Франц Энгел - Мера Любви
Джованни замолчал на мгновение, давая де Бельвару возможность осознать все сказанное, потом требовательно спросил:
— А что есть зло, Гийом?
Так как Джованни даже остановился, и в этот раз, по-видимому, действительно ожидал ответа, графу пришлось сказать первое, что пришло ему в голову:
— Зло — это то, что плохо.
— Зло — это недостаток добра. Абсолютное зло — полное отсутствие добра, совершенное ничто. Такого зла, строго говоря, вообще не существует, даже дьявол добр тем, что он есть и поскольку он есть. Убийство зло, ибо был человек и его не стало; предательство зло, ибо было доверие и утрачено; клевета зло, ибо было доброе имя и опорочено. Грехи отнимают, ничего не давая взамен. Грех — лишение добра.
— Тогда что же такое получается дьявол? — спросил Гийом.
— Ничто, в котором, как я только что сказал, есть лишь собственное существование, — ответил Джованни.
— Ничто, — повторил де Бельвар. — Получается, люди боятся пустоты?
— Вы талантливый ученик, Гийом, — похвалил Джованни. — Да, люди бояться пустоты, и правильно делают. Нет ничего ужаснее отсутствия, небытия, а именно к небытию только и остается стремиться сатане, в соответствии с его искаженной природой.
— Как можно стремиться не быть? — удивленно спросил граф.
— Такова сила ненависти, Гийом.
— И мы подпадаем злу, совершая ошибки?
— Я смотрю, не дает вам покоя это слово — «ошибка», — понимающе кивнул Джованни. — Да, кажется, ошибки — не преступления, ошибки следует прощать; однако любое преступление с чего-то начинается. Возьмем мыловара Гильберта, — Джованни передернуло при воспоминании о злодеяниях и смерти этого человека. — Злосчастный Гильберт возомнил себя оскорбленным, а от этого прямой путь к преступлению, ибо следствием обиды явилось мнение, что лишить жизни бывшую жену — благое дело. В итоге пришлось перебить целую семью, податься в разбойники. Видите, Гийом, как зло порождает зло?
Я приказал его повесить. Это тоже зло, — задумчиво проговорил граф.
Да, — легко согласился Джованни, — нам часто, слишком часто приходится выбирать не между добром и злом, а между одним злом и другим, и тогда наша задача сводится только к тому, как выбрать из двух зол наименьшее. Все это — последствия первородного греха. Мы запутались во зле.
Джованни внимательно посмотрел на графа. Понимает ли он? Де Бельвар был сосредоточен как никогда раньше, слова Джованни падали на благодатную почву.
— Почему мы запутались? — продолжал он по своему обыкновению риторическим вопросом. — Потому что мы не знаем истины. То есть, большинство не знает. Некоторые знают истину хотя бы о некоторых вещах, но таких людей очень мало. Удивительно иногда, насколько их мало, — вздохнул Джованни. — Как вы сказали, мало избранных. Остальные, почти все люди, живут в мире не знания, но мнений. Мнение произвольно, капризно, переменчиво; оно может оказаться истинным лишь случайно, чаще всего оно ложно. Мнения содержат в себе огромное число заблуждений, но людям не дано увидеть это, они принимают на веру, и заметьте, Гийом, — порою самые недоверчивые именно принимают на веру чьи-то чужие мнения только потому, что человек, высказавший полную чушь, кажется достойным уважения, или потому что так, мол, велит «здравый смысл». Одно мнение порождает другое, человек увязает в них, словно в болоте. Ужасное ослепление!
— Жан, как же тогда быть? Вы сказали: следует думать, рассуждать. Но коли мы способны лишь порождать мнения, значит, мы обречены заблуждаться? — сокрушенно воскликнул де Бельвар, и Джованни даже удивился, насколько близко к сердцу принял друг его слова.
— Все зло от мнений, но все добро от знания. Видите, мы вновь вернулись к знанию как к условию нашего спасения, ответил он. — Люди способны не только мнить, но и знать. Иначе, это правда, мы все пропали бы. К нашему счастью, в нас заложена способность сомневаться, следовательно, мы никогда не можем полностью довериться мнениям, совсем отдаться их власти, и оттого-то в душе людей представления о должном зачастую находятся в раздоре с желаниями, воля — с удовольствиями, рассудок — с совестью, и все это — между собой. Душа такого человека больна, он в разладе с самим собой, делает, что не хочет, думает так, как внушают ему случайные обстоятельства его жизни, становится сам себе врагом. А такое состояние души не может довести до добра: воля наша сильна, свобода велика, и в битве с голосом Бога в нашей душе — угрызениями совести — победа нам обеспечена, пусть и очень дорогой ценой. В больной душе поселяется порок.
— Значит, одного сомнения недостаточно! — торжествующе заявил граф. Он чувствовал себя, словно мореход, достигший берегов прекрасных неведомых стран. Хотя берега, открывавшиеся перед ним, представлялись ему знакомыми, но раньше он только слышал о них, видеть же самому эту благодатную страну ему до сих пор не доводилось.
— Недостаточно, — подтвердил Джованни, довольный своим учеником. — Сомнение служит знанию, подготовляет ему дорогу, иначе оно совершенно бесполезно. Сомневаясь, мы учимся не доверять мнению, следующая степень — умение проверить мнение на истинность и обрести таким образом знание. Запомните, Гийом, запишите это на скрижалях вашего сердца: истина содержится только в доказательственных суждениях. Без доказательств любое утверждение — лишь мнение. Доказав его, мы получаем знание. Мы должны уметь обтачивать свои мысли, словно ювелир, что подвергает огранке драгоценные камни, и тогда только они сияют во всей красоте своего совершенства; а что сломается, раскрошится при доказательстве, следует признать негодным материалом и без сожаления выбросить. — Джованни перевел дух. Теперь он наконец подошел к самому главному. — Гийом, я дам вам инструмент для огранки мыслей, научу вас пользоваться им, и вы сможете отделять знания от мнений, как овец от козлищ, — Джованни улыбнулся своей шутке. — Этот инструмент называется диалектика — наука, дающая в руки умелому пользователю истину.
— Диалектика? — де Бельвар искренне изумился. — Я немало слышал хулы на нее. Говорят, будто диалектики — шарлатаны, которые могут доказать все, что им вздумается.
— То, о чем вы сейчас сказали, называется софистикой, — засмеялся Джованни, — всегда-то люди все путают. Софисты только притворяются умеющими рассуждать, на самом деле они ни на что не годны, разве что на посмешище. Ни один софист не устоит перед истинным философом. А диалектику ругают только те, кто не сумел выучиться ею пользоваться как следует. Больше вам скажу, Гийом, — диалектику бранят еще будто она бесплодна. Это правда, сама по себе диалектика ничего не дает, она прикладная наука. Словно инструмент, которым владеет ремесленник, но не пускает его в ход, пока ему не принесут заказ и он не выберет материал, из которого станет мастерить свое изделие. Почему же люди не бранят, скажем, математику, разве она не та же прикладная наука, призванная служить другим? Или навигацию, для того только и нужную, чтобы уметь управлять кораблями? Предложи хулителю диалектики привести корабль в гавань, он ответит, что не сможет этого сделать, ибо не обучался навигации, зато судить и рядить на все лады может каждый. И отчего только люди вообразили, будто мы рождаемся с достаточным умением отыскивать истину и не нуждаемся ни в каком ином знании, кроме собственного произвола? — Джованни сокрушенно вздохнул. — А ведь умение видеть истинную сущность вещей куда важнее знания морских путей всех кораблей мира, всех вычислений! Гуго Сен-Викторский считал, что существует два средства восстановления в человеке подобия Божьего: изыскание истины и упражнение в добродетели. Я согласен с ним, но думаю, второе невозможно без первого, ибо, не познав, что есть истинная добродетель, к чему станем мы стремиться? К чему-то, лишь носящему название добродетели?
— Научите меня видеть сущность вещей, — с искренним жаром просил граф, — научите владеть диалектикой и находить истину.
ГЛАВА XXXIII
О соколиной охоте
Разговор с Джованни заставил де Бельвара задуматься. Он ясно видел теперь, как легкомысленно, бездумно всю свою жизнь совершал ошибку за ошибкой, даже не понимая, как ошибается. Графу сделалось досадно, что он с такой легкостью, совсем без борьбы и сопротивления подпадал под власть лукавого. Он чувствовал себя обманутым.
«И все от невежества, от неумения рассуждать правильно», — в каком-то изумленном раздражении говорил он сам себе, негодуя на людей, окружавших его с детства и даже не подумавших дать ему образование. Оказалось, такое нерадение едва не лишило спасения его бессмертную душу. Теперь он твердо решил разобраться, как отличать добро от зла, чего бы это ему ни стоило, понимание сути вещей должно было даровать ему силу, — так он надеялся, — силу и власть бороться с сатаной и способность не грешить.
