Евгения Марлитт - В доме коммерции советника (дореволюц. издание)
Кети видѣлась съ нимъ весьма рѣдко и потому удивилась сильной перемѣнѣ въ его наружности, что впрочемъ приписала его усидчивымъ занятіямъ. Онъ былъ блѣденъ, казался усталымъ и его задумчивое, кроткое лицо носило отпечатокъ грусти и скрытности.
Съ Кети онъ почти не говорилъ съ тѣхъ поръ, какъ она застала его въ сѣняхъ въ объятіяхъ Флоры, какъ будто онъ все еще продолжалъ сердиться на нее за ея тогдашнее нецеремонное вторженіе. Замѣтивъ холодное, недружелюбное обращеніе доктора, Кети тоже старалась по возможности избѣгать его.
Напротивъ того, его отношенія къ Флорѣ ни на волосъ не измѣнились: онъ былъ такимъ-же холоднымъ, сдержаннымъ женихомъ, какъ въ тотъ день, когда Кети увидѣла обрученныхъ въ первый разъ. Такъ что бывали минуты, когда молодой дѣвушкѣ приходило въ голову, что возмутительная сцена въ домѣ тетушки была только произведеніемъ ея пылкой фантазіи, или, можетъ быть, Брукъ забылъ о ней и не желалъ болѣе вспоминать о минувшихъ тяжелыхъ мннутахъ!
Пожалуй, Флора ждала, что послѣ того, какъ она соизволила просить прощенія и во всемъ раскаялась, прежнія интимныя отношенія снова должны были возстановиться.
Не долженъ-ли былъ онъ испытывать безграничное счастіе при одной мысли, что скоро будетъ называть ее своею неотъемлемою собственностью.
Быть можетъ, онъ глубоко скрывалъ свое счастіе и не желалъ его показывать, думала Флора; дѣйствительно, Брукъ не изъ такихъ людей, что-бъ скоро помириться съ нею.
А въ сентябрѣ, послѣ свадьбы, все должно будетъ само собою измѣниться.
Вскорѣ наступило двадцатое мая, день рожденія Флоры. На всѣхъ столахъ ея комнаты были симметрично разставлены душистые букеты, присланные ея внимательными подругами; а самый большой изъ всѣхъ букетовъ былъ подарокъ самой герцогини, желавшей съ своей стороны поздравить невѣсту придворнаго совѣтника.
Да, это былъ день настоящаго торжества для Флоры; теперь она снова убѣдилась, что она въ самомъ дѣлѣ любимица боговъ, рожденная для избраннаго жизненнаго поприща.
А между тѣмъ на лицѣ ея все таки лежала легкая тѣнь и брови ея поминутно хмурились отъ нетерпѣнія и досады. На столѣ, между подарками бабушки и сестеръ, стояли хорошенькіе черные, мраморные часы. Брукъ прислалъ ихъ рано утромъ въ виллу и въ своемъ поздравительномъ письмѣ очень извинялся, что не можетъ явиться къ обѣду, такъ какъ ему невозможно оставить одного опасно-больнаго паціента.
– Не понимаю право, почему Лео выбралъ для меня этотъ некрасивый черный камень? – говорила Флора, показывая на часы и обращаясь къ президентшѣ, которая вынула изъ вазочки букетъ, присланный герцогинею, и не переставала подносить его къ носу, точно онъ долженъ былъ имѣть совершенно необыкновенный ароматъ.
– Кто же подноситъ невѣстѣ подарокъ чернаго цвѣта? Это ужасная безтактность съ его стороны.
– Напротивъ того, часы должны быть совершенно въ твоемъ вкусѣ, Флора; они отлично пополняютъ серьезное убранство этой комнаты, – сказала Генріэтта, полулежа на красномъ диванѣ и бросая взглядъ на черныя колонны въ углахъ краснаго кабинета.
– Вотъ глупости! Ты очень хорошо знаешь, что я ничего не возьму съ собой изъ всего этого убранства. – Я даже не знаю, гдѣ я помѣщу эту массу въ моемъ городскомъ лиловомъ будуарѣ съ бронзовыми украшеніями.
– Я бы тоже предпочла свѣжій букетъ, но, вѣдь, ты не сентиментальна, Флора, – замѣтила Генріэтта съ колкостью.
Между тѣмъ Кети, одѣтая сегодня въ первый разъ въ бѣлое платье, молчаливо стояла возлѣ великолѣпнаго миртоваго дерева, за которымъ долгое время ухаживала тетушка Діаконусъ, а теперь прислала его въ подарокъ невѣстѣ. Казалось, никто, кромѣ Кети, не обращалъ должнаго вниманія на рѣдкій по своей красотѣ подарокъ, стоившій тяжелой жертвы для доброй старушки.
Послѣ обѣда все семейство осталось на балконѣ и въ пріемной залѣ, потому что все еще не переставали пріѣзжать поздравители. Всѣ двери перваго этажа были отворены настежъ и сквозь позолоченную рѣшетку балкона въ комнаты проникалъ теплый весенній воздухъ, разливая пріятный ароматъ молодыхъ липъ и полураспустившихся цвѣточныхъ почекъ. Изъ всѣхъ высокихъ оконъ проникали золотистые лучи майскаго солнца, отражаясь на блестящемъ полу разноцвѣтныхъ гостинныхъ; только темно-красный кабинетъ казался мрачнымъ и холоднымъ и каждый человѣкъ, входя туда, невольно испытывалъ чувство сожалѣнія, при видѣ такого изобилія живыхъ цвѣтовъ между этими стѣнами. Генріэтта лежала въ мягкой качалкѣ противъ двери балкона; она, такъ-же какъ и Кети, окутала свою маленькую фигурку въ пышное облако бѣлой кисеи, но плечи ея были теперь закутаны въ теплую, мягкую шаль, поверхъ которой длинными локонами разсыпались ея золотистые волосы и придавали ея лицу видъ восковой головки.
Она отослала Кети въ залу, съ просьбою съиграть ей любимую пьесу Шуберта, и сидѣла теперь, съ нетерпѣніемъ ожидая звука перваго аккорда.
Но вдругъ на щекахъ больной вспыхнулъ яркій румянецъ и маленькія ручки невольно прижались къ груди: – въ комнату вошелъ Брукъ.
Флора бросилась къ нему навстрѣчу и нѣжно повисла на его рукѣ; не успѣлъ онъ еще со всѣми поздороваться, какъ она почти насильно потащила его въ кабинетъ, что-бъ показать свои подарки. Прекрасная невѣста, такъ хорошо умѣвшая разыгрывать роль ученой и серьозной женщины, обнаружила сегодня на двадцать девятомъ году своей жизни наивную веселость и грацію шестнадцатилѣтней дѣвочки и благодаря ея оживленному личику и мягкимъ, гибкимъ движеніямъ всей ея фигуры, она въ самомъ дѣлѣ казалась необыкновенно моложавою.
Кети спокойно стояла возлѣ высокой этажерки, и искала требуемую пьесу, когда обрученные прошли мимо нея, направляясь къ кабинету Флоры; молодая дѣвушка обернулась, докторъ поздоровался съ нею, слегка кивнувъ головою, и она еще усерднѣе принялась искать ноты.
– Послушай, Лео, съ сегодняшняго дня я заканчиваю съ своимъ прошедшимъ и благодарю Бога, что онъ открылъ мнѣ глаза и я во время поняла свое заблужденіе, изъ за котораго чуть было не потеряла все свое счастіе, – сказала Флора сладкимъ, заискивающимъ голосомъ.
– Я хочу навѣки забыть тотъ ужасный вечеръ, когда я потеряла всю власть надъ собой и, сама не помня своихъ дѣйствій, жестоко тебя оскорбила; впрочемъ, что-бъ хоть нѣсколько оправдаться въ твоихъ глазахъ, я должна сказать тебѣ, что и ты не былъ совершенно правъ, такъ какъ не понялъ меня. Ты никогда не спросилъ меня, что именно заставило меня заняться литературою: – я дѣлала это только потому, что хотѣла пользоваться своимъ дарованіемъ и талантомъ. – Думай, что хочешь, но я убѣждена, что проложила бы себѣ дорогу къ славѣ моею статьею: „Женщины“, которую ты совсѣмъ не знаешь. Быть можетъ, это произведеніе и сдѣлало-бы меня знаменитостью, но можетъ-ли мнѣ теперь придти въ голову мысль, идти своею дорогою возлѣ тебя и придавать значеніе своему таланту? Нѣтъ, Лео, я буду жить исключительно для твоей славы; а для того, что-бъ на будущее время не поддаваться искушенію, этотъ долговременный трудъ моихъ неутомимыхъ изученій, эти листы – должны навсегда исчезнуть съ лица земли.
Между тѣмъ, Кети, найдя наконецъ желаемую тетрадь, подошла къ роялю. Она видѣла, какъ Флора осторожно подожгла рукопись и, когда она вспыхнула, бросила ее въ каминъ; затѣмъ красавица невѣста обернулась къ окну, возлѣ котораго стоялъ докторъ и, казалось, ждала, что онъ удержитъ ее отъ этаго рѣшительнаго поступка. Но Брукъ не двигался и драгоцѣнный горючій матеріалъ жарко горѣлъ безъ того, что-бъ чья либо рука попыталась спасти его. Легкій запахъ гари проникъ въ музыкальный салонъ и въ то время, какъ Флора, съ крѣпко стиснутыми губами, мѣрными шагами отходила отъ камина, Кети торопливо сѣла къ роялю и быстро взяла первые аккорды любимой пьесы больной сестры. Кети не хотѣла слышать отвѣтъ Брука, ей и безъ того было непріятно, что она такъ часто была невольною свидѣтельницею сценъ между женихомъ и невѣстою. Кромѣ того молодую дѣвушку сильно возмущала комедія, только что разыгранная Флорою. Несчастная рукопись, безъуспѣшно странствующая по всѣмъ редакціямъ, измятая въ рукахъ лакеевъ и возвращаемая за негодностью, должна была играть теперь роль ужасной жертвы, приносимой самоотверженіемъ геніальной женщины.
Въ гостинной говорили довольно громко; Кети слышала серьезный голосъ доктора, но къ счастію не могла понять ни одного слова, а когда піэса была окончена, то Флора важно прошла черезъ музыкальный салонъ въ голубую гостинную.
Она шла рядомъ съ Брукомъ, держа въ рукахъ букетъ, присланный герцогиней, и такъ капризно надула губки, точно ребенокъ, котораго только-что побранили. Поровнявшись съ Кети, она бросила на нее косой, сердитый взглядъ и проговорила съ досадой:
– Слава Богу, что ты кончила, Кети! – Ты такъ сильно колотишь, что невозможно слышать своего собственнаго слова. Правда, ты порядочно играешь піэсы твоего сочиненія, потому что они не трудны и похожи на дѣтскія мелодіи, но до Шуберта и Листа тебѣ бы не слѣдовало дотрагиваться, для исполненія ихъ сочиненій у тебя не достаетъ таланта.
