлена и жду, что вы объясните мне, в чем дело.
— Хорошо. Тогда слушайте.
Глава пятая
ОТЕЦ И ДОЧЬ
Прежде чем уважаемые читатели узнают, о чем говорили супруги и что делали двое влюбленных на заборе в эту лунную ночь, вернемся немного назад и посмотрим, что произошло недавно между Ф...эс-сальтанэ и Мэин.
Часа за два до того, как Мэин пришла к забору, Ф... эс-сальтанэ сидел в кресле за письменным столом в своей комнате, стеклянная дверь которой выходила в сад. По-видимому, он что-то писал. Но это только так казалось, а присмотревшись ближе, можно было бы заметить, что Ф... эс-сальтанэ находится в глубокой задумчивости, и хотя держит в руке перо, но рука эта машинально чертит что-то на листке лежащего перед ним блокнота.
Почему же он так рассеян, о чем он думает и чем обеспокоен?
Если читатели отнеслись внимательно к тому, что нами было сказано ранее о Ф... эс-сальтанэ, они поймут, конечно, что люди, подобные ему, не могут не задумываться и не волноваться, когда видят перед собой что-нибудь такое, что может угрожать их состоянию.
