Роберт Шеи - Левиафан
Ее первые слова были грубыми и сердитыми.
– Вот дерьмо. Неужели всегда будет так – белый эпилептический спазм и дыра во времени? И я никогда ничего не смогу вспомнить?
Хагбард рассмеялся.
– Надевая брюки, я натягиваю штанины по очереди, – сказал он, – и не тяну кукурузу за стебель, чтобы помочь ей расти.
– Засунь свой даосизм подальше и дай мне прямой ответ.
– Воспоминание – это всего лишь вопрос сглаживания переходов, – ответил он. – Да, ты вспомнишь. И сумеешь контролировать.
– Ты безумец, – устало произнесла она. – И затягиваешь меня в свою безумную вселенную. Не знаю, почему я по-прежнему тебя люблю.
– Мы его тоже любим, – охотно встрял Сад. – И тоже не знаем почему. Мы ведь даже не занимаемся с ним сексом.
Хагбард прикурил одну из своих вонючих сицилийских сигар.
– Ты считаешь, что я просто перенес в твое сознание мои галлюцинации, – сказал он. – Но все намного сложнее, гораздо сложнее. Эрида – это вечная возможность человеческой души. Она су– шествует совершенно независимо от твоего или моего сознания. И она – та самая возможность, с которой не могут справиться иллюминаты. То, что мы начали здесь прошлой ночью – занимаясь павловским кондиционированием, которое считается тоталитарным, и древней магией, которая считается всего лишь суеверием, – изменит ход истории и сделает наконец возможными реальную свободу и реальную разумность. Возможно, моя мечта безумна, но, если я заражу ею достаточное количество людей, она по определению станет разумной, ибо будет статистической нормой. Пока я программирую тебя – это лишь первый этап. На следующем этапе программировать себя должна ты сама.
– И он сказал правду, – промолвила Стелла. – Я стала самопрограммистом. Те три женщины, которых ты знаешь, были моими творениями. Во мне скрыты все возможности и все женщины, которыми я могла бы, так или иначе, стать, если бы гены и социальная среда были чуть-чуть иными. Нужны лишь небольшие корректировки в биограмме и логограмме.
– Матерь Божья, – глухо пробормотал Джордж. Пожалуй, это был единственно возможный комментарий.
– Оставалась лишь самая малость, – спокойно продолжала она, – устроить так, чтобы самоубийство выглядело правдоподобно. На это ушло некоторое время. Но дело было сделано, и моя прежняя личность официально прекратила свое существование.
Она приняла свою истинную форму.
– О нет, – вскричал Джордж, пошатнувшись. – Этого не может быть! Я еще маленьким мальчиком дрочил на твои фотографии.
– Ты разочарован, что я намного старше, чем тебе казалось?
Она удивленно прищурилась Он заглянул в ее глаза которым неожиданно оказалось тридцать тысяч лет глаза одного из проявлений Лилит Велькор и все аргументы Сада и Мазоха показались ему клоунадой и он увидел мир этими глазами и увидел себя и Джо и Сола и даже Хагбарда обычными мужчинами которым присущи обычные мужские представления и увидел вечное женское опровержение и увидел по ту сторону и выше вечное божественное удивление он заглянул в эти глаза в эти древние сверкающие и радостные глаза и искренне сказал: «Чушь, ничто никогда не сможет меня разочаровать, теперь уже точно». (И Джордж Дорн мимоходом отошел в Нирвану.)
Все категории растворились включая крайне важное различие которое никогда не оспаривали Сад и Мазох различие между научной фантастикой и серьезной литературой НЕТ потому что папа и мама были всегда именно папой и мамой и никогда для разнообразия не становились мамой и папой ты улавливаешь разницу? ты чувствуешь разницу? Ты слышишь одинокий голос когда заблудившись здесь кричишь «я» «я» только я
– Теперь уже точно ничто никогда не сможет меня разочаровать, – сказал Джордж Дорн, вернувшись.
– Со мной такое уже один раз было, – задумчиво добавил он, – один раз, когда я смотрел на мир женскими глазами, но я постарался вычеркнуть это из памяти, вытеснил в подсознание. Это была Первичная Сцена40всей головоломки. Именно тогда я и потерял самоотождествление с Распорядителем Манежа.
– Поднимаю еще на пять, – сказал Уотерхаус, швыряя очередную пятитонную банкноту. – Я убил семерых человек моей собственной расы и помню поименно каждого из них: Марк Сандерс, Фред Робинсон, Дональд Макартур, Понелл Скотт, Энтони Роджерс, Мэри Китинг и Дэвид Дж. Монро. А потом я убил Майло А. Фланагана.
– Что касается меня… – Гарри Койн задумался. – Возможно, я убил многих знаменитостей. Но в то же время у меня есть основание считать, что я никогда никого вообще не убивал. И я не знаю, какой из этих двух вариантов хуже.
– Вот бы мне кто сказал, что я никогда никого в действительности не убивал, – сказал Уотерхаус. – Ну что, ребята, вы собираетесь делать ставки, или как?
– Я хотел убить Вольфганга Зауре, и я убил Вольфганга Зауре, – провозгласил Джон-Джон Диллинджер. – Если это зло, значит, так тому и быть. – Он поставил пятерку.
– Это может принести тебе страдания, – ответил Уотерхаус. – У меня есть только одно утешение. Первых семерых я убил потому, что меня заставили чикагские копы. А последнего я убил по приказу Легиона.
– Я уже собирался закругляться, но теперь передумал, – заявил, посмотрев на него, Гарри Койн. – Ты, оказывается, не такой уж умный. – Он тоже бросил десятитонную банкноту. – Я поднимаю тебе еще на пять. Ты и в самом деле в это веришь?
– Конечно, верю. Ты о чем говоришь? – Отто поставил очередную пятерку.
Выложив на стол свою пятитонку, Диллинджер покачал головой. – Вот черт. По-моему, тебя передержали на морозе.
– Четыре семерки, – сердито сказал Отто, раскрывая свои карты.
– Дерьмо! – ругнулся Гарри Койн. – У меня только пара четверок и пара девяток.
– Обидно бить такими шикарными картами ваши жалкие картишки, – величественно произнес Джон-Джон Диллинджер. Он раскрыл свои карты – восьмерку, девятку, десятку, принцессу и королеву мечей – и загреб все, что было на кону.
– Это история развития души, – говорила в этот момент мисс Портинари, раскладывая двадцать два козыря, или «ключа», этой очень древней колоды. – Мы называем ее «Книгой Тота», и это самая главная книга в мире.
Джордж и Джо Малик, ломавшие себе голову над тем, считать ли это финальным объяснением или же очередным розыгрышем, открывающим новый цикл обманов, слушали ее с любопытством и в то же время скептически.
– Орден извратили умышленно, – рассказывала между тем мисс Портинари. – Но не истинные мудрецы. Это сделали лжеиллюминаты и прочие белые братства, розенкрейцеры, франкмасоны и иже с ними, которые на самом деле не понимали всей истины и потому стремились скрыть ту ее часть, которую поняли. Они отовсюду ощущали угрозу; настоящий же мудрец никогда не опасается угроз. Они говорили символами и парадоксами, как настоящие мудрецы, но совсем по другой причине. Им не было известно, что' эти символы и парадоксы означают. Вместо того чтобы, увидев палец, указывающий на Луну, проследить взглядом в нужном направлении, они поклонялись самому пальцу. Карту они принимали за территорию и пытались на ней жить. Меню они принимали за еду – и пытались его есть. Понимаете? Они перепутали уровни. И пытались запутать любого независимого исследователя, опуская все больше завес и разбрасывая все больше парадоксов у него на пути. Наконец, в двадцатые годы некие вредители, принадлежавшие к настоящему левостороннему пути и входившие в одну из таких мистических лож, завербовали Адольфа Гитлера, и он не только прочитал книгу задом наперед, как и все они, но и начал настаивать, что это и есть история внешней физической Вселенной.
Вот, сейчас я вам покажу. На самом деле последняя карта, Козырь 21, – это первая карта. Именно с нее мы все начинаем. – Она подняла карту, известную как «Мир». – Это Бездна Галлюцинаций. Именно здесь обычно сосредоточено наше внимание. Мир полностью конструируется нашими чувствами и спроецированными эмоциями, о чем свидетельствуют современная психология и древний буддизм, однако большинство людей называют подобные проекции «реальностью». У людей сформированы условные рефлексы, заставляющие их признавать эту «реальность» и ничего дальше не выяснять, ибо, когда они в таком сомнамбулическом состоянии, ими легко управлять тем, кто жаждет управлять.
Мисс Портинари подняла следующую карту, «Страшный Суд».
– Ключ 20, или Козырь 20, или Ату 20, в зависимости от терминологии. На самом деле это вторая карта. Это кошмар, к осознанию которого приходит душа, если начинает хотя бы чуть-чуть подвергать сомнению реальность, установленную обществом. Если ты, например, обнаруживаешь, что ты не гетеросексуалист, а гетеросексуалист-гомосексуалист, не послушный, а послушный-бунтующий, не любящий, а любящий-ненавидящий. И что само общество вовсе не мудрое, организованное, справедливое и благопристойное, а мудро-глупое, организованно-хаотичное, справедливо-несправедливое и благопристойно-непристойное. Это внутреннее открытие – ведь оно является плодом твоих внутренних переживаний, – и это на самом деле вторая стадия. Но если за историю принимается история внешнего мира и порядок карт извращается, то эта карта становится предпоследним Армагеддоном, а Козырь 21, или «Мир», тогда изображает Царство Святых. В этом была ошибка апокалиптических сект и иллюминатов от Вейсгаупта до Гитлера, которая привела к попытке осуществить этот Армагеддон в реальности – с газовыми камерами для евреев, цыган и других «низших» и обещанием Прекрасного Нового Мира для чистых и верных арийцев.
