Александр Кравчук - Галерея римских императоров. Доминат
Этот конфликт служит хорошей иллюстрацией отношений между офицерами тогдашней римской армии, не доверявших и мешавших друг другу. Следует также отметить, что одним из тех офицеров Юлиана, наказанных императором за служебное рвение, был трибун Валентиниан. На действительную службу он вернется через два года, то есть в 359 г., сделает быструю карьеру, а в 364 г. будет провозглашен цезарем. В анналах истории имя будущего императора впервые появляется как раз в связи с этим спором о пропуске алеманнов под Базелем.
Свою штаб-квартиру Юлиан устроил в городе Tres Tabernae, чуть севернее Аргентората, то есть Страсбурга, так как именно в этом направлении германцы чаще всего атаковали Галлию. Юлиан строил укрепления и запасался продовольствием, собирая богатый урожай зерна, посеянного несколькими месяцами ранее алеманнскими поселенцами. Часть его солдат занималась жатвой, а другая их охраняла, так как угроза нападений по-прежнему была актуальна. Армии Юлиана приходилось рассчитывать только на то продовольствие, которое добывала сама, так как Барбацион задерживал поставки, идущие из Италии, под тем предлогом, что они могут быть перехвачены варварами. Впрочем, этот славный военачальник после поражения на верхнем Рейне разместил свои отряды на зимних квартирах — хотя лето было в разгаре, — а сам уехал на юг, за Альпы.
Таким образом, Юлиан мог полагаться только на себя и своих людей. А тем временем в начале августа в Tres Tabernae явились послы алеманнов с наглым заявлением, что их бесчисленное войско форсировало Рейн под Аргенторатом. Возглавляют его несколько предводителей, в том числе и Хнодомар, несколько лет назад разгромивший цезаря Децентия и взявший многие галлийские города. А требуют они, чтобы римляне немедленно оставили земли, добытые потом и кровью. Разумеется, Юлиан отверг этот ультиматум, а послов велел задержать, чтобы те не могли рассказать своим о римских приготовлениях.
В середине августа Юлиан вывел войска из лагеря и двинулся к Аргенторату. После нескольких часов марша с холма увидели руины города, а на поле перед ним толпы алеманнов, превосходящих по численности римлян как минимум втрое.
Битва продолжалась с полудня до сумерек. Была она жаркой и кровопролитной и изобиловала критическими моментами. Правда, левое крыло, которым командовал Север, напирало, а вот на правом тяжелая кавалерия начала отступать. Юлиан немедленно кинулся туда, и узнать его издалека было легко по носимому при нем штандарту в виде пурпурного дракона на древке, развевавшегося по ветру. На призыв цезаря кавалерия повернула, но варвары тем временем атаковали пехоту. И она бы поддалась под ударами их мечей и топоров, если бы не подоспели когорты римских союзников — батавов. Окончился неудачей и следующий отчаянный штурм алеманнских воинов; германцы начали уступать и, в конце концов, в панике разбежались.
С римской стороны пало двести пятьдесят три сражавшихся, в том числе четверо высших офицеров, с алеманнской же были тысячи погибших, а сотни утонули в реке. Это сражение стало одним из самых выдающихся триумфов римского оружия в борьбе с внешним врагом за многие десятилетия. И не стоит удивляться, что раздались возгласы, славящие Юлиана как августа. Тот страшно перепугался и принялся громко уверять, что это своеволие и анархия, а сам он о таком титуле и думать не думал.
К счастью, в этот момент привели Хнодомара, пойманного в ближайшем лесу. Поначалу алеманнский вождь вел себя заносчиво, но потом струхнул, чему немало способствовала окружающая обстановка. Уже настала ночь, горели костры и факелы, легионеры с окровавленными мечами толпились вокруг, а глаза их пылали ненавистью. Варвар побледнел и упал на колени, слезливо умоляя сохранить ему жизнь. Юлиан отослал его Констанцию.
LUTETIA PARISIORUM
В конце лета 357 г. после победы под Аргенторатом Юлиан построил понтонный мост неподалеку от Мюнстера и перешел Рейн. Его солдаты опустошали германские земли на том берегу, жгли дома, построенные уже на римский манер, освободили попутно многих пленников, захваченных за рекой в предыдущие годы. Римляне дошли аж до покрытых лесом склонов гор — возможно, Таунус? — и наткнулись там на давно заброшенную крепость, построенную двести пятьдесят лет тому назад во времена императора Траяна. Юлиан оставил в ней сильный и хорошо снабженный гарнизон, а алеманны, опасаясь, чтобы он не задержался в их землях на всю зиму, заключили мир, клянясь всеми богами, что на крепость не нападут, а в случае необходимости даже доставят продовольствие.
После этих успехов Юлиан вернулся за Рейн, поскольку уже начиналась осень. Начальник его кавалерии Север, который вел военные действия вблизи Кельна, тоже стал отступать к западу. Это он первый наткнулся на следы франкского отряда в шестьсот воинов, который, пользуясь отсутствием римских войск, вторгся на земли у Мозы, а затем занял развалины поселения на берегу этой реки. Юлиан немедленно повернул и окружил городок укрепленными кордонами. Наступил декабрь 357 г. Франки и не думали сдаваться, а Юлиан, заботясь о своих людях, не пытался их штурмовать. В январе ударили морозы, и римляне, опасаясь, что Моза замерзнет, и осажденные смогут уйти по льду, по ночам бороздили реку на лодках, разбивая непрочную еще корку.
Оголодавшие и измученные франки сдались на пятьдесят четвертый день осады. Их отправили ко двору Констанция, чему тот был несказанно рад, так как пленники отличались высоким ростом и отличным телосложением; с тех пор они служили в римских частях.
В связи с этим военным эпизодом Юлиан смог встать на зимние квартиры только в январе. Цезарь выбрал место на Сене, которое ему рекомендовали, расхваливая удачное местоположение и исключительную живописность. Называлось оно Lutetia Parisiorum, то есть Лютеция паризиев — маленького кельтского племени, некогда там жившего, но все чаще это поселение именовали коротко Parisii; речь идет, конечно, о нынешнем Париже.
Первым писателем, упоминавшем о Лютеции, был полководец Юлий Цезарь, и сделал он это в I в. до н. э. Тогда заселен был только остров на Сене, называемый сейчас Ile de la Cite, где стоит собор Нотр-Дам. Затем в римские времена город быстро развивался, возникали жилые районы и крупные строения вне острова, особенно на левом берегу, о чем по сей день свидетельствуют развалины терм и амфитеатра. Но войны III в., нападения варваров и междоусобицы привели к тому, что Лютеция сильно уменьшилась в размерах, но все же понравилась Юлиану, а ведь он знавал многие славные средиземноморские метрополии. В городке на Сене он чувствовал себя хорошо и возвращался сюда как минимум дважды. Он был первым римским правителем, облюбовавшим Париж, его предшественники чаще всего делали своей резиденцией Трир. Перу Юлиана принадлежит и самая старшая дошедшая до нас похвала городу, первая в бесконечном ряду такого рода произведений.
«Однажды я провел зиму в моей милой Лютеции; так галлы называют городок паризиев. Это небольшой остров на реке, весь окруженный стеной и с обеих сторон соединенный с сушей деревянными мостами. Река редко переполняется или мелеет, ее уровень практически одинаков летом и зимой. Речная вода чистейшая и очень приятная на вкус, ибо, живя на острове, приходится в основном пользоваться такой водой.
Зимы здесь в основном мягкие. Скорее всего, это влияние моря, находящегося отсюда максимум в 9000 стадиев, так что время от времени сюда доносится его легкое дыхание, а морская вода обычно теплее пресной. Не могу сказать определенно, в этом причина или в чем ином, но факт остается фактом: зимы тут довольно солнечные. Виноград здесь вызревает неплохой, а некоторые умудряются выращивать и финиковые пальмы, которые на зиму как одеждой укрывают соломой или другим материалом, защищающим от вреда, какой мороз обычно наносит деревьям.
В моем же случае зима оказалась более суровой, чем обычно. По реке плыли глыбы, похожие на мрамор. Вы, конечно, знаете фригийский камень; вот на него и походили эти белые куски хрусталя, так напиравшие друг на друга, что еще немного, и они сковали бы всю реку, покрывая ее, словно мост. Зима свирепствовала больше обычного, а жилище, где я спал, не отапливалось, хотя тамошние дома обычно подогреваются снизу при помощи печей. В моем тоже было все для этого подготовлено, но от отопления отказались, как мне кажется, из-за моего чудачества и той бесчеловечности, которая меня отличает по отношению к себе самому. Ибо я пытался привыкнуть к морозам, не разрешая обогревать дом.
Морозы только усиливались, но я не позволял прислуге разжигать огонь, опасаясь, что тепло вызовет отсырение стен. Вместо этого я велел принести в дом золу и разложить на ней тлеющие уголья средней величины. И, хотя их было не много, они вытянули из стен всю влагу и так на меня подействовали, что я уснул. Голова у меня страшно разболелась, и я едва не задохнулся. Меня вынесли на улицу. Врачи посоветовали вызвать рвоту и избавиться от съеденного ужина, впрочем, весьма скромного. Я так и сделал и сразу почувствовал себя настолько лучше, что на следующий день уже мог нормально работать».
