Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
И без того не сильно радостные лица тамплиеров и тигров перекосила гримаса боли, но никто не проронил ни слова. Князев глухо заговорил:
— Вы поняли, братья, с кем мы тут сражались? Сказать, что это не люди, значит не сказать ничего. Но ваших, — он обратился к выжившему тигру, — это не оправдывает. Если бы вы были людьми Ордена, вы бы уже не были людьми Ордена. Действовали без приказа, по своему разумению бросились восстанавливать справедливость. А вы знаете, к чему мог привести ваш благородный порыв? К новому витку гонений на христиан. До тех пор, пока мы только отбивали нападения, не посягая на их поганые капища, мы сбивали накал гонений. В следующий раз они так раскрутятся не раньше, чем через несколько лет. Но если будет разрушен хоть один из храмов Кали, думаю, вскоре в Индии не останется ни одного живого христианина. Правильно ли будет покинуть Индию, спровоцировав новые злодеяния против христиан? Хорошо ещё, что вас перебили. Надеюсь, хранители капища удовлетворили этим свою злобу.
Князев обратился к командиру запоздавшей пятёрки:
— Надеюсь, за вашими ничего в этом роде не числится?
— Нет, господин. Мы опоздали, потому что заблудились. Но если бы мы оказались на месте братьев, боюсь, поступили бы точно так же.
— Извольте воевать с такими «героями», — по-отцовски проворчал Князев.
В этот момент брат Жан, глядя себе под ноги и не поворачивая головы к командору, прошептал:
— Мессир, из-за деревьев за нами кто-то следит…
Князев встал и громко сказал:
— Кто бы ты ни был, тебе лучше подойти к нам.
Дмитрий надеялся, что после этих слов незнакомец побежит, то есть проявит себя, и они без труда его догонят, но незнакомец и правда направился к ним. Это оказался тот самый мальчонка-далит, которого командор перед боем послал смотреть за толпой фанатиков. Дмитрий выдохнул:
— Сынок, я просил тебя шпионить за поклонниками Кали, а не за нами.
Тамплиеры и тигры заулыбались. Лазутчик смущённо пробормотал:
— Господин, я не хотел подходить сразу же, чтобы вас не напугать.
— Спасибо, сынок, что поберёг наши нервы, — Дмитрий обнял мальчика за плечи. — Ну, давай, рассказывай, что там произошло на поле? Почему разбежались 5 тысяч человек?
Лазутчик рассказал о том, как жрицы Кали предостерегали от нападения на христиан, пугая всех «белыми ангелами». Лица воинов просветлели.
— Возрадуемся, братья, тому, что Господь был с нами, — торжественно провозгласил командор. — Господь уберёг от наших мечей случайных людей, поддавшихся массовому психозу. Господь Сам рассеял основные силы врага и дал нам возможность спасти христиан. А мы, значит.
Дмитрий вдруг сбился с торжественного тона и жизнерадостно расхохотался:
— Ну что, ангелы вы мои отмороженные. Думаю, мы с вами заслужили по глотку спирта? Пацану не наливать.
* * *Командор дал своему послушнику отпуск. Сам вернувшись с Секретум Темпли, он предложил Андрею пожить некоторое время в деревне Шаха.
Только покинув Индию, Сиверцев по-настоящему ощутил, насколько разрушительным для его души было напряжение этой боевой операции. Первую неделю после бойни в Городе, Андрей совсем не хотел молится. Даже несколько слов молитвы, буквально выдавленные из себя с трудом, порождали в душе лишь глухое раздражение, даже протест. Всё в нём противилось чистым, прозрачным и ясным словам, обращённым к Богу. Он ставил себя на молитву, как на боевое дежурство, боролся с собой, понимая, что из этой мути надо выгребать, а иного пути нет.
Постепенно на душе становилось светлее. Он теперь много улыбался, в чём ему весьма помогали улыбчивые тигры. Они были такими мирными здесь, у себя в деревне. Андрей с удовольствием посещал все богослужения в Каабе Христа, бродил по горам — любовался окрестностями, разминался. Читал всё, что под руку попадётся — без цели и без смысла. Так продолжалось дней десять. А потом он почувствовал, что к нему вернулась потребность внутреннего движения, развития, познания. Ведь он находился в окрестностях Аламута, на землях средневековых ассассинов. Точнее — измаилитов. Ещё точнее — низаритов. Он захотел, чтобы всё стало точнее точного. Пора было разбираться с этой гранью исламской цивилизации.
* * *— Кто такие измаилиты? — задумчиво обронил Шах. — Думаешь, они сами это знают?
— Однако, мы должны это знать, господин. Если потребуется — лучше, чем они сами.
Шах грустно улыбнулся:
— Ты обрёл Истину. Зачем тебе копаться в древних заблуждениях?
Андрей несколько раз молча кивнул, явно не соглашаясь с собеседником, но давая ему понять, что вопрос правомерен. Потом начал ронять:
— В Индии, господин, мы не копались в заблуждениях. Умывались в крови тех, кто заблуждается. Ничего хорошего в этом не было. Как-то, знаете ли, хочется теперь противоречия с иноверцами хотя бы пытаться снимать на уровне теории. Не знаю, с кем предстоит сражаться завтра. Хотелось бы хорошо представлять, кто предо мной — служитель демонов или человек, который поклоняется нашему Богу, хотя и делает это наперекосяк. Заблуждения заблуждениям — рознь.
— Да, наверное, ты прав, — в свою очередь закивал Шах. — Ну что ж, давай разбираться. Ты знаешь, что шииты признают власть в исламе только за потомками Мухаммада через его дочь Фатиму и зятя — Али. Двенадцать первых потомков, начиная с Али, по мнению шиитов — имамы, очищенные от греха и в силу этого обладающие истиной. Двенадцатый имам — Махди не умер, но скрылся и вернётся в последние времена. Так мыслят шииты-двунадесятники. Так вот измаилиты признают только первых шесть имамов, седьмого они не признали.
— Кажется, все богословские различия между направлениями ислама вытекают из вопросов наследования власти. Похоже, кроме земной власти этих возвышенных людей вообще ничего не интересует.
— Это так, но различия между мусульманами, начинаясь с вопроса о наследовании власти, позднее всегда выходили за рамки этого вопроса и становились куда более существенными. Так же и с разницей между шиитами-двунадесятниками и измаилитами.
Так вот, у шестого имама, Джафара ас-Садика, был наследник — Измаил, который должен был стать седьмым имамом. Джафар объявил Измаила умершим и назначил своим наследником Мусу аль Казима, который и стал в своё время седьмым имамом. В качестве такового Мусу признали почти все шииты, кроме группы сторонников Измаила. Иные говорили, что Измаил не умер, находились утверждавшие, что видели Измаила живым после объявления о его смерти. Джафар продолжал настаивать на том, что его сын Измаил мёртв. Многие будущие измаилиты отвернулись от Джафара. Другие, впрочем, не перестали уважать Джафара, считая, что он объявил о смерти сына, чтобы защитить его. Третьи верили, что Измаил умер, но заявляли, что власть в этом случае должна была перейти к сыну Измаила — Мухаммаду, а не к брату Джафара — Мусе. При всех своих разногласиях будущие измаилиты были едины в одном — Муса не является законным седьмым имамом. В 765 году измаилиты обособились от шиитов-двунадесятников.
— Значит, измаилиты это те, кто признаём законным седьмым имамом Измаила?
— Нет, нет так. В вопросе о седьмом имаме у них нет ясности. Личность Измаила, дав название течению, тут же отошла на периферию. Были те, кто объявил Измаила скрытым имамом — Махди, но большинство измаилитов признали таковым не его, а его сына — Мухаммада ибн Измаила. Дескать, Мухаммад отправился в Персию, а потом исчез — скрылся от человеческих.
— Итак, Мухаммад ибн Измаил — седьмой скрытый имам, Махди, который вернётся в конце времён? Если так, то это фактически стирает разницу между шиитами-двунадесятниками и измаилитами. Какая разница какого имама ждать из сокрытия — седьмого или двенадцатого? Когда придёт, тогда и назовёт свой номер, если на тот момент это ещё будет иметь значение.
Шах тяжело вздохнул:
— Европейцу трудно расхлебать кашу внутриисламских разногласий. При всём своём хвалёном рационализме, Восток не склонен к созданию последовательных, логичных или хотя бы просто внятных богословских систем. Для большинства мусульман это просто не имеет значения, а потому шиитские и измаилитские мудрецы могут богословствовать как захотят, и это не приведёт к распаду движения. Ты говоришь, какая разница — ждать 7-го или 12-го? А им без разницы, есть ли разница. Они говорят — ждём «седьмого совершенного», и все сунниты с шиитами могут быть свободны. Одни измаилиты говорили, что седьмой совершенный придёт в день Страшного Суда и будет судить живых и мёртвых. Другие утверждали, что седьмой совершенный уже пришёл, но пока не может открыться. И пришёл он не для того, чтобы устроить Страшный Суд, а для того чтобы «наполнить землю справедливостью». Не у всех хватает терпения ждать Страшного Суда, жить хорошо хочется здесь и сейчас. У европейских христиан такое глобальное расхождение в доктрине тут же привело бы к распаду на обособленные религиозные группы, а для измаилитов это как бы не имеет значения. Махди уже пришёл или Махди придёт через тысячу лет — какая разница? Махди будет править землёй или Махди уничтожит землю — неужели это важно? А вот «седьмой» или «двенадцатый» — это важно до чрезвычайности, потому что говорящие «седьмой» — свои, а говорящие «двенадцатый» — чужие. У них есть богословие, разница между толками ислама не сводима к разным представлениям о наследовании власти, но любое богословское различие начинает по-настоящему волновать их только тогда, когда запахнет властью. Ранний измаилизм можно свести к утверждению: «Седьмой совершенный — наследник шестого имама Джафара». А кто этот «седьмой», когда он придёт (или уже пришёл) и в чём будет смысл его появления. Думаю, у трёх измаилитов было семь мнений. Из этой путаницы могло вырасти что угодно. И как ты думаешь, что выросло?
