Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая
Вместе с Еремою и Степаном в Черкасск приехали двое калмыцких военачальников и в том числе — сын Дайчина Чумпак, любитель подарков. После коротких переговоров в Черкасске Чумпак отъехал за Дон, и тотчас же калмыцкие воины рванулись в набег на Казыев Улус, лежавший восточней Азова.
Ногайцы не ожидали набега. Стада овец и табуны коней разом стали добычей калмыков. Ногайские аулы были охвачены пламенем. Пленных ногайцев толпами угоняли в калмыцкие степи.
В это время в Черкасске готовились казацкие станицы под началом самого войскового атамана; Степан был в ближних его есаулах. Расчет Корнилы был точен: в эту зиму Дон не замерз в низовьях. Он отделял Казыев Улус от Едичульской орды. Чтобы пройти на помощь своим против калмыков, собранные в подмогу панам воины Едичульской орды станут окорачивать путь, поднявшись на север, в земли донских казаков, где Дон лежал подо льдом.
Лазутчики донесли войсковой избе, что ногайцы выступили из аулов и скопляются в тысячи. По этим вестям из Черкасска навстречу им вышли казаки. У донской переправы стремительным и нежданным ударом с пальбою из пушек казаки обрушились на ногайцев и погнали их к югу. Прижав врагов к самому берегу, казаки загоняли их в прибрежные заросли камыша. В февральской воде долго не усидишь: ногайцы сдавались на милость…
Другая часть казаков ринулась по аулам Едичульской орды, предавая их пламени и разорению. Ворвавшись в ногайские Степи, казаки захватывали табуны лошадей, отгоняли овец; связанных воинов гнали в плен за Черкасск…
В погоне за упорным, неутомимым отрядом ногайцев Степан взлетел на высокий курган, с которого были видны азовские башни, как часовые, стоявшие по обе стороны Дона, башни, между которыми были протянуты цепи, загородившие Дон. На левом крутом берегу темнели среди снегов каменные стены и башни самой крепости.
«Вот он, несокрушимый замок на воротах моря. Бельмо на глазу казацкого Дона!»
Лет сорок назад казаки решили разделаться с турецкой твердыней. Об этом поет старинная песня, которую знает весь Дон. Ударили казаки на Азов, выбили турок и крымцев, и стал Азов русской крепостью у ворот моря. Кабы тогда царь прислал воевод, кабы прислал пушек да пороху… Нет, не пособила Москва. Сколько казацкой крови попролито на стенах, а после того как царь указал возвратить твердыню обратно султану, турки построили новые башни… И с тех пор, как бояре не дали помощи казакам и заставили возвратить приморскую крепость в поганые басурманские руки, особенно невзлюбили казаки бояр… Азов был славой казачества, и Азов стал бесславьем его по боярской воле… Не раз и Тимош Разя рассказывал сыновьям, как сидели они в великом осадном сидении в Азове…
«Батьки попримерли ныне, а стены, политые верной их кровью, стоят… Ударить сейчас на стены взятьем, — не ждут гололобые в городе православных, ворваться в город! Сколь славы нам будет вовеки за эко великое дело!..»
От этих мгновенно мелькнувших мыслей у Степана под кожухом по всей спине выступил пот, рука сжала саблю, и только стрела, которая свистнула над головою, заставила казака опомниться и пуститься дальше в погоню…
В виду Азова съехались крестный и крестник к ночлегу, к расставленным казаками шатрам, у которых дымились костры.
С Козыева Улуса и Едичульской орды крымский хан мог собрать не менее пяти тысяч из десяти, обещанных им на помощь панам. Теперь только пленников, угнанных из Едичульской орды, было около двух с половиною тысяч.
— Эх, время для славы приспело, крестный! Давай-ка ударимся на Азов?! — увлеченный победой, воскликнул Степан. — Велишь — тотчас в город влезу всему Дону в радость!
— Когда волки в степи человека обстали, время ли мыслить о том, как он на медведя с рогатиной выйдет! — ответил Корнила. — Покуда с панами война, не осилить русской державе войны с султаном. Постой, вот панов поколотим, тогда нам, бог даст, государь на Азов укажет…
Они ночевали хозяевами. Знали, что не посмеют к их стану приблизиться крымцы.
И, несмотря на сдерживающее слово Корнилы, Степан не мог без боевого волнения смотреть на азовские башни. В ушах у него сама собою слышалась осадная пальба, а глазам представлялись казаки, лезущие по приставным лестницам на каменные стены Азова…
Вдруг поутру с башни Азова, гулко отдавшись в серебряной снежной степи, ударила одинокая пушка. Ядро, высоко всплеснув воду, плюхнулось в незамерзший Дон, а из ворот города тотчас выехало с десяток всадников. Словно в явное пренебрежение к казацкой силе, эта горстка азовцев спустилась к Дону, села в ладью и стала бесстрашно переправляться на правый берег.
Войсковой атаман и его есаулы, по удару пушки вышедшие из шатров, наблюдали приближение ладьи.
— А ну, Стенька, скачи с казаками к бережку послов стретить. Ты ноне в посольских бывалый, — велел Корнила, — а я приоденусь пышнее, барашков велю варить. Они небось постны к нам едут: ведают черти, что досыта их накормлю!
В Азове давно уже было известно, что калмыки пограбили и сожгли аулы Казыева Улуса. Крымский хан без ведома турок сам не посмел бы вторгнуться на казацкие земли. Азов понадеялся на «авось» и указал послать Едичульскую орду в погоню за калмыками прямым путем, почти мимо Черкасска. Войсковой атаман понимал, что турецкий посол теперь будет разыгрывать, будто ему ничего не известно о дерзком походе ногайцев…
Рослый обрюзгший азовский мурза со свитой и переводчиком вошел в шатер Корнилы, где было уже приготовлено угощение. Мурза спросил о здоровье султанского величества. Потом они оба осведомились о здоровье друг друга. Уселись. Турок притворно, будто не знал, спросил, заключила ли мир Москва с поляками. Корнила ответил, что, слава богу, послы говорят о мире и кровь на полях перестала литься.
И только уже за едой, ловко управляясь с головою барана, мурза со скрытой усмешкой спросил атамана:
— За сайгаками, что ли, так далеко ускакали казаки?
— Едичульских ногайцев маленько пришли поучить, — спокойно ответил Корнила.
— Чего ж ты на них? — спросил турок так, словно ему было это почти безразлично и спрашивал он лишь из вежливости, изобразив любопытство.
— Мыслили дурни, что мы на войне, да полезли в казацкие земли, ан государь казаков отпустил из Польши… И наскочила коза на капусту…
Мурза засмеялся, но тут же надулся спесью.
— Султан осерчает на вас, — сказал он, — ногайцы — султанские люди.
— Так, стало, султан их послал в казацкую землю?! — воскликнул Корнила. — А я мыслил, султан не на нас, на них осерчает!
— Ты хитрый! — ответил мурза и засмеялся, потряхивая животом. — А много добычи угнал у ногайцев? — спросил он.
— Я загадку люблю загадать, — отозвался Корнила. — Сколь овечек я тебе подарю — у меня останется вдвое, а сколь коней я тебе подарю — у меня останется впятеро больше, а сколько я добыл, ты сам сосчитай.
При этих словах Корнила мигнул есаулу Макушеву, и тот пошел из шатра готовить подарки.
Услыхав про подарки, мурза просиял. Он тотчас понял, зачем пошел из шатра есаул, но не хотел сразу сменить тон беседы.
— Ты, атаман, лучше султанских людей не трогай. Они не на вас, на калмыков пошли, а степь потоптали конями — велико ли лихо! Смотри, султан осерчает, армянских купцов не станет пускать в Черкасск, греков тоже не станет пускать — вам убытки…
— Кругом нам убытки! — лукаво ответил Корнила. — Султан их нарочно ко мне во полон загнал. Столь тысяч ногайцев кормить в полону — мне и хлеба не хватит!
Мурза, видно, тут только понял, какие битвы прошли по степям.
— А сколько же полона? — спросил он, не сумев скрыть растерянность.
— Да тысячи три их налезло в полон. Ты помысли: сколь хлеба скормлю на эку ораву!..
— Ты что же, войну затеваешь?! — весь красный, воскликнул мурза.
— Какое — войну! Каб войну, мы и десять бы тысяч забрали, — ответил Корнила, — а тут только тех похватали, кто смуту сеял, кто между султанским величеством и государем нашим вражду затевал. Им туды и дорога, чтобы мир между нами стоял крепко! Султан государю напишет про них, и государь отпустить их укажет.
Войско, которое крымцы готовили в помощь панам, было разбито калмыками и казаками, и Степан удивлялся, как искусно и ловко все было сделано.
После похода Корнила призвал Степана, весело подмигнул.
— А ты спешил саблей махаться! Не только казацкого дела что сабля! Уразумел ныне сам? Вот то-то, Степанка! Держись, брат, ко крестному ближе, взрастешь атаманом великим… Слал я тебя во посольстве на степь, а ныне пошлю Ерему в Москву к государю, а тебя — ко казацкому другу, к Алмазу Иванычу, с доброю вестью.
Старый приятель Корнилы Алмаз Иванов был в это время в Польше, в числе послов, ведших переговоры о мире. В последний раз войсковой атаман, будучи в Москве, обещал Алмазу все вести, которые он по особым случаям будет посылать к государю, тотчас же с надежным нарочным тайно, без грамоты слать и к Алмазу, чтобы тот знал заранее обо всем. Дьяк в обмен обещал писать о походном казацком войске.
