Бернард Корнуэлл - Столетняя война
Никто из беженцев не слышал про блаженного Гинфорта, но слова Томаса убедили их, поскольку паломничество объясняло его бедственное состояние, в то время как их собственное печальное положение оправдывалось войной. Они идут с побережья Нормандии, что всего в дне пути, и утром им надо рано встать и идти дальше, спасаясь от врага.
Томас перекрестился.
— От какого врага? — спросил он, ожидая услышать о каких-нибудь двух нормандских владыках, которые поссорились и грабят владения друг друга.
Но тяжелое колесо фортуны неожиданно повернулось. Через Ла-Манш переправился английский король Эдуард III. Этого похода давно ожидали, но король не отправился в свои владения в Гаскони, как думали многие, или во Фландрию, где воевали другие англичане, а высадился в Нормандии. Его войско находилось всего в дне пути, и, услышав это, Томас разинул рот.
— Вам надо бежать от них, святой отец, — посоветовала ему одна из женщин. — Они не знают жалости даже к странствующим монахам.
Томас заверил ее, что так и сделает, поблагодарил всех за новости и пошел обратно на холм, где его ждала Жанетта. Все переменилось.
Его король пришел в Нормандию.
* * *В ту ночь они поспорили. Жанетта вдруг пришла к убеждению, что им нужно вернуться в Бретань. Томас в удивлении уставился на нее.
— В Бретань? — бессмысленно повторил он.
Она отвела глаза, но упрямо смотрела на костры вдоль дороги. Далеко на севере горизонт был окрашен красным заревом, более ярким, чем костры. Томас понял, что английские солдаты опустошают нормандские поля, как тот эллекин, с которым он сам орудовал в Бретани.
— Я смогу быть рядом с Шарлем, если мы вернемся в Бретань.
Томас потряс головой. Он, конечно, понимал, что вид разрушений, чинимых войсками, вернет их обоих к действительности, из которой они были выключены в последние недели своей свободы, но он не мог и предположить, что у Жанетты возникнет желание вернуться в Бретань.
— Ты сможешь быть рядом с Шарлем, — осторожно проговорил он, — но сможешь ли ты его увидеть? Подпустит ли тебя герцог?
— Может быть, он передумает, — без особой уверенности проговорила Жанетта.
— А может быть, снова тебя изнасилует, — жестоко сказал Томас.
— А если я не пойду туда, — пылко возразила она, — я уже никогда не увижу Шарля. Никогда!
— Тогда зачем же мы шли сюда?
— Не знаю. Не знаю.
Она рассердилась, как раньше, когда Томас впервые встретил ее в Ла-Рош-Дерьене.
— Потому что я сошла с ума, — проговорила она подавленно.
— Ты же говорила, что хочешь обратиться к королю, — сказал Томас, — а король там! — Он махнул рукой в сторону огненного зарева. — Так обратись к нему.
— Он мне не поверит, — заупрямилась Жанетта.
— А что мы будем делать в Бретани? — спросил Томас. Она не ответила, а все так же угрюмо отвела глаза.
— Ты сможешь выйти за герцогского латника, — продолжал он. — Ты этого хочешь, да? Покорная жена покорного слуги, чтобы герцог смог получить удовольствие, когда захочет.
— Как ты? — вскинулась она, прямо взглянув ему в глаза.
— Я люблю тебя, — сказал Томас.
Жанетта ничего не ответила.
— Я люблю тебя, — повторил он и почувствовал себя дураком, так как она никогда не говорила ему ничего подобного.
Жанетта посмотрела сквозь лесную листву на пылающий горизонт.
— А твой король поверит мне? — спросила она.
— Как он может не поверить?
— Я похожа на графиню?
Она была оборванной, бедной и прекрасной.
— Ты говоришь как графиня, — сказал Томас, — а королевские секретари могут расспросить графа Нортгемптонского.
Он не знал, правда ли это, но хотел подбодрить Жанетту. Она сидела, повесив голову.
— Знаешь, что сказал мне герцог? Что моя мать была еврейкой!
Она взглянула на него, ожидая, что он разделит ее возмущение.
Томас нахмурился.
— Я никогда не встречал евреев.
Жанетта чуть не взорвалась.
— А думаешь, я встречала? Тебе нужно увидеть дьявола, чтобы понять, что он злой? И свинью, чтобы узнать, что от нее воняет? Я не знаю, что делать! — заплакала она.
— Мы пойдем к королю, — сказал Томас.
На следующее утро он отправился на север, и Жанетта, несколько мгновений поколебавшись, пошла за ним. Она попыталась отчистить платье, но оно было таким грязным, что ей лишь удалось стряхнуть с бархата сучки и сухие листья. И еще она заплела волосы и заколола их щепками.
— А что за человек король? — спросила она Томаса.
— Говорят, хороший малый.
— Кто говорит?
— Все. Он честный человек.
— И все-таки он англичанин, — тихо сказала Жанетта. Томас сделал вид, что не слышал.
— Он добрый?
— Никто не говорил о его жестокости, — сказал Томас и поднял руку, призывая Жанетту к тишине.
Он увидел всадника в кольчуге.
Томасу всегда казалось странным, что монахи и писцы, описывая в книгах войну, изображают ее, как праздник. Их беличьи кисти рисовали воинов в ярких плащах и коней в блестящих узорчатых попонах. Но по большей части война была серой, пока стрела, попав в цель, не добавит красного. Серым был цвет кольчуги, и Томас увидел среди зеленой листвы что-то серое. Он не знал, француз это или англичанин, но боялся и тех и других. Французы были его врагами, но врагами были и англичане, пока не убедятся, что он тоже англичанин и что он не сбежал из их войска.
Из-за деревьев выехали другие всадники, с луками. Значит, это были англичане. Но Томас все колебался, не зная, как убедить своих, что он не дезертир. Позади всадников за деревьями, по-видимому, находился подожженный дом, поскольку над летней листвой начал подниматься и сгущаться дым. Всадники смотрели в сторону Томаса и Жанетты, но их скрывали заросли можжевельника, и через некоторое время, убедившись, что никакой враг им не угрожает, англичане повернулись и поскакали на восток.
Томас подождал, пока они не скрылись из виду, после чего провел Жанетту через открытый участок в чащу, а оттуда к горящему дому. На ярком солнце пламя казалось бледным. В пределах видимости никого не было, только возле утиного садка среди перьев лежала собака. Она скулила. У нее было проткнуто брюхо. Томас наклонился над животным, погладил по голове и почесал за ушами, а умирающий пес лизнул ему руку и попытался завилять хвостом. Томас вонзил нож прямо ему в сердце, так что пес умер мгновенно.
— Он бы не выжил, — обратился Томас к Жанетте.
Она ничего не сказала, а только смотрела на горящую солому и стропила. Томас вытащил нож и потрепал мертвого пса по голове.
— Отправляйся к святому Гинфорту, — сказал он, вытирая клинок, и признался Жанетте: — В детстве я всегда хотел иметь собаку, но мой отец их терпеть не мог.
— Почему?
— Он был странный.
Томас вложил клинок в ножны и встал. Дорога со следами копыт вела от фермы к ферме на север, и они пошли вдоль нее, осторожно пробираясь между васильков, поповника и кизила. Это была страна маленьких полей, высоких берегов, небольших рощиц и неровных холмов. Страна засад. Но они не видели никого, пока с вершины пологого холма не заметили приземистую каменную деревенскую церковь, а за ней — солдат. Сотни солдат встали лагерем в поле за домами, а другие расположились в самой деревне. Близ церкви виднелись большие шатры. У входа благородные рыцари поставили свои знамена.
Томас все колебался, не желая заканчивать эти счастливые дни с Жанеттой, но понимал, что выбора нет, и потому с луком на плече повел ее в деревню. Солдаты увидели их, и навстречу вышла дюжина лучников во главе со здоровенным командиром в кольчуге.
Первым его вопросом было:
— Из какого вы ада?
Его стрелки по-волчьи оскалились при виде потрепанного платья Жанетты.
— То ли ты хренов монах, укравший лук, то ли хренов лучник, стянувший у монаха рясу.
— Я англичанин, — сказал Томас.
На верзилу это как будто не произвело никакого впечатления.
— У кого на службе?
— Я служил Уиллу Скиту в Бретани.
— В Бретани!
Начальник стрелков нахмурился, не зная, верить ли Томасу.
— Скажи ему, что я — графиня, — по-французски проговорила Жанетта.
— Что она говорит?
— Ничего, — сказал Томас.
— И что вы тут делаете? — спросил верзила.
— Я отбился от своего отряда в Бретани, — нерешительно сказал Томас. Ему не стоило говорить, что он скрывается от правосудия, но он не подготовил другой легенды. — Я просто ушел.
Это было слабое объяснение, и здоровенный лучник отнесся к нему с должным презрением.
— Это означает, парень, что ты хренов дезертир.
— Будь так, я бы вряд ли пришел сюда, верно? — вызывающе спросил Томас.