Уильям Нэйпир - Собирается буря
Снова наступило долгое молчание.
— По дороге домой матери показалось, что откуда-то доносится свист, и девушка испугалась. Она поскакала быстрее, без остановок, ударяя пятками лошадь по животу. Но что-то было не так. Чувство ужаса не исчезало. А то, что слышала девушка, оказалось свистом стрелы. Хотя она и летела домой, как ветер по степи, просвистела еще одна стрела и, звонко хлопнув, попала в цель. — Жрица чмокнула языком по небу, и от этого звука воины вздрогнули. — Девушка почувствовала боль в спине, но ощущение тревоги в сердце оказалось еще невыносимей, ужас поселился в глубине души. Она окликнула сына, пока ехала, но тот не отвечал. Тогда, загнув назад одну руку и крепко держа вожжи другой, мать стала искать малютку. Мальчик наклонился, словно мертвый. Стрела прошла прямо сквозь тело младенца, принеся ему немедленную смерть, и воткнулось в спину девушки. Не очень глубоко, хотя все-таки задело. Это не та рана, что поразила ее в самое сердце. Пронзительно закричав, мать остановила лошадь, и ее вопль, эхом отозвавшийся в степях, был похож на вой ветра. Девушка испытала невыразимый ужас, протянув руку назад, схватив в кулак ту стрелу, выдернув за перо из себя и держа тело собственного ребенка. Несчастная едва не упала с лошади. Рана оказалась в спине возле позвоночника. Одежда намокла от крови своей и сына. Она снова смешалась, как уже однажды в чреве. Тогда — во имя жизни, теперь — после смерти.
Изнуренные воины, сидевшие вокруг, хранили молчание, и у некоторых грозных гуннов в глазах заблестели слезы.
— Мать опустила тело мертвого сына на землю, отломала наконечник у стрелы, вытащила дротик из тела мальчика и поцеловала его лицо, ничего не выражавшее, ведь малютка так рано покинул наш мир. Нужно было закрыть глаза крошке, но бедняжка не могла заставить себя это сделать. Несчастная провела рукой над его лицом, глазами, заглянула в них. Они оставались широко открытыми. Больше ничего там не было. Свет исчез. Мать прижала сына к груди и зарыдала. Когда бедняжка подняла голову, вокруг уже собрались всадники, которые утащили тело бездыханного младенца и всадили в мальчика еще несколько стрел, желая удостовериться в его смерти, хотя в том и не было необходимости. Тогда чужестранцы бросили раненую девушку на землю, и каждый из них воспользовался беззащитной по своему усмотрению. После подтянули штаны, плюнули на несчастную, засмеялись, сели на коней и поскакали прочь. Вот каковы воины Будун-Бору, Волчьего племени.
Огонь почти погас. Ночь была тихой и холодной.
— Они — демоны, как ты и говоришь, — сказал наконец Чанат.
— Никто не противостоял им. И, наверно, по сей день это так.
— А девушка? — спросил Аттила. — Она выжила?
Старуха улыбнулась горькой улыбкой.
— О да, несчастная не погибла. Она пролежала день и ночь на земле, затем встала, нашла в длинной траве закоченевшее крошечное тельце сына, завязала в одежду и, неся в руках, пошла обратно в свой лагерь. И думала, что сердце разорвется от боли. Когда бедняжка появилась в деревне, подбежал ее сильный муж, ее орел, ее лев. Глаза отца сверкали, белые зубы сияли, а черные волосы развевались на ветру: так рад был он встрече. Но тут же увидел своими глазами сверток в окровавленной одежде, что несла в руках убитая горем женщина. Тогда ее сердце разорвалось от боли.
Старуха посмотрела на слушателей, и все, как один, отвернулись, будучи не в состоянии выдержать взгляд.
— И с тех пор рана еще не зажила.
На сердце стало тяжело. В ушах звенела прощальная песня.
— А мужчина? — спросил Аттила очень низким голосом. — Ее муж?
— Он никогда больше не говорил с ней. Он не простил ее. На следующий день выехал он один против врагов, несмотря на ее мольбы. После того дня несчастная ни разу не видела мужа.
Старуха наклонила голову, и наступило долгое молчание. Наконец жрица пошевелилась и повернулась, по-прежнему скрестив ноги на грязном полу лачуги. Потом откинулась назад, сняла плащ и платок, развязала платье и стянула его. Тогда при гаснущем свете костра возле костлявого позвоночника гунны увидели кривой шрам от давнего ранения стрелой. Они все поняли. Старуха снова завернулась в одежду и повернулась к воинам.
Затем жестом попросила передать чашу с араком, сделала большой глоток и поставила ее обратно. В оранжевом свете глаза ее были полны слез.
— Конечно, велика печаль в этом мире, — сказала наконец жрица. — И мне не так много лет, как вы можете подумать. В одни двери старость стучится раньше, чем в другие.
Воины не отрываясь пили арак. Им было нечего сказать, нечего предложить. Жрица прошла огромный путь, какой не всем под силу.
— Однако должны ли мы жаловаться и обвинять богов? — подвела итог старуха, и ее голос вновь стал решительнее. — Ведь они сделали кутригуров такими, какие они есть, и мы не знаем, почему. В пустынях на востоке, в лесах на севере живут не менее ужасные племена. Наши глаза не видят их. Поэтому должны ли мы обвинять богов, что они сделали нас из терзающейся плоти и поселили на полной страданий земле, зная, как сложится судьба каждого человека? Должны ли мы рыдать, как дети, навсегда возненавидеть и обидеться на богов, как несмышленый ребенок — на родителя? Должны ли мы вечно проклинать и оплакивать свою судьбу, как малые и неразумные создания? Разве мать не рождает дитя в крови, в слезах, причем хорошо понимает, сколько печали, страданий и, наконец, какую смерть придется принять чаду? Она, как и мы, осознанно обрекает на это ребенка, пока вынашивает его. И разве мы ошибаемся, говоря, что мать любит своего малыша? Да она бы умерла за него, если бы могла!
Старуха кивнула, и лицо рассказчицы озарилось неописуемой улыбкой.
— О, да. На земле мало матерей, которые не отдали бы жизнь за детей. Такова уж их доля. — И снова кивнула. — Когда-то жила-была старая женщина, многому научившая меня в юности, тоже жрица, часто гулявшая и разговаривавшая с Матерью Нагой. Однажды мы пошли подышать свежим воздухом и наткнулись на молодого зайца. Его схватил неопытный орел. Хищник наклонился над бедолагой, вцепился в него и теперь глупо смотрел на добычу, словно не зная, как убить. Наверно, он поймал первого зайца, поэтому и не растерзал мгновенно, как сделал бы взрослый орел. Несчастный был в агонии, прижатый к земле когтями птицы, и стал пронзительно кричать. Он завопил, и я, тогда еще совсем дитя, никогда не испытывавшая боли в душе, повернулась к старухе, которую очень любила, и спросила, почему Великая Мать не пришла и не спасла бедного зайца? Как могла Нага позволить ему так страдать? Женщина повернулась, дотронулась до моей головы и в тот момент как-то по-детски, наверно, но я подумала, что это и была сама Нага. Старуха сказала тихим и нежным голосом, который я слышу даже сейчас. Она сказала: Великая Мать находится не где-то далеко на небесах, наблюдая за нами. Великая Мать — не холодная Царица Небес, не надменная владычица, не хитрая и коварная Причина Лет. Она здесь и сейчас. Она с нами и страдает. Она в зайце. Она в крике зайца.
Старуха кивнула.
— Я думаю, это так.
Воины выпили еще, подумали, а затем уснули.
Глава 6
Дань весом не меньше человеческого
Когда начало светать, Аттила был уже на ногах.
Он вытянул руки, расправил грудь и ухмыльнулся всходящему солнцу. Казалось, наступал хороший день для боя.
При первых лучах великий гунн объехал и осмотрел деревню и широкое каменистое плоскогорье, на котором она находилась. Скоро начнется атака.
Орест не замедлил появиться возле своего предводителя.
— Так они пока не преследовали нас?
Аттила посмотрел на синевато-серый горизонт.
— Или еще не решились. Знают ли они о нас вообще?
— А если они бы тотчас пошли за нами и напали ночью?
— Было бы замечательно.
Аттила повернулся к кровному брату, греку по происхождению, и улыбнулся:
— Нас бы вырезали всех до единого, конечно. Но это было бы замечательно!
Орест отвернулся, качая головой.
— Но ничего такого не случилось. Я знал, что не случится. Они нападут, когда я буду готов к ним. Не раньше.
Аттила снова посмотрел на плоскогорье.
— Буди людей, — крикнул каган вслед Оресту. — И остальных в деревне.
Он приказал жителям привести своих немногочисленных быков вниз, в долину, обмотать колючим кустарником и прогнать обратно. Затем велел детям выйти на плоскогорье и собирать валуны и камни, настолько большие, насколько могли утащить, но по размеру не меньше головы. Их поставили по периметру деревни большим кругом. Разбросанные глыбы лежали в пыли, виднелся лишь краешек поверхности.
— Отличная защита, хозяин, — сказал Маленькая Птичка, торжественно кивая своим пучком волос на голове. — Это — если они нападут на мышах.
— Иди и собирай колючки, — ответил Аттила.
