Патрик Вебер - Катары
— Я думал, вы на меня уже не сердитесь за то дурацкое дело.
Совершенный лаконично ответил:
— Не наказать — не значит простить.
Он повернулся спиной и закрыл последний ящик с ружьями.
— Мы уже почти у цели. У нас есть надежное укрытие. Есть оружие для атаки. Наши братья слепо нам повинуются, а те, кто сбился с пути, заплатили за это жизнью — или скоро заплатят. Но нам еще не хватает главного. Далеко ли продвинулся в поисках наш разведчик?
Добрый Муж не показал вида, но он был очень рад, что ему задали этот вопрос. Это значило, что начальник ему по-прежнему доверял.
— Как нельзя лучше! В Леоне и Брюгге он нашел то, что нужно. В Кремоне ему чуть было не пришлось худо, но он выпутался. Он оказался такой упрямый, как мы и не думали.
— И это может быть не к добру, — ответил Совершенный, остужая восторг своего товарища. — Уже по тому, что он бросил все и принялся разыскивать то, что его не касается, видно, до чего он непредсказуем. А то, как ему удалось отвратить иных наших братьев от их миссии, показывает его харизму и дар убеждения.
— Но он ведь еще не знает настоящего смысла своих поисков, — заметил Добрый Муж, словно в утешение самому себе.
Совершенный остановился против герба и несколько секунд пристально глядел на него.
— О, это он узнает скоро! У него уже есть три важных части головоломки.
Он прервался, словно проверяя, насколько уместны будут его дальнейшие слова, а затем продолжил мысль:
— Надо сказать, он мне напоминает Рана. Очень наблюдателен, необыкновенно догадлив, но в нем нет того сумасбродства, которое погубило нашего товарища. Если я правильно понимаю, ему осталась еще одна поездка.
— Так точно, в Кёльн.
— Та, что стала роковой для нашего бедного Рана.
Добрый Муж, видимо, не решался высказать то, что у него на уме. Совершенный тотчас это заметил.
— Говори! — приказал он. — Я не могу тебя дожидаться целый день.
— Дело в том, что… — Добрый Муж замялся. — Кажется, он интересуется… Карлом фон Графом. Я не знаю, как до него это дошло… но, похоже, он это дело так не оставит.
Ответ последовал тотчас:
— Превосходно! Это мне от него и нужно: только бы не бросил дело, пока не дойдет до конца! А там уж мы его примем с распростертыми объятиями!
Совершенный снова повернулся к гербу на алтаре, выбросил руку в безупречном нацистском салюте и щелкнул каблуками.
ГЛАВА 60
Берлин, 1939
Дорогой Жак.
Я дошел до того, что почувствовал себя загнанным зверем. С самого раннего детства я всегда сострадал дикому зверю, по следу которого охотники пустили собак. Я не верил уже никому. Даже глядя на отражение в зеркале, я начинал сомневаться в себе самом. Я так надеялся на Рихарда — а теперь окончательно убедился, что он предал меня. Одним больше, одним меньше, — скажешь ты. Путь так, но на сей раз это был товарищ, которому я доверился полностью. Я решил идти до конца — и был уверен, что сам Гиммлер в конце концов признает, как важны мои открытия.
Рейхсфюрер ожидал лишь документа, подтверждающего его теории и работы, начатые по его приказанию. К сожалению, не он один решал судьбы нашей отчизны. Отнюдь нет: вокруг него было множество недругов, ожидавших лишь случая, чтобы добиться его опалы. Эти предатели ставши под сомнение его радикальные теории и насмехались над его пристрастием к древним германским легендам. Аненербе они считали бессмысленной, подозрительной и разорительной лавочкой. Шептались даже, будто сам фюрер не раз упрекал Гиммлера за эти расходы.
Если бы только рейхсфюрер знал, как близко я подошел к цели! Когда все было в порядке, у меня было несколько случаев подойти к нему и изложить полученные результаты, теперь же поговорить с ним не было вообще никакой надежды. Клевета довершила свое черное дело. Я потерял в его глазах всякий кредит, а поведение в Бухенвальде окончательно погубило мою репутацию. У меня оставался лишь один выход: достичь своего, хоть я и понимал, какие опасности влечет решение не опускать рук.
У меня было много причин быть недовольным Бетти, особенно когда она служила в «Каштанах», но должен признать, что с последним моим поручением она справилась превосходно. Войдя в Кёльнский собор, я вспомнил и о ней, и обо всех тех людях, с которыми встречался в Лангедоке. Странно устроена человеческая психика: со временем она стремится стереть все дурные моменты и сохранить лишь добрые воспоминания. Издалека мне казалось даже, что французские годы были лучшими в моей жизни.
Решение проблемы связано с четырьмя Добрыми Мужами, которым удалось бежать перед самым падением Монсегюра, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта. Это получилось у них благодаря пещерам под Монсегюрским холмом и крепкой веревке, привязанной к крепостной стене. Кем были Амьель Экар, Пьер Сабатье, Юг Домерг и Пейтави Лоран? Вероятно, простыми людьми, которые жили глубокой верой и решились презреть все опасности, лишь бы она никогда не угасла. Страдая от преследований, катары убедились: враги не остановятся ни перед чем, чтобы навредить им еще пуще. Пьеру-Роже де Мирпуа пришла идея разделить сокровище на четыре равные доли, чтобы оно не могло так просто попасть во вражеские руки. Историки прежде считали, что Добрые Мужи отправились в Кремону встретиться с тамошним епископом, которого считали своим сторонником. Благодаря картинке на стене пещеры Ломбрив, я знал, что на самом деле все было сложнее. Четверка разошлась по разным путям, но сперва они назначили друг другу встречу в пещере, которая всегда служила убежищем для беглецов. На стене они начертили эмблемы мест своего назначения, а когда картинка подсохла, они ее заштукатурили, чтобы враги не нашли. Семьсот лет спустя я с помощью Бетти первым обнаружил их послание, дошедшее из тьмы веков.
Кёльн был обозначен через мученичество апостола Петра. Войдя в центральный неф большого собора Святого Петра и Девы Марии, я был поражен, как много там толпилось народа. Я тут же подумал: трудно будет мне заняться своими разысканиями, не привлекая внимания молящихся. Но я все же подошел к статуе первого епископа Римского, размышляя при том, как же я смогу его разговорить. Когда я в первый раз наклонился посмотреть, нет ли там где изображения креста, одна из прихожанок подошла поставить свечку и попросила меня посторониться. Потом она отошла, а я вернулся к статуе. Я внимательно разглядывал постамент, и вдруг ощутил нечто необычное. Внезапно на плечо мне положили руку. Этот жест, бесстрастный и властный, я знал хорошо: будучи в Бухенвальде, я много раз видел, как им пользуются. Недружелюбная рука на плече говорила, как нельзя лучше, что я подтолкнул тяжелую махину. Говоря точнее — что я оказался в стане врагов и, хуже того, мстителей. Разглядеть весьма заурядное лицо голубоглазого блондина я едва успел. Я, собственно, чувствовал только ствол револьвера, который он потихоньку, но очень решительно приставил мне к спине. Не говоря ни слова, он вывел меня через центральный неф из собора. У крыльца нас ждала черная машина.
Преданный тебе
Отто Ран.
ГЛАВА 61
Кёльн
Город Кёльн Ле Биану был знаком. Ему случалось бывать там еще до войны, когда он занимался галло-римской археологией. Был он там однажды и после войны, потому что сохранил очень добрые отношения с одним профессором, занимавшимся историей религии и, в частности, христианско-языческим синкретизмом. Теперь профессор фон Базель (так его звали), был явно рад приезду Ле Биана и собирался встречать его на вокзал. Пьер не объяснял истинную причину своего приезда, а написал что-то вообще про занятия иконографией святых и историями их мученичества. Такая ложь, собственно, и не была ложью — оставалась очень близка к истине, но не открывала ее полностью.
Не успел француз ступить на перрон, как коллега бегом бросился к нему. Он был в лихорадочном возбуждении, едва пробормотал несколько слов приветствия и сразу же сказал гостю, как вовремя он приехал. Только что одну женщину застали за попыткой похитить статую апостола Петра из собора! Это случилось третьего дня. Расставляя свечки, церковный сторож обратил внимание на подозрительное поведение одной из посетительниц. Он не дал воровке довести преступление до конца, она была застигнута с поличным, но ей удалось бежать. Оказалось, что, пользуясь ранним временем, она прорыла яму в земле и разбила средневековую плиту. Ле Биан был ошеломлен. Побледнев, он попросил профессора как можно точнее описать злоумышленницу. Фон Базеля такая реакция застала врасплох: он счел ее несколько несоразмерной случившемуся.
— Пойдемте прямо ко мне, — сказал он, — у меня сохранилась газета с репортажем об этом событии.
