Лариса Васильева - Кремлевские жены
Девушка из грузинской деревни лучше подходила бы ему в жены. Такая, как Екатерина Сванидзе.
Троцкий в своих воспоминаниях называет Екатерину Сванидзе «молодой, малокультурной грузинкой» — однако известно, у этой девушки из грузинской деревни до четырнадцати лет были домашние учителя, брат ее учился в Берлине.
Психология революционеров, построенная на классовом подходе, заведомо определяла: если человек из деревни, значит, беден и малокультурен.
И то и другое в реальной жизни необязательно. Бедность притбилисской деревни с бархатным климатом весьма сомнительна, а что касается культуры, то человечеству еще предстоит разобраться, не взято ли лучшее в культуре любого народа у его прародителя, возделывавшего землю?
Иосиф Иремашвили в воспоминаниях о молодых годах Сталина приводит его слова, сказанные на похоронах первой жены:
«Это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла — и вместе с ней последние теплые чувства к людям». Они возродились: к Надежде, к детям. Надежда всегда была строга с детьми, а Сталин — мягок и добр. Каменные сердца чувствительны.
После смерти Ленина его секретарь Надежда Аллилуева идет работать в журнал «Революция и культура». Не имея образования, кроме шести классов гимназии и секретарских навыков, приобретенных в ленинской канцелярии, она успешно постигает редакционную работу.
Любым делом будет она заниматься, лишь бы не сидеть в кремлевских стенах с детьми и не нудиться по ночам в застольях с компанией мужа.
Проблема детей решается просто — няня, экономка, ребята-чекисты из охраны.
Застолье обязывает. Она не пьет и не выносит пьющего застолья, а Иосиф Виссарионович обожает застолье в силу национального характера и таких внезапно открывшихся неограниченных возможностей пить сколько и что душе угодно. Любит вино «Хванчкару».
Кто-то из двух должен уступить. Она уступает, уступает, уступает, уступает… И срывается, убегает с детьми к родителям.
Разве девушка из грузинской деревни так поступила бы?
Сталин возвращает жену домой. Стыдно, что люди скажут? Хоть бы его-то не позорила — весь на виду.
После ленинской смерти стремительно нарастает его влияние в партии, его сила в правительстве, его отлично организованная популярность в народе. Уже широко понесли сталинские портреты по праздничным площадям. Все вокруг вертятся, боятся, уважают, понимают, а дома понимания нет. Обидно. Ведь дом — это крепость. Что он за вождь без хорошего домашнего тыла, без покоя в семье? С врагами не справится, а врагов полно.
Она все реже соглашается с ним. Какие враги? Те же самые большевики, ленинцы, партийцы! Какой враг Троцкий? Просто самовлюбленный индюк. Каменев вообще золотой человек. Зиновьев тоже. Николай Иванович Бухарин, душка. Почему они все ссорятся, ссорятся, не могут договориться? Ведь общее же дело. Как Ленина не стало, они словно с цепи сорвались в один клубок.
Сталин победит. Она чувствует это без радости, со страхом. Почему? Трудно объяснить.
Ноябрь двадцать седьмого года. Мрачная осень. Этот месяц всегда труден для Надежды Сергеевны: в ноябре ей плохо, настроение ужасное. Жизнь вокруг не способствует веселью: идет последняя схватка Сталина с Троцким. Из партии исключают многих деятелей оппозиции. Среди них люди, милые сердцу Надежды Сергеевны.
Она ничего не понимает.
Она ничего не понимает?
Она понимает все!
Сталин успешно проводит свою линию. В минуты семейного мира Надежда Сергеевна пытается поговорить с ним. Он отмахивается — не женское дело. Не лезь, куда не просят. Вечером будут гости, позаботься о столе.
Он — сова, она — жаворонок. Он не спит ночами, она не может спать днем.
Все врозь. Она на пределе — вот-вот сорвется. Срывается. И словами, словами его! Хуже пощечин. Он краснеет, но при людях молчит. Запоминает каждое слово, а потом возвращает. Наедине. Она не остается в долгу.
Почему Надежда не может понять его? Почему Иосиф не понимает ее?
В ноябре двадцать седьмого года кончает с собой видный дипломат Иоффе. Да, конечно, все знают, он был болен, обречен, но мог еще пожить. Все знают, он — троцкист, ему грозит расправа.
Самоубийство в ноябре…
Надежда Сергеевна хорошо знала Иоффе, уважала его. Она идет на похороны.
Иоффе провожают толпы народу. Много молодежи. Поют военные песни времен Гражданской войны, в них звучит имя Троцкого. На кладбище выступают Троцкий, Каменев, Зиновьев. А в первом ряду слушает их жена Сталина. Зиновьев, сбившись с похоронного тона, над гробом Иоффе клеймит преступления ее мужа, предающего интересы партии.
Слушает молча. А кто скажет, что творится в ее душе? Никто.
Митинг окончен. Надежда Сергеевна в сопровождении охраны выходит из ворот Новодевичьего кладбища. У ворот — строй солдат, вызванный из казарм для поддержания порядка. Какой-то юноша из окружения Троцкого кричит солдатам:
«Красноармейцы! Ура вождю Красной Армии товарищу Троцкому!» В ответ — тишина. Троцкий идет к машине. Аллилуева знает — Сталин победил.
Победа не радует ее?
Почему она не может стать рядом с мужем, быть его вторым «я», такой же жестокой всепобеждающей силой?
Вот ведь и Ольга рядом с Каменевым, хотя у него есть вторая семья. И Екатерина во всем поддерживает Клима. И Наталья — за Троцкого. Почему Надежда другая? Почему она не может, не хочет его понять? Не видит за ним правды? А за другими разве правда есть?
Надежда Сергеевна оставляет журнал «Революция и культура», идет учиться в Промакадемию. Хочет стать специалистом по химическим волокнам.
Вне стен Кремля интересно. Даже трудности в учении по-своему легки. Она старается ничем не выделяться в Академии. К учебному корпусу на «Форде» не подъезжает. Останавливает машину за квартал, идет пешком, требуя от охраны не маячить слишком близко. Ей кажется, никто не знает, чья она жена. Ей стыдно быть его женой?
Аллилуева умом все ближе к противникам мужа. Сердцем — тоже.
Можно ли представить себе Надежду Константиновну в такой ситуации? Ни в коем случае: Ленин был прав, даже когда он не прав. Конечно, Надежда Константиновна не так глупа, чтобы идеализировать вождя революции. Никто лучше ее не знал ленинских недостатков, но никто лучше ее не мог их скрыть от посторонних глаз. Люди никогда не узнают ее несогласий с ним. Она подправила его так, что он сам не заметил, где она его подправила. Она спрятала все его промахи. Она объяснила себе и другим необходимость любой ленинской ошибки, объявив ее верным поступком.
Аллилуева другая.
Связывало ли что-нибудь обеих Надежд? Сложно все было. Сталин не любил Крупскую. Аллилуева, наверное, сочувствовала ей. Но Крупская сама могла быть не слишком понятна Аллилуевой. Мог отвращать ее воинствующий атеизм. Надежда Сергеевна все больше и больше обращалась к Богу. Это приносило кратковременное успокоение мятущейся душе. Она стала ходить в церковь. Все вокруг заметили это.
Сноха Каменева, Галина Сергеевна Кравченко, рассказала мне: «Надежду Аллилуеву я часто встречала в начале тридцатых в мастерской для высших чинов Кремля, их жен и детей. У нас с ней была общая портниха. Не могу сказать, чтобы мы были близко знакомы. Сидели в мастерской, ждали, когда попросят на примерку.
Какая она была? На мой взгляд, очень неинтересная. Серая. Скучная. И вкус ее мне, любившей всякие экстравагантности, не нравился, тоже скучный.
Выглядела Аллилуева старше своих лет. Пожалуй, можно было дать под сорок. Если у молодой жены старый муж, они с годами сравниваются в возрасте.
Аллилуева была очень верующая. Да, да, не удивляйтесь, она в церковь ходила. Все знали и много говорили об этом. Ей, видно, разрешалось то, что другим партийцам запрещалось: она состояла в партии с восемнадцатого года. Вообще, заметно было, что она немножко «того». Как теперь говорят, с фиалками в голове«.
Начались первые судебные процессы тридцатых годов. В «процессе Промпартии», охватившем многие отрасли советской промышленности, были так или иначе «замешаны» многие преподаватели Академии, где училась Аллилуева. Она продолжала оставаться в хороших отношениях со сталинскими врагами.
Не хотела заниматься детьми, и они росли как трава.
Все это Сталину решительно не нравилось. Самостоятельные женщины-кукушки хороши в революционных теориях, а в жизни его семье нужна была хозяйка.
Бывший секретарь Сталина Бажанов, сбежавший за границу, вспоминал кремлевскую квартиру вождя: перед дверью постоянный часовой, в маленькой передней солдатская шинель и фуражка Сталина, а в четырех комнатах квартиры простая мебель; рассказывал, что поначалу еду в дом приносили из столовой Совнаркома, а потом повара стали готовить дома — Сталин боялся отравления.
«В своей семье, — писал Бажанов, — он держит себя деспотом. Целыми днями он соблюдает у себя высокомерное молчание, не отвечая на вопросы жены и сына.
