Николай Алексеев - Игра судьбы
— Москали!
Паша выпустил девушку и, что-то неистово крича, кинулся к выходу.
XXVII
Едва ли в истории других народов, кроме древних греков и римлян, имеются такие победы, какие приходилось одерживать русским. Нечто эпическое представляло и сражение под Хотином. Двухсот тысячная армия великого визиря была разгромлена, бежала в паническом страхе, бросив лагерь, обоз, артиллерию перед горстью русских, едва ли превышавшей двадцать тысяч человек. Бегство было поголовное, а между тем никто не мог бы сказать, что турки трусы: это — народ безусловно храбрый. А янычары — цвет воинства Эмина-паши — во всем мире славились своей стойкостью. Однако все эти полчища были сломлены железною энергией русских.
Рота, в которой находился Александр Васильевич Кисельников, одною из первых ворвалась во вражеский лагерь.
Трудно было узнать недавнего блестящего петербургского офицера-гвардейца в оборванном, загорелом армейском пехотинце, каким в данное время был Кисельников. Но зато он немало понюхал пороху, жил активной боевой жизнью, был здоров, как никогда, весел и нисколько не жалел об утраченных столичных условиях.
— Господа! — крикнул какой-то прапорщик. — Да ведь это палатки самого паши. Может быть, здесь и гарем; говорили, что он возит с собою. Ура!.. На штурм красавиц!
Юноша ринулся в ставку визиря. За ним кинулись и другие офицеры.
Все вбежали и остановились в смущении перед десятком испуганных женщин.
— Да ведь это наши, русские! — вдруг воскликнула одна из них, и из многих-многих глаз полились слезы счастья.
Кисельников машинально прошел в другую часть палатки.
— Эх, жил-то, черт!.. Ковры, золото… Наши казачки уже все приберут, — бормотал он, осматривая убранство визиревой ставки.
Вдруг он остановился, заметив женщину, бледную, дрожащую, прижавшуюся в углу.
— Господи! Как похожа на Полю! — невольно вырвалось у него.
Женщина вдруг встрепенулась.
— На Полю?.. А?.. Да… Я — Поля… А вы? Ты… Саша?
Молодые люди кинулись друг к другу и замерли безмолвно в объятиях. Полинька рыдала, а он… Он сам не хотел признаться, что слезы падали из его глаз на прокопченный в пороховом дыму кафтан.
XXVIII
За Москвой, в селе Преображенском, у Хапиловского пруда, по ночам бывали таинственные собрания. Слышались слова молитв, плеск воды. Местные жители знали смысл этого явления и говорили:
— Раскольники в свою веру переправляют.
Действительно здесь беспоповцы перекрещивали православных.
Теперь в числе обращаемых была и Дуняша Вострухина. Выглянувший из-за туч бледный месяц озарил ее лицо, мало похожее на живое: в нем было что-то восковое, прозрачное, не от мира сего.
Несчастную окрестили; она беспрекословно подчинилась обряду, равнодушно приняла поздравления с переправлением.
Сергей, как и обещал отцу, доставил сестру на исправленье к старицам. Эти старицы были не кто иные, как старухи беспоповки, жившие в общежитии купца Ковылина.
Сергей уже давно попал в тенета раскольников и жаждал обратить в «истинную веру» и сестру. Дуняшу стали обращать так, что сделали из нее не человека, а куклу, послушную малейшей воле любого. Она умерла духом и даже, вернее, просто впала в идиотизм. Она согласилась и переправиться, и навсегда остаться в общине, за что ее отец сделал соответствующий вклад, чего и добивались беспоповцы.
XXIX
Вернувшись в Петербург, Свияжский, вопреки своему ожиданию, не нашел там Дуняши; он принялся было за ее розыски, но они не привели ни к чему.
Вострухин на расспросы отвечал нехотя: «В деревне она». И этим ограничивался. Сергей пребывал в Москве, да если бы и был в Петербурге, то от него едва ли возможно было добиться толку.
Проходили недели за неделями, а о Дуняше не было ни слуху ни духу.
Время брало свое; гнетущая тоска Николая Андреевича превращалась в тихую скорбь.
Настал роковой — чумный — 1771 год. Москва вымирала, и чернь производила в ней неистовства. Для принятия необходимых мер и для водворения порядка туда был послан граф Григорий Григорьевич Орлов. В адъютанты к нему был назначен (не без старания отца) Николай Свияжский.
Находясь в Москве, Николай Андреевич услышал, что раскольники беспоповцы беззастенчиво свозят в свои фиктивные «карантины» в Преображенском мало-мальски ценные вещи из домов, где все обитатели вымерли от чумы. Он захотел лично убедиться в этом и стал караулить у так называемого Преображенского кладбища. Однако дозорные у беспоповцев были хороши: все были вовремя предупреждены, и при Свияжском не провезли ничего подозрительного.
Он хотел было уходить, сознав бесполезность ожидания, как вдруг дверь одного из многочисленных карантинных домиков отворилась и выбежала молодая черница-беспоповка в черном сарафане и черном же платке на голове.
— Гуль! Гуль! — крикнула она, сыпля крошки.
Взглянул на нее Николай Андреевич и обомлел: перед ним была Дуняша.
Не сдержался молодой человек и крикнул:
— Дуняшенька! Дуняша!
Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом и бессмысленно рассмеялась.
— Иди домой! Я вот тебе покажу гулек лествицей! — крикнула толстая женщина.
Выражение тупого, животного страха появилось на лице несчастной Дуняши, она вся как-то съежилась и юркнула в дверь карантинного домика.
«Она или не она?» — это осталось для Николая Андреевича никогда не разрешенной загадкой.
На Невском проспекте как-то встретились двое армейцев.
— Назарьев!
— Кисельников! Ты как попал в Питер? И ко мне не заглянул.
— Только что приехал. Хлопочу об отставке. Женюсь, брат.
— Дай Бог совет да любовь. Э! Да ты — георгиевский кавалер? Ну, как поживаешь?
— Ничего себе. Хочу отцовский хуторок в порядок привести. А у тебя что? Жена здорова?
— Здорова. Наследник у меня есть — этакий бутуз!
— Поздравляю. Как живут Свияжские?
— Старик очень по жене тоскует.
— По жене?
— Да. Ведь Надежда Кирилловна скончалась. Между нами говоря, она отравилась. А раньше, есть подозрение, она хотела отравить мою Олю.
— Бог знает что такое!..
— Последнее время она была, кажется, не совсем в уме. Неделю тому назад женился Николай Свияжский.
— Вот как?
— Да, отец заставил. Только он все ходит какой-то скучный.
— Ну, насильно жениться тоже невесело. Что Лавишев?
— Ничего, прыгает.
Молодые люди засмеялись и пожали друг другу руки.
— Заходи ко мне! — крикнул на ходу Назарьев.
— Постараюсь, — ответил Кисельников.
Однако он не побывал ни у Назарьевых, ни у Свияжских: счастье рождает эгоизм, а у Александра Васильевича было так много счастья впереди в совместной жизни с любимой Полинькой.
1899
Примечания
1
Теперь Первый кадетский корпус в С.-Петербурге. — Здесь и далее прим. авт.
2
Карточная игра.
3
Закусывать до обеда, завтракать. — Прим. ред.
4
Суп.
5
Словца (фр.).
6
Главный начальник всей артиллерии. — Прим. ред.
7
Заметим, кстати, что термин «недоросль» удерживался очень долго. Еще покойный поэт Н. А. Некрасов до конца жизни именовался по паспорту «недорослем из дворян».
8
Длительная однообразная игра, состоявшая из бесконечного перестегивания надетых на проволочную дужку колец.
9
Иван Иванович Бецкий, знаменитый государственный деятель времен Екатерины II, трудам которого Россия обязана развитием своих воспитательных учреждений.
