Анастасия Монастырская - Карт-бланш императрицы
Он вышел наверх и скомандовал:
— В Ораниенбаум!
Воронцов стоял рядом, вглядываясь в неправдоподобно светлое небо.
— О чем думаете, граф?
— О суетности жизни, — неожиданно ответил Воронцов. — И ее несправедливости. Вчера у нас была власть, сегодня остался лишь прах. Вчера я мог вершить судьбы, сегодня они распорядятся моей. Не стоит ставить на самых сильных. Как правило они и проигрывают.
— Под сильными вы подразумеваете Петра? — удивился Миних, вспомнив неприятную сцену в каюте.
— Вчера — да. Сегодня в фаворитах у судьбы Екатерина.
— Вы фаталист?
— Черт его знает, — Воронцов с тоской смотрел в ночные волны. — И что толку теперь гадать о том? Время безвозвратно упущено, теперь только и остается, что наблюдать за агонией.
— Чужой или своей? — поинтересовался Миних.
— Чужой, своей… Какая теперь разница, — с горечью ответил Воронцов. — Исход все равно один. И знаете, что обиднее всего, Миних? То, что в этот заговор никто из нас до конца не верил. Разве может женщина совершить подобное? Это же совершенно невероятно! С легкой руки Петра Федоровича мы привыкли смотреть на Екатерину как на досадную заводную куклу: что скажешь ей, то и сделает. Ан нет! Эта кукла поступила по-своему. Рискнула и выиграла. А сейчас я стою на этой яхте, идущей навстречу к смерти, и думаю: почему мы поверили императору? Почему недооценили Екатерину? Почему не предотвратили этот дурацкий заговор? Почему мы находимся на яхте вместо того, чтобы сидеть в парадном зале Зимнего дворца?! Почему?
— Потому, что так удобнее, — Миних подставил лицо морским брызгам. — Ни вы, ни я, и уж тем более государь не признаем за женщиной право на ум и решительные действия. Баба, она и есть баба: ее дело крутиться в постели, рожать детей и подносить нам по праздникам чарку. Заметьте — подносить молча. Вы так и к своим племянницам относитесь. Свысока.
— И? — Воронцов мгновенно напрягся, словно его обвинили в чем-то недостойном.
— И снова ошибаетесь. Екатерина Романовна, или как ее сейчас называют при дворе, Екатерина Малая, только своим умом добыла себе богатого и родовитого мужа, а затем стала лучшей подругой императрицы. Другая — Елизавета — будучи убогой, хромоногой и страшной, подчинила волю и желания государя. Так почему вы до сих пор считаете их безмозглыми куклами?
Воронцов обиженно засопел:
— На что вы намекаете, Миних? Еще немного, и вы договоритесь до того, что женщина тоже человек и тоже право имеет.
— А разве нет?
— А разве да?
Спор зашел в тупик. Волны бились о светлые бока. Брызги скатывались по лицам.
— Хорошо-то как, Миша! — примиряюще произнес Миних. И после паузы добавил: — А в Сибири все-таки лучше!
ГЛАВА 18.
В тот момент, когда яхта низвергнутого императора подплывала к Кронштадту, Екатерина надевала мундир офицера Семеновского полка, который ладно обтянул ее стройную фигуру, подчеркнув соблазнительные изгибы тела.
— Хороша! — Григорий обнял ее. — Катя! Катенька! Как я соскучился по тебе! Сколько ночей пропустили…
— Ничего, Гриша! Потом наверстаем, — она уклонилась от пахнущих табаком губ. — Поехали!
В приемной она потревожила Панина и Дашкову. Двое влюбленных испуганно отскочили друг от друга, оправляя на себе одежду. Екатерина Малая покраснела от смущения.
— Не стыдись, — пожурила ее императрица. — Ни что так не возбуждает чувство любви, как опасность. Никита Иванович, эту записку нужно передать в Сенат. — И процитировала: — "Господа сенаторы, я теперь выхожу с войском, чтоб утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полной доверенностью под стражу: отечество, народ и сына моего".
И откуда только силы взялись? Она и сама не знала ответа на этот вопрос. Отдохнула не более получаса, подгоняемая страстным желанием как можно скорее завершить дело и укрепиться на троне. Легкая, стремительная Екатерина сбежала со ступенек, прошла мимо выстроившихся полков. И одним прыжком, словно родилась в седле, вскочила на белого рысака, чья сбруя была украшена дубовыми листьями. И вдруг вскрикнула от досады, заметив, что на ее сабле нет серебряного темляка.
Ринувшегося Орлова опередил симпатичный унтер-офицер, сорвавший с сабли свой темляк. Екатерина с улыбкой приняла драгоценное подношение.
— Как зовут? — она с трудом удерживала горячего жеребца.
— Григорий Потемкин, ваше величество! — ответил офицер.
— Я запомню тебя, — пообещала императрица.
Екатерина торопилась выехать из-за города, где должен был состояться парад полков. Ее не смущала ни наступающая темнота, ни дым от костров, поднимающийся к летнему небу. В собольей шапке на длинных распущенных волосах, с саблей наголо, она олицетворяла собой богиню победы. Один за другим полки проходили мимо нее. Все без исключения были в старой форме, принятой еще во времена царя Петра. Немецкие мундиры сжигали тут же — в знак освобождения от прусского влияния.
Это была самая удивительная ночь в ее жизни: самая счастливая, самая долгожданная и самая волшебная. Ночь власти и любви. В глазах гвардейцев она читала мужское восхищение. Обожание, умноженное в сотни, в десятки сотен раз. Сейчас ее хотели все мужчины, присутствующие здесь. Вне зависимости от возраста, положения и титула. Женская сила, дол сих пор дремавшая в ней, вдруг пробудилась от долгого сна, словно с тела и души спала многолетняя шелуха, и Екатерина предстала перед всеми в своем новом облике — стройная и стремительная, властная и нежная.
Все они хрипло выкрикивали ее имя, словно священное заклятие. И в каждом голосе ей слышался мужской стон, мольба о милости — быть рядом, умереть за нее. Что это? Магическая сила толпы, зараженной единственным желанием? Или она сама, мечтающая скрыть в лесу и предаться страсти с первым же встречным. Вон и Гришка почуял ее состояние: кружит коршуном, отгоняя нежданных соперников. Помани она любого сейчас — сразу пойдет, да еще по гроб жизни будет благодарен за искусанные губы и сорванные поцелуи.
Екатерина встряхнула головой: ее трясло от неутоленного желания. Соболья шапка упала с головы, покатившись по земле. И тотчас же на нее накинулись жадные руки, стремясь растерзать на кусочки. Будет, о чем грезить ночью, прижимая к кубам пушистые кусочки меха с тонким ароматом женских духов.
Шпоры впились в белые бока. Жеребец встал на дыбы в первом сумраке белой ночи. Она усмирила его одним движением, как и подобает властительнице. И помчалась вперед, сама не зная, куда скачет и зачем. Бешеный ритм скачки напоминал другой извечный ритм, под ней вздрагивал, всхрапывая, огромный конь, а по щекам текли слезы счастья. Никогда она еще не чувствовала себя такой желанной и свободной!
Вслед за императрицей устремились Орловы, а там и остальные полки подтянулись. Кто на лошадях, кто пешком, кто в обозах — все они последовали за ней. Зачем? Кто знает! Позвала — и пошли! Такой женщине мужчины не задают глупых вопросов, они с радостью следуют ее приказам.
В три часа ночи выдохлись все, кроме Екатерины. Даже Орлов, не ведавший ранее усталости, взмолился:
— Помилосердствуй, Катя! Людям надо отдохнуть, да и ты не железная. Она подняла на него бездонные глаза, но, подумав, согласно кивнула. Кстати подвернулся и постоялый двор — бедный, грязный, но довольно большой, чтобы удачно разместить большинство ее спутников. Остальные разместились под открытым небом — русскому солдату не привыкать к походной жизни. Екатерине ответили самую удобную комнату, причем хозяин сначала не мог поверить, что сама императрица снизошла до того, чтобы переночевать в его клоповнике. Увидев растерянность старика, Орлов довольно хлопнул его по плечу:
— Повезло тебе! Завтра проснешься богатым! А мы тому поспособствуем.
Спешно поужинали, хотя впору было говорить о завтраке, и легли спать. Екатерина лежала подле Григория (того даже на любовные ласки не хватило — захрапел сразу) на узкой кровати. Сон не шел, слишком велико было ее возбуждение. Эх, кабы еще знать наверняка о действиях мужа! Зная его натуру, она могла предположить, в какую растерянность и злобу впадет чертушка, узнав о ее манифесте. А ну как не растерялся в кое-то веки?! Больше всего императрицу тревожил Кронштадт — успел Талызин опередить императора или нет? Если нет, то плохо — их ждет затяжная междуусобная война. А у нее недостаточно военных прав, чтобы провести успешную кампанию. Нет ни провианта, ни боеприпасов. Вдруг удача переменится, что тогда?
Она тихонько высвободилась из-под тяжелой Гришиной руки и встала босыми ногами на холодный пол. Жарко здесь, душно! В окне серебрился берег Финского залива. Искупаться бы! И тут же задалась вопросом — а что мешает! Выскользнет потихоньку, окунется в прохладную чистую воду и обратно. Никто и не заметит.
