Роберт Стивенсон - Черная стрела (Пер Репина)
— Милорд, пока я выражаю вам свою благодарность словами, но надеюсь в скором времени выказать ее на деле, — ответил Дик, выходя из комнаты.
ГЛАВА VI
Опять Арбластер
Когда Дику и Лаулессу удалось потихоньку, задним ходом выбраться из дома, где лорд Райзингэм держал свой гарнизон, наступил уже вечер.
Они остановились под тенью садовой стены, чтобы обсудить, что им делать. Опасность была чрезвычайно велика. Если бы кто-нибудь из людей сэра Даниэля увидел их и поднял тревогу, их сейчас схватили бы и убили. И не только город Шорби был полон опасности, угрожавшей их жизни, но и в открытой местности они рисковали встретиться с патрулями.
Невдалеке, на открытом месте, они увидели ветряную мельницу, рядом с которой стояла очень большая житница с открытыми дверями.
— Что, если мы заляжем туда до ночи? — предложил Дик.
Так как у Лаулесса не нашлось лучшего предложения, то они бегом бросились к житнице и спрятались за дверью в соломе. Дневной свет скоро погас, и луна серебрила мерзлый снег. Теперь был случай, который мог не представиться больше, — добраться незамеченными до «Козы и Волынки» и переменить одежду, которая могла выдать их. Но и тут важнее было обойти кругом, по окраинам, а не рисковать показаться на рыночной площади, где при большом стечении народа они могли подвергнуться опасности быть узнанными и убитыми.
Путь был длинный. Он шел недалеко от дома на берегу, мрачного и безмолвного, и привел их наконец к гавани. При ясном лунном свете они увидели, что многие суда подняли якорь и, пользуясь спокойной погодой, разошлись в разные стороны. Сообразно с этим простые харчевни вдоль берега (освещенные огнем каминов и свечами, несмотря на закон, предписывавший тушить огонь в определенное время) не были набиты посетителями, и в них не раздавались морские песни, которые пели обыкновенно хором.
Дик и Лаулесс, подобрав до колен свои монашеские одежды, быстро, почти бегом шагали по глубокому снегу и пробирались через лабиринт обломков и всякого хлама, выброшенного на берег. Они обошли уже больше половины гавани, как вдруг, когда они проходили мимо какой-то харчевни, дверь ее открылась и поток света упал на их бежавшие фигуры.
Они сейчас же остановились и притворились, будто ведут оживленный разговор.
Трое людей, один за другим, вышли из харчевни, последний запер за собою дверь. Все трое нетвердо стояли на ногах, как будто они провели в возлияниях целый день и теперь стояли, облитые лунным светом, в нерешительности, словно не зная, что им делать дальше. Самый высокий из них говорил громким, печальным голосом.
— Семь бочонков самого лучшего гасконского вина, какое когда-либо было на свете, — сказал он, — лучшее судно порта Дармута, вызолоченное изображение святой Девы Марии, тринадцать фунтов настоящих золотых денег…
— У меня также большие потери, — прервал его другой. — У меня также были потери, кум Арбластер. В день святого Мартина у меня украли пять шиллингов и кожаную сумку, которая стоила не менее девяти пенсов!
Дик почувствовал упрек совести, когда услышал слова Арбластера. До этих пор он, может быть, совсем не думал о бедном шкипере, разоренном потерей «Доброй Надежды». В те времена люди, носившие оружие, не заботились об имуществах и интересах низших. Но эта внезапная встреча напомнила ему о произволе, с которым он завладел судном, и о неблагополучном исходе его предприятия. И он, и Лаулесс отвернулись, чтобы не быть узнанными.
Судовая собака спаслась от крушения и нашла дорогу в Шорби. Она шла по пятам Арбластера; внезапно она втянула носом воздух, насторожила уши и, бросившись вперед, принялась яростно лаять на ложных монахов.
Ее хозяин нетвердыми шагами шел за ней.
— Эй, товарищи! — крикнул он. — Не найдется ли у вас пенни для бедного старого моряка, совершенно разоренного пиратами? В четверг я мог бы заплатить за вас обоих, а теперь, в субботу ночью, выпрашиваю на фляжку эля! Спросите моего помощника Тома, если сомневаетесь во мне. Семь бочонков хорошего гасконского вина, собственное мое судно, которое раньше меня принадлежало моему отцу, изображение Пресвятой Девы, вызолоченное, и тринадцать фунтов золотом и серебром. Э, что скажете? И к тому же человек, который дрался с французами, потому что я дрался с французами, я перерезал на море больше глоток французам, чем любой человек, отправлявшийся из Дортмута. Ну дайте же пенни!..
Ни Дик, ни Лаулесс не осмеливались ответить ему, боясь, чтобы он не узнал их голосов, они стояли беспомощные, словно корабль на берегу, не зная, куда обратиться, на что надеяться.
— Что ты, нем, мальчик? — спросил шкипер. — Братцы, — икая, прибавил он, — они немы. Я не люблю такой невежливости, мне думается, что если человек и нем, то все же ответит из вежливости, если с ним заговорят.
Между тем матрос Том, человек большой силы, по-видимому, возымел свои подозрения насчет этих двух безгласных фигур; и так как он был трезвее своего капитана, то внезапно встал перед ними, грубо схватил за плечо Лаулесса и с ругательством спросил его, что с ним, что мешает ему говорить? Бродяга, считая все потерянным, ответил ему ударом, от которого моряк растянулся на песке, и крикнув Дику, чтобы он следовал за ним, побежал по берегу.
Все это произошло в одну секунду. Прежде чем Дик опомнился, Арбластер уже схватил его; Том подполз к нему и ухватил его за ногу, а третий из приятелей выхватил из ножен кортик и размахивал им над его головой.
Молодому Шельтону было очень тяжело, не столько от грозившей ему опасности и от досады, сколько от испытываемого им чувства глубокого унижения. Он спасся от сэра Даниэля, сумел убедить лорда Райзингэма и вдруг беспомощно попал в руки старого пьяницы-матроса. И он чувствовал себя не только беспомощным, но, как говорила ему, хотя и слишком поздно, совесть, действительно виновным, действительно банкротом-должником человека, у которого он украл судно и погубил его.
— Приведите мне его в харчевню, чтобы я мог увидеть его лицо, — сказал Арбластер.
— Нет, нет, — возразил Том, — сначала выгрузим его котомку, а то и другие молодцы потребуют своей части.
Но хотя Дика обыскали с головы до ног, на нем не нашли ни одного пенни и ничего вообще, кроме кольца с печатью лорда Фоксгэма, которое грубо сорвали с его пальца.
— Поверните его к свету, — сказал шкипер и, взяв Дика за подбородок, больно дернул его кверху. — Святая Дева! — вскрикнул он. — Да ведь это пират.
— Что! — крикнул Том.
— Клянусь Святой Девой Бордосской, это он! — повторил Арбластер. — Ну, морской вор, теперь я держу тебя! — кричал он. — Где мое судно? Где мое вино? Э, да неужели ты в моих руках? Том, дай-ка мне конец веревки, я свяжу этого морского волка по рукам и по ногам, как жареного индюка, да, вот я свяжу его вот так, а потом отколочу, и уж так отколочу!..
Он продолжал разговаривать, обвивая веревку вокруг тела Дика с ловкостью, присущей моряку, закрепляя ее морским узлом и яростно затягивая.
Когда он закончил свое дело, юноша оказался простым тюком в его руках, беспомощным как мертвец. Шкипер отодвинул его на расстояние руки и громко расхохотался; потом он дал ему оглушительную пощечину, перевернул его и принялся яростно колотить. Гнев поднялся в душе Дика, словно буря; гнев душил его, и он думал, что умирает, но когда моряку надоела эта жестокая игра и он, бросив его во весь рост на песок, повернулся к товарищам и стал советоваться с ними, Дик сейчас же собрался с силами и овладел собой. Наступила минутная передышка, прежде чем его снова начнут мучить, он, может быть, найдет способ выйти из этого унизительного и рокового положения.
И действительно, пока Арбластер с товарищами рассуждали о том, что сделать с ним, он собрался с мужеством и, обратясь к ним, заговорил довольно твердым голосом.
— Господа, — начал он, — что вы, совсем с ума сошли? Небо дает вам в руки такой случай разбогатеть, какой редко выпадает на долю моряков. Вы можете совершить тридцать плаваний и не найти такого случая, а вы, — клянусь мессой! — что вы делаете? Бьете меня? Так ведь это делает каждый ребенок, когда рассердится. Мне кажется, что для разумных моряков, не боящихся ни огня, ни воды и любящих золото, как мясо, вы не умны.
— Ну да, — сказал Том, — как тебя связали, так тебе и захотелось одурачить нас.
— Одурачить вас! — повторил Дик. — Если вы глупы, то это легко сделать. Но если вы, как я полагаю, умные малые, то можете ясно видеть, где ваши интересы. Когда я взял ваше судно, нас было много, мы были хорошо одеты и вооружены, теперь подумайте, кто собрал этот отряд? Бесспорно, человек, наживший много золота. А если он, уже будучи богатым, продолжает искать большего, не обращая даже внимания на бури, подумайте хорошенько, не спрятано ли у него где-нибудь какое-либо сокровище?
