Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 4
3. Все деньги и живую силу бросаем на индустрию и сельское хозяйство целинно-лагерного типа.
4. Но средства доставки готовой продукции, все эти ракеты, подлодки и самолеты, отменяем. На них только расходы одни. Всю доставку поручаем исключительно коммунистам из КПЗ.
5. Скупаем активы по всему миру. И не за бешеные биржевые деньги, а за малые партвзносы и великие перспективы, которые божимся предоставить новообращенным коммунистическим магнатам.
6. Формируем гиганское государство нового типа — долгожданную нашу Империю.
7. Вывозим народы Европы в Азию, азиатов — в Европу. Делаем это потихоньку, шито-крыто, почти добровольно, под некие стимулы — временную раздачу земель и лесоповалов.
И дальше в том же духе. Собственно, тут и фантазировать особенно нечего. Читай Сталина, Ленина, Маркса, Троцкого, Макиавелли, Майн Кампф, Чингизовы заветы, еще пару-тройку книжек, и делай, как люди говорят.
А что сделал Хрущев? Он почти сразу сломал нашей имперской кляче ее тысячелетний хребет, обрезал прозрачные крылья. Он сдался. Объявил политику «без оружия, без войн».
А ведь писал нам великий Ленин, что компромиссы допустимы только в экономике и политике. А за попытку компромисса в идеологии нужно прямо резать языки, уши, другие торчковые органы чувств.
Отказ от идеи захвата всего мира — как раз такой предательский компромисс и есть.
Можно, конечно, говорить, что мы согласились на мирное сосуществование понарошку. Но народ-то наш поверил! Подопечные папуасы из братских партий поверили! А враг не поверил. И баланс упал в его сторону. Пришлось сурово бороться за экономическое первенство, что было наивно и бессмысленно.
Империя обрушилась в наших мозгах и восстановлению не подлежала.
Нам предстоял длительный, мерзкий второй период полураспада — день за днем, год за годом.
У смертного одраЛеонид Ильич Брежнев и сопровождающие его лица устранили суетливого Хрущева совершенно оригинальным, невиданным на Руси способом. Живьем ... отправили на заслуженный отдых. Даже ноздри ему не вырвали, даже в целинные степи не сослали. Инстинкты подсказывали коммунистам-брежневцам, что нужно насмерть вцепиться в старые красные знамена и действовать по Сталину. Но вот не выходило! Народ не поддавался! Страха божьего не имел.
Казней публичных устраивать уже не решались. Политические процессы были какие-то вялые. Новоявленные курбские из-за границы шельмовали государя-секретаря публично, в неуловимых и неугасимых эфирных волнах. Стороны матерились до хрипоты, но превозмочь никто не мог.
Оставалось только ждать. Фактор времени работал против побежденных. Правящая стая чуяла это не только сердцем, но и почками, печенью, всеми системами искусственного дыхания и кровообращения. Масса народных вождей просто биологически сопротивлялась гибели. Члены массы старились, им авансом ставили бронзовые памятники, под ними они умирали, но упирались на краю могилы и продолжали посещать заседания. Столы президиумов наполнились мумиями. Заставить их вернуться под изваяния можно было только особым, тайным заклинанием.
Вся мыслящая часть нации, так называемая «интеллигенция», напыжилась в прокуренных кухнях, натужилась в санузлах. Все тысячеумные усилия были направлены на отыскание магического пароля. Ничего не выходило.
Решили крыть площадями. То есть, говорить все слова сразу, чтобы среди них прозвучало в конце концов роковое «квинтер-финтер-жаба».
В потугах прошло двадцать лет, вторая половина моисеевского срока.
Наконец случайное звукосочетание грянуло, и что особенно забавно, не в бардовской песне и не в самиздатовских виршах, а в речи на вполне легальном Двадцать Предпоследнем съезде КПСС (эрзац КПЗ) из уст дежурного вождя — Михаила Сергеевича Горбачева.
Этот новый Михаил, по-видимому, не был самостоятельным человеком. Я измерил его экспрессию в ТВ эфире, и оказалось, что это — мнимое, иллюзорное отражение Михаила IV «Кроткого», — обычный телевизионный спецэффект! Призрак быль столь же путанным, нерешительным, и беспокойным, как и оригинал, так же не мог шагу ступить без направляющей руки соправителя.
Правда, в ученых провинциальных кругах всерьез обсуждалась гипотеза, что Горбачев — иррациональный дубликат Иоанна III Васильевича, но столкнувшись как-то с ним лично, я радостно ухмыльнулся истинности своих измерений. Это был безусловно не Горбатый!
Да, а слово-то, слово?! Вот оно: «Плюрализм!».
Плюрализм дословно переводится как «Плюшевый либерализм». Это такой строй, такое устройство государства, при котором очень продуктивно могут существовать только плюшевые Мишки. Причем, каждый зверек имеет собственное мнение, никому не мешает, ни на что не влияет. И все по-прежнему равны.
Плюрализм у нас не прижился, постепенно учах, но разрушения произвел окончательные. Плюшевая говорильня была опасна еще тем, что среди многомилионного разногласия всуе произносимых словосочетаний типа «Abrakadabra», «Mutabor», «Khozraschet» и т.п., ненароком прозвучали над нашими просторами и некие невнятные, теперь уж никогда не восстановимые страшные заклинания, вконец погубившие защитную астральную ткань.
Небо над Россией прохудилось, в прорехи ринулись сонмы темных архангелов, затрубили невыносимые трубы, вспыхнули зловещие лазерные сияния от края небес и до края их.
Под эти метеорологические катаклизмы скончалась Третья, безродная коммунистическая династия. Самозванство упало на Русь новейшим Смутным временем. В который раз завертелся цикл стандартных аналогий. Вырваться из этого круга было нельзя. Все предстояло претерпеть.
Воцарился коммунист-расстрига Борис II Николаевич. Его предназначение было шире, чем у Годунова, — он должен был порвать не только династическую красную нить, но и всю имперскую паутину в целом. Мы аплодировали могучему взрывателю, он сделал свое дело. Жаль только, что влетевшие под наше освобожденное небо перепончатые твари возжелали жены ближнего, вола и осла его, а также крови христианских, чеченских, еврейских и прочих младенцев.
Подходящего царевича Димитрия не ухватили. Пришлось зачать серийную бойню с библейским расчетом, что среди 44 тысяч невинно убиенных окажется и необходимая жертва, апокрифический «Неизвестный солдат». Один из древних языческих приговоров гласит, что военные несчастья не кончатся, пока этот неизвестный, последний солдат не упокоится в своем гробу у поганого чингизова огня. Поэтому война упорно продолжается и поныне, рефрижераторы полнятся «фрагментами тел», повизгивают компьютеры, сравнивая генокоды, и списки пропавших без вести переполняют оперативную память. И гибнут, гибнут люди русские и прочие, тоже родные наши люди. И значит невидимка жив пока.
Но жива и надежда, что «Неизвестный солдат» сгинет со дня на день ради нашего счастливого будущего.
Кровавые мальчики Бориса Второго — убитые и убийцы, сожженные и живьем растворенные в очистных бактериальных водоемах — все еще не переполнили искомой жертвенной нормы, когда ударил набатный колокол кремлевских курантов, и с наступлением последнего года последнего века нашей Империи на трон московский взошел еще один император.
Рубиновые звезды взлетели с его погон и замельтешили милицейской мигалкой.
И замахнулся он смело.
И воскликнул дерзко.
И возжелал добра невиданного и неслыханного.
И объявил нам всеобщие процедуры неявного смысла...
Тут мы призадумались. Уж не дала ли сбоя наша теория? Вот вкратце суть проблемы.
Мы достоверно установили зеркальную аналогию Михаила Г. и Михаила Р., Бориса Г. и Бориса Е. В прошлый раз Михаил наследовал Борису. Теперь наоборот — Борис сменил Михаила. Вывод отсюда очевиден: зеркальному эффекту подвержены не только лики вождей, но и само Время! В наши дни оно тоже стало мнимым, и потекло вспять!
Исследуем математическую форму этого течения. Предположим, обратное течение Времени так же линейно, как и прямое. Тогда Бориса должен был сменить Федор. Но никаких Федоров, кроме нашего скромного Писца Феди, в окрестностях не наблюдалось. Обнаружился Владимир. Если это дублер Мономаха, то получается огромный временной скачок! А если дает себя знать Красное Солнце, то скачок еще больше, и, значит, до конца света (заката солнца), который, естественно, должен зеркально совпасть с рождением Владимира I, крещением Руси или призванием варягов, — один вздох и один всхлип.
Так что здесь — тяжкая проблема: «Кто есть кто?».
Обсудить проблему нам, правда, не удается. Не подходящая для спокойного обсуждения образовалась атмосфера.
Вот взорвалось что-то, вот сирены завыли, там поют, тут плачут...
А вот и репродуктор вскрикнул командным афоризмом, — это наш президент снова чего-то доброго пожелал.
Но не успело эхо гласа его, вопиющего в Соборной пустыне, разбудить успенских и архангельских старцев, как вновь 12 раз пробили наши часы, и старое Время закончилось вовсе.
