Борис Акунин - Бох и Шельма (сборник)
Только уходить надо не туда, куда они ждут, а в иную сторону.
Поэтому, достигнув окраины (хорошо, что в Сарае ни ворот, ни стен), Шельма повернул не на северо-запад, где русская земля, а к юго-западу.
На Руси с золотой змеей опять же и делать нечего. У кого там есть деньги такое сокровище купить? Разве что у великого князя московского, но он покупать не станет, а попросту отберет.
Из степи накатывали сумерки, быстро перешедшие в спасительницу-тьму. В оставшемся позади Сарае никто не бил в била, не шумел тревогу, как сделали бы, прикажи Мамай сыскать государственного преступника.
На душе стало малость полегче.
Яшка достал из сумы нарядное татарское платье, купленное утром в Одежном ряду, перерядился.
Поехал медленно, по мягкой траве. Негромко. Навострил свои замечательно слухастые уши.
Где тут у вас дозор?
Из темноты донеслось ржание. Яшка остановил коня, приложил к уху ладонь.
В ночи голоса доносились далеко, каждое слово разберешь.
– Всё исполним, Курман-юзбаш, будь покоен, – сказал невидимый в ночи нукер, обращаясь к своему сотнику.
– Носом не клевать! Прислушиваться, не крадется ли кто степью, – строго молвил начальственный голос.
Быстрый топот – кто-то зарысил в сторону.
Тронул с места и Шельма. Выехал прямо на дорогу, чтоб копыта громче стучали о плотно сбитую землю. Еще и уздечкой позвякивал.
– Кто там? А ну стой! – крикнули впереди.
Подъехал всадник.
– Пайцзу на выезд покажи.
– Ты из людей сотника Курмана? – важно спросил Яшка. – А ну, кликни его сюда. Живо!
И достал из-за пазухи золотую пайцзу – не зря, уползая из ханской горницы, к старому Шарифу прислонился.
Нукер чиркнул кресалом, запалил трут. Увидел пластинку с золотым львом, какая положена самое меньшее темнику. Ахнул. Сдернул малахай. Хотел из седла спуститься, земным поклоном поклониться, но Яшка остановил.
– Курмана ко мне. Стрелой!
Не прошло двух минут, как воин вернулся со своим начальником. Шельма показал пайцзу, подставив ее лучу очень кстати выглянувшего месяца. Сверкнуло золото.
Сотник спрыгнул наземь, приложился лбом к стремени. Тогда Яшка сунул юзбашу пластинку прямо под нос, чтоб было видно: пайцза не просто золотая, а со львом.
Татарин пал на колени.
– Я жду твоих приказаний, господин.
– Вели нукеру отойти. Секретное дело…
Понизив голос, Шельма важно объявил:
– Я Шельмач-мурза, советник беклярбека Мамая, да хранит его Аллах. Еду в дальние края с поручением великой важности и тайности, поэтому покинул город ночью и без сопровождения. Возьми десяток воинов и следуй со мной. Я поехал по этой дороге, зная, что встречу здесь тебя, Курбан. Мне сказали, что ты всегда рад отличиться. Тебе повезло. Лови арканом жеребца удачи. Смотри, не упусти.
– Я твой верный раб, благородный мурза! Ты останешься мной доволен! – воскликнул сотник. Немного покряхтел, осторожно спросил: – Далеко ли мы поедем, господин?
– Далеко. Куда – тебе знать рано.
– Я не выпытываю, господин! – поспешно сказал сотник. – Куда скажешь, туда и отправлюсь. Но хорошо бы сначала заехать в аил. Взять заводных коней, припасов на дорогу…
Хочет попрощаться с семьей, догадался Яшка. Оно и понятно, по-человечески, да только времени нет.
Отрезал:
– Нельзя. Коней, еду – всё получим по дороге.
И получали, без малейших затруднений: свежих лошадей, припасы, юрты для ночлега. Перед волшебной табличкой склонялось всё.
Одному с такой пайцзой ехать было бы подозрительно – не бывает, чтоб носитель златого льва следовал без свиты. Ныне же выглядело внушительно: впереди, в важном одиночестве прегордый мурза, за ним конные воины, и один держит шест с тремя белыми хвостами – на первом же привале Яшка велел изготовить, оставили в табуне трех бесхвостых белых кобылиц.
Намеченный путь, по которому можно было не бояться погони, вел через две степи, ногайскую и азакскую. На пятый день, в ногайских кочевьях, Шельма доверительно сообщил Курману, что они направляются в крымскую Кафу, с важным поручением к генуэзскому эмиру-консулу.
– Из-за войны с руссами? – понимающе шепнул юзбаш. – Вон оно что! Ходят разговоры, что беклярбек, да хранит его Аллах, хочет нанять тамошних пехотинцев, которые умеют строиться черепахой и пробивать вражеский строй длинными копьями.
– Не твоего ума дело чего хочет беклярбек, да хранит его Аллах, – осадил Яшка сотника, однако не стал опровергать догадку. Она была кстати.
В Кафу нужно было вот зачем.
Во-первых, чтоб обмануть преследователей.
Во-вторых, у генуэзцев там наиглавнейший после Сарая рынок, где Запад встречается с Востоком. Лучше константинопольского. И драгоценными каменьями торгуют, хорошую цену могут дать.
В-третьих же – из Кафы ходят корабли в дальние страны, а Яшке теперь надлежало уплыть куда-нибудь на край земли, где Бох не сыщет и Габриэль не достанет.
Ради столь важных надоб и две степи не околица.
* * *Путешествие через ордынские земли было спокойным. При Мамае повсюду установился строгий порядок. Твердая власть баловства не любит. Мятежных беков, которые грабили кого хотели, Мамай усмирил, разбойничьи шайки повывел. Йамская служба работала исправно: от йама до йама, как положено, пол дневного перехода, и всюду кров, еда, подмена для лошадей. И чего русским под татарами не живется? Основательный народ. Торговлю охраняют, в чужие дела носу не суют, подать берут скромную – всего десятину. Князь-то московский, Дмитрий Иванович, ту десятину всё одно собирает, только не в Сарай шлет, а себе оставляет. И чем оно для людей лучше? А сейчас начнется война – города и села сгорят, крестьяне разбегутся по лесам, покроются поля мертвыми телами. Прав Бох: хуже войны ничего нет.
Так и ехалось без малого тысячу верст от Сарая до Азакского моря – под всякие мысли и мечтания, причем мечтаниями Яшка увлекался больше, чем мыслями. Поглаживал пояс, в коем почивала волшебная змея, и мечтал про восемь тысяч дукатов.
…На десятый день вдали заблистала большая вода. В морском городке Матрике погрузились на пузатый италийский корабль, называемый «неф», переправились через узкий пролив в Крым. Здесь уже были генуэзские владения.
Еще через день, утром, достигли Кафы, стоящей по-над берегом большой бухты.
В знаменитом этом городе Шельме прежде бывать не доводилось, а он оказался велик и пышен. Тыщ сто разноплеменного народу здесь обитало, вряд ли меньше.
Грозных каменных стен было аж две: большая в обхват всего города и малая вкруг кремля, стоящего на холме. Башен – не счесть. Дома тоже всё больше каменные, с красными глиняными крышами. Над крышами – острые зеленые перья кипарисов. Не Сарай, конечно, но все равно нарядно.
Свою охрану Шельма оставил в посаде, на постоялом дворе с вывеской «Fondaco», бес ведает что означавшей. Возвращаться сюда у Яшки рассуждения не было. Зачем ему в Кафе нукеры, а отправлять их честь по чести назад в Сарай, это придется выдавать прогонные да разъездные. Без золотой пайцзы кто им что даст? А на одиннадцать всадников оно накладно выйдет. Деньги-то, положим, были, плата от Боха, но зачем их на ветер пускать? Они не любят. Поэтому юзбашу было велено дожидаться, и своего коня Яшка тоже оставил в фондаке. Все равно на корабле плыть. Захватил только кошель, а змеюшенька и так всегда была при нем.
* * *В городе Яшка торопыжничать не стал. Обошел все кварталы, огляделся, всё нужное заприметил.
Строились генуэзцы основательно, не хуже сарайцев, но много тесней. Узкие улицы тянулись от стен к вершине холма, на котором высилась цитадель. Там – консульский терем, епископские палаты, городское судилище, все лучшие лавки.
Ладно.
Спустился в гавань, где густо стояли фряжские, греческие, турецкие, франкские корабли. Чего там только не сгружали-погружали! Пшеницу, выпаренную соль, ткани, сушеную рыбу, дыни-арбузы, всякие ремесленные изделия. И конечно, рабов. Их отсюда увозили на далекие рынки Египта, Палестины, Мавританской Гишпании. Взамен ссаживали другой живой товар: африканских верблюдов, арабских скакунов, обезьян, многоцветных птиц. Верблюды-скакуны – понятно, но кому надобны обезьяны с бесполезными птицами, было непонятно. Верно, каким-нибудь богатеям, друг перед дружкой выставляться. Ни за чем не нужные товары – они самые дорогие.
Одна индийская птица именем «папагала» Яшке очень понравилась. Ее продавали прямо на причале, за большие деньги, два золотых, потому что она была говорящая, повторяла чего скажут.
Яшка ей:
– Дура ты дура.
Папагала наклонила хохластую башку, поглядела круглым глазом, ответила:
– Дура ты дура.
И Яшка расчувствовался. Вспоминал, как в отроческом возрасте сам работал такой же папагалой.
