Александр Соколов - Испытание Раисы
— Мы расстанемся так, как вы желали?
Раиса не отвечала, как бы не поняв его вопроса.
— Прежде, чем сказать вам «прости», — продолжил Грецки, — я хотел бы удостовериться, что между нами не остается ни тени гнева.
«Гнева?!.. У нее?!»
Раисе стало так тяжело и больно, что она едва сдерживала рыдания.
— Отвечайте же! — просил Валериан, не слыша его ответа.
— Я не сержусь на вас, — ответила она слабым голосом.
— Тем не менее, я причинил вам большое зло, требующее прощения…
Она печально взглянула на него.
«Зло? Только зло?.. А все другие огорчения?» Но теперь… все равно…
Объяснение оказалось много труднее, чем думал граф, но следовало все же придти к концу.
— Прежде, чем расстаться с вами навсегда, — снова начал он, — я бы хотел быть уверенным, что вы простили мне оскорбление… сделавшее вас моей женой.
— Как вам, так и друзьям вашим я все простила, — произнесла, покраснев, Раиса.
— Но я… виновнее всех, — признался Валериан, более смущенный, чем когда-либо.
— Вы?!.. Так это были вы?! — вскрикнула Раиса.
И Валериан моментально вспомнил о том, как Раиса предложила ему в церкви вопрос, на который он отказался отвечать, желая больнее унизить ее… Вспомнил, как она упрашивала его сказать ей правду!..
Ему тогда трудно было понять эту деликатность нежной женской души, деликатность до глубины пораненного женского сердца!.. Но теперь он ясно понял, как она должна была страдать, находясь с ними в Сибири, в среде этих трех людей!..
Ему стало больно и стыдно за себя, и он виновато взглянул на нее. Но Раиса не смотрела на него. Ее лицо, покрытое яркой краской, отвернулось от него.
Графу все стало ясным: чтобы простить его молчание и его последнюю дерзость, необходимо было, чтобы она любила его!
«А что если она действительно меня любит?»
От этой мысли сердце его наполнилось неизъяснимой нежностью и блаженством…
Все восхищение Раисой, которое он так тщательно скрывал, долг его в отношении жены, обращенный им в неблагодарность, нежность, превращенная им в ненависть, как прилив огненной реки наполнили его сердце до того, что он не мог в волнении произнести ни слова…
Сняв с часовой цепочки возвращенное ему Раисой кольцо, он взял эту скромно отказывающуюся ручку и надел кольцо на осиротевший пальчик.
— Простите, если сможете, мне все оскорбления, — произнес он с глубоким волнением. — Я негодяй, я неблагодарный, Раиса, но я люблю вас, и вы — моя жена!
Вместо ответа Раиса залилась слезами, закрыв лицо руками.
Валериан нежно отвел от ее лица руки, бережно повернул к себе заплаканное личико и, заглядывая в глубину чудных черных очей, прошептал:
— Милая, не плачьте! Ваши слезы рвут мое сердце… Я подлец, но простите меня! У вас нежная, отзывчивая душа, но неужели я вытравил в ней все хорошее, доброе, и мне не на что больше надеяться?!..
Раиса слушала эти слова как музыку… Они падали на ледяную броню, в которую она постаралась запрятать свое сердце… Душа ее оттаяла, с нее спадала притворная холодность, и Раиса подняла наконец свой взор на мужа…
Валериан прочел в ее взоре и прощение, и безграничную любовь, и надежду на огромное счастье…
Он громко вскрикнул от восторга, наполнившего до краев его сердце, и осыпал безумными поцелуями дорогую головку жены, доверчиво прильнувшую к его плечу…
На следующей станции за обедом неугомонный Резов, заметив обручальное кольцо на руке молодой женщины, вполголоса произнес:
— Эге!..
Он ожидал, что сейчас Грецки скажет ему в ответ какую-нибудь колкость, и был поражен, услышав его слова:
— Я глубоко виноват перед графиней, но всей последующей жизнью постараюсь искупить свою вину! И надеюсь, что когда-нибудь графиня простит мне причиненное ей зло…
За эти слова Валериан был вознагражден пожатием руки Собакина, который чуть не вывихнул ему плечо.
47
Приехали в Петербург…
Граф Валериан с женой были тепло встречены старой графиней Грецки.
Она горячо расцеловала племянницу, нашла, что та похудела, но стала еще красивее.
И тут же спросила ее:
— Раиса, а как Валериан ведет себя? Не обижает тебя?
На что Раиса поспешила ответить:
— Что вы, милая тетя!
Тогда графиня поцеловала и племянника, сказав ему со свойственной ей прямотой:
— А ты знаешь, Валериан, я боялась, что ты не сумеешь оценить то сокровище, которое послала тебе милостивая судьба! И тогда я отвернулась бы от тебя!
Граф улыбнулся и расцеловал руки своей тетушки, не мирящейся с людской несправедливостью и обидой невинного, в чем он успел убедиться на собственном примере. Граф был искренне рад, что ему не придется краснеть перед ее правдивым, честным взором…
Через графиню-тетку Раиса снова получила аудиенцию у государя, которому было уже известно, что Раиса буквально вырвала у смерти своего мужа.
Тепло и ласково принял государь Раису, дав полное помилование как ее мужу так и его товарищам: всем троим возвращались их прежние права и имущественное положение.
Сейчас они получали шестимесячный отпуск для поправки здоровья, после чего могли опять вернуться в свой гвардейский полк.
Когда в свете узнали об этом, дом старой графини с утра до ночи был наполнен высшей знатью, стремившейся познакомиться с Раисой, ставшей самой модной женщиной Невской столицы благодаря редкому мужеству и поистине героическим поступкам…
Раису осыпали лестными комплиментами и бесчисленными приглашениями.
Она мило благодарила и с достоинством отвечала всем одно и то же:
— Очень признательна вам, но муж еще не вполне здоров и мы на днях уезжаем в имение.
Этот отказ не мог никого обидеть, и все уезжали в восторге от красивой внешности и истинной деликатности молодой графини, имя которой было у всех на устах…
48
Прошло полгода…
Граф Валериан Грецки жил с женой в своем имении, куда они приехали, когда весна была уже в полном разгаре.
Раиса сразу погрузилась в дела по управлению имением, а граф деятельно помогал ей и вскоре так увлекся сельским хозяйством и всем, тесно связанным с ним, что вставал чуть не раньше всех.
Имение графа было золотое дно и только требовало любовного ухода и умелых помощников.
Занялся граф и нуждами своих крестьян, и в короткое время все кругом приняло другой вид: не было больше нигде покосившихся грязных хижин, все были сыты, обуты и одеты.
Начаты были стройки новой школы, больницы и церкви.
Последние пять лет граф ни разу не был в своем имении, и все пришло в упадок, а управляющий набивал свой карман, неизменно отписывая барину, что все в порядке.
Научился граф разбираться и в своих крестьянах, а вскоре сумел подыскать жене двух способных помощников, которые под ее руководством подучились и смело могли заменить ее. Честность же и преданность их была вне сомнений, так как граф был широкой натурой и ничего не умел делать наполовину.
В короткое время, ревностно исправляя все упущения, граф так облагодетельствовал своих крестьян, что они готовы были за него в огонь и в воду, а имя его и особенно молодой графини — всеми произносилось с благоговением.
Старика Тихона Грецки отправили на богомолье к мощам святого Сергия, куда отвезти его был назначен кучер Василий.
Наступала осень…
Урожай в этом году был так хорош, что закрома от него ломились не только у господ, но и у всех крестьян.
Приближалось время отъезда в Петербург.
Раису не привлекала жизнь в столице, но ради мужа она должна была это сделать. Граф Валериан, зная ее пристрастие к деревенской жизни, к простору полей и лесов дал ей слово все лето проводить с нею в имении.
Однажды утром граф получил с курьером бумагу из дворца. Расписавшись в получении и сломав гербовую печать, граф увидел, что это приказ ему от государя — представить ко двору его жену — графиню Раису Грецки.
Полный гордой радости, граф направился на половину жены.
Раиса, совершенно готовая к утреннему завтраку, шла навстречу мужу.
За эти полгода Раиса так расцвела и похорошела, что ее никто не узнал бы теперь в Петербурге.
Молодая графиня не изменила своим привычкам: так же рано вставала и много сил и забот отдавала «меньшей братии», но она была полна счастьем, которое светилось в ее огромных глазах, ливших на всех свой лучезарный свет. А ее красота, одухотворенная разделенной любовью, приобрела особый, какой-то сверкающий вид!
Каждая черточка ее подвижного лица сияла, привлекая к себе все сердца.
Граф вошел в комнату, и глаза его вспыхнули: за эти полгода он еще не мог привыкнуть к красоте своей жены, и она каждый раз поражала его, наполняя восторгом…
Он с чувством поцеловал ее изящную нежную ручку и подал распечатанную бумагу.
